Зачем размыкаться устами?
Мысль – это невидимая природа.
Генрих Гейне
В давние времена Платон впервые вычленил в термине «идея» то, что я могу сейчас назвать иначе: жизнь сознания. Или текстуальность сознания. Идея есть текст сознания. Вот тут и находится материя, её динамика и прочее – гармонии, которые порождают в нас свои результаты. И эти результаты мы называем нашими мыслями, нашими чувствами, нашими переживаниями.
Думая, что это мы породили их – в смысле функционирования наших естественных способностей и сил. Ничего подобного. В начале было Слово. Оно было Богом.
Теперь я воспользуюсь перекличкой со стихотворением Гумилёва: «И, как пчёлы в улье запустелом, Дурно пахнут мёртвые слова».
Мёртвые слова – те, в которых мы позабыли о том, что в начале было Слово, и Слово было Бог. Этот опустелый улей мёртвых слов, эти мёртвые пчёлы слов гумилёвского улья ассоциируются со слепой ласточкой Мандельштама. Той, которая возвращается в чертог теней, не найдя слова. Эта слепая мёртвая ласточка, эта бесплотная мысль, не нашедшая слово.
У нас разрушено слово, разрушен язык. Формально он есть, но он весь в раковых опухолях: это какие-то блоки неподвижности, которые ворочать нельзя, которые не способны к развитию, которые, будучи высказаны, не способны к движению в голове того, кто их услышал, кому ты их передал.
Посредством этих блоков, где сцеплены десятки слов, невозможно никакое движение. Они выжигают вокруг себя – эффективнее любого монгольского бича божьего – пространство возможной мысли...
Мы не мыслим не потому, что это запрещено – в смысле запрещения результатов мысли, а не мыслим потому, что разрушены внутренние источники мысли, разрушены источники гармонии, разрушено поле, и в этом смысле – разрушен язык.
Вот скажите, пожалуйста, можно ли что-нибудь выразить такими словами, как «овощной конвейер страны», – это о том, как нужно производить, заготавливать и продавать овощи. «Общественная таможня» – имеется в виду науськивание матросов друг на друга, чтобы они сами друг друга обыскивали и находили бы контрабанду. Я могу привести много таких примеров, да и этих достаточно.
.jpg)
Редко в кого не впадает злоречье. Художник И. Босх. Несение креста. Фрагмент
Я ещё раз хочу подчеркнуть особенность этого языка: вокруг себя и внутри себя он уничтожает возможность кристаллизации мысли. Мне как-то пришлось выступать перед американцами с лекцией о характере идеологии и объяснять им следующую вещь: я говорил, что преимущество Европы, одна из характеристик европейской цивилизации, культуры, заключается в отсутствии в европейской культуре единой системы, в том числе и единой идеологической системы.
Не надо пытаться пробовать строить единую систему: отсутствие её – это признак гибкости, приспособляемости, изменяемости и при этом – возрождаемости в виде самой себя европейской культуры. Она, эта культура, живуча. И живуча в том числе потому, что нет системы. А там, где есть система, там смерть.
Нацизм пытался создать систему и был системой. Социализм претендует быть системой, а не одним из феноменов – наряду с другими – в составе развитого гражданского общества. И в той мере, в которой он часть определённой конкретной формы и пронизывает собой как клеточка все остальные общественные явления и образования и не признаёт, не допускает ни одного, которое существовало бы и возникло независимо от него, не пройдя через его опосредование, – в той мере он есть система и в той мере он есть смерть всего живого.
Почему смерть? Потому что такие системы обязательно должны быть идеологическими. Вообще XX век – свидетель нового явления в государственной жизни нашей истории, таких типов государств ещё не было. Новое явление – это понятие идеологических государств.
Есть простой закон, по которому всякая идеология разрушает поле кристаллизации мысли. Мы измеряем идеологию – по глупости своей – в терминах её эффективности, понимая под эффективностью её способность воздействия на людей, то, насколько искренне люди разделяют убеждения, систематизированные данной идеологией, насколько они в неё верят, насколько они – убеждённые носители определённых идей.
Вот тогда, если мы имеем, с одной стороны, систему идеологии, а с другой – носителей идей, то есть людей и наблюдаем их, то мы говорим, например, что вот эта идеология очень сильная, эффективная, потому что в неё верят, потому что какие-то убеждения есть в людях и они придерживаются своих убеждений. А если перестают верить, придерживаться этих убеждений и действовать согласно им, то это означает, что идеология стала неэффективна. Всё это – чушь.
.jpg)
Ненужности высокого недуг. Художник X. Симберг. Раненый ангел
Есть закон, по которому всякая идеология стремится дойти в своём систематическом развитии до такой точки, где её эффективность измеряется не тем, насколько верят в неё люди и как много таких людей, а тем, что она не даёт думать и не даёт сказать.
Вы прекрасно видите и сейчас, что нашим властям плевать на то, во что мы верим или не верим и насколько верим, если верим. И это очень эффективно. И нечего критиковать идеологию за её якобы слабость, неэффективность, потому что она не воздействует. А ей это и не нужно, потому что её эффективность измеряется совсем другим, измеряется степенью разрушения поля, в котором возможна кристаллизация мысли.
Мераб Мамардашвили. Из лекции «Закон инакомыслия», прочитанной студентам в 1988 году
Ещё в главе «Жизнь - слово - дело»:
Зачем размыкаться устами?
«Презентация» Кандида, или Однажды вечером в редакции...
3 х 2 симметрия асимметричного, начало конца, современность древности и др. подобное