«Веймарская» Россия: что впереди? (Из публичной лекции профессора политологии Нью-Йоркского университета Александра Янова, прочитанной в Институте востоковедения АН СССР)
Как бы мы ни относились к происшедшему в августе 91-го года сдвигу, одного, кажется, не отрицает никто: янаевский путч отделил овец от козлищ. И дело не в том, что одни спешили на баррикады, а другие потели на заседаниях местных комитетов по ЧП. Гораздо важнее, что в масштабах гигантской страны и те и другие составляли пренебрежимо малую часть народа. Даже если их был один миллион, это меньше одного процента всего населения. Так чем жили и что думали в те дни остальные 99,5%?
Никто не знает, сколько было таких, кто с отчаянием повторял: «Мы всегда знали, что это кончится кровью», а сколько радовались: «Нашлись, наконец, люди, способные восстановить порядок». Понятно одно: молчаливое большинство приняло переворот как свершившийся факт. Оно было уверено, что перестройка и иже с ней закончились 19 августа и наступило время нового режима.
Первая реакция государственных мужей великих держав Джорджа Буша и Франсуа Миттерана заключалась в выражении надежды, что новое правительство будет уважать обязательства предыдущего. Как бы то ни было, говорили влиятельные политические гуру, если новый режим утвердится, нам с ним придётся считаться.
Всё это означает, что и российская интеллигенция, и западные эксперты оказались без сколько-нибудь серьёзной модели переходного периода. Не имея критериев, которые помогли бы отделить исторически существенное от сиюминутного, преходящего, как, скажем, янаевский путч, они только гадали о шансах нового режима.
В условиях кризиса отсутствие признанной теоретической модели развития ситуации парализовало волю большинства народа. В самом деле, понимай это большинство, что при всём устрашающем антураже переворота у заговорщиков нет ни малейшего шанса на успех, оно бы вело себя иначе.
НЕМЕЦКАЯ ЭФФЕКТИВНОСТЬ НА БЕРЛИНСКИХ УЛИЦАХ
«Голос Америки», радио «Свобода» и эмигрантский журнал «Слово» обратились ко мне утром 19 августа с одним и тем же вопросом: как будут развиваться события в Москве после переворота? В ответ я рассказал им старую историю.
Произошла она 13 марта 1920 года в Веймарской Германии, только семнадцать месяцев назад сбросившей традиционную монархию и вступившей в такой же сумрачный тоннель переходного периода, в котором находится сейчас Россия. В то утро по приказу командующего Берлинским военным округом генерала Люттвица морская пехота оккупировала Берлин и Вольфганг Капп, бывший высокий чиновник монархического правительства, провозгласил новый режим. Газеты закрыты, парламент распущен, Веймарская республика ликвидирована. Поддержали переворот монархические партии и командующие военными округами.
Законное правительство Фридриха Эберта, избранного на этот пост парламентом (даже не всенародным голосованием), бежало в Штутгарт, объявив режим Каппа – Люттвица незаконным, и призвало народ к сопротивлению.
Путчисты, несмотря на хвалёную немецкую эффективность, не проявили особой прыти. Никто не был арестован. Средства связи не были захвачены. Граждане отказались работать и вышли на улицы. Стрелять в них у морской пехоты приказа не было. Страна оказалась парализована – и 17 марта Капп с Люттвицем бежали. В Берлин с триумфом вернулось республиканское правительство.
Капповский путч провалился отнюдь не из-за плохой организации. В основе переворота лежала фундаментальная ошибка. Его лозунгом было восстановление порядка и монархии.
Путчисты были убеждены, что немцы сыты по горло демократией, которая не принесла им ничего, кроме горя и национального унижения, и что народ пойдёт за лидерами реставрации сам – без репрессий, с радостью, а либеральным болтунам и политикам достаточно будет показать штык морской пехоты – и республиканская болтовня уймётся. Политический хаос, грозивший распадом державы, инфляция, беспорядки – дополнительные аргументы в пользу реставрации монархии.
У Каппа и Люттвица было столько же шансов воскресить усопшую германскую монархию, говорил я 19 августа, сколько у лидеров янаевского путча – реанимировать советский коммунизм. История доказала, что нужны совсем другие идеи, чтобы обратить её вспять, угробив новорождённую демократию. Идеи эти нашёл Гитлер, когда восторжествовал в том же самом Веймарском Берлине через несколько лет.
Россия не заговорена от опасностей так называемого веймарского эффекта: контрреформизм может менять облаченья, но не «царя в голове». Автор рисунка: И. Смирнов
ОТКУДА ЕСТЬ-ПОШЛА ВЕЙМАРСКАЯ МОДЕЛЬ
Мои предположения оправдались: гипотеза, выдержав жесточайший тест, стала моделью. В чём её суть? Где её истоки?
Вступление России в её четырнадцатую перестройку дало повод собрать вместе ряд общеизвестных фактов и разглядеть их внутреннюю логику. Именно Россия первой из великих имперских держав вступила 80 лет тому назад в эру всемирной революции – политической модернизации, если можно так выразиться. За Российской империей, начавшей переход в 1905 году, последовали Турция (в 1908-м), Китай (в 1911-м), Япония и Германия (в 1918-м). Практически все запоздалые имперские державы, не успевшие ранее совершить свой переход, оказались на протяжении каких-то 15 лет втянутыми в орбиту политического взрыва.
Отчего все без исключения попытки пробиться к демократии окончились для этих стран трагически? Дело Петра Столыпина и Александра Керенского – делами Сталина? Дело Сунь Ятсена – брутальной революцией Мао? Дело Ф. Эберта или Така Акиры обратилось в режимы Гитлера и Того? Только утратившие имперский статус Турция и остатки Австро-Венгрии выпадают из этого ряда.
Веймарская гипотеза впервые даёт нам возможность поставить эти закономерности в центр внимания мирового интеллектуального сообщества. Более того, она предполагает на них ответ. Я называю модель Веймарской потому, что именно Германия зашла между 1918 и 1929-м дальше всех других в развитии демократии и процветающей рыночной экономики. Но даже эти успехи не означали завершения политической модернизации – её необратимости. Только сведение контрреформистских сил к статусу маргинальной оппозиции даёт такую уверенность.
После Второй мировой войны Германия и Япония снова оказались в той же ситуации перехода, в какой они побывали после первой. Со второй попытки они преуспели, став могущественнейшими демократическими государствами. Принципиальная разница была в том, что на этот раз они опирались при переходе на участие мирового сообщества.
Положив своё влияние на чашу весов либерально-западнической традиции в каждой из этих стран, международное сообщество радикальным образом изменило соотношение сил в её вековой борьбе с антизападной авторитарной соперницей. Имперско-изоляционистская традиция была нейтрализована, сведена к статусу маргинальной оппозиции и в результате стала неспособной помешать политической модернизации. Произошло радикальное очищение политической культуры. Вот почему на этот раз реформа оказалась необратимой.
Нет никакой уверенности, что Германия или Япония смогли бы совершить акт национального самоочищения без участия Запада – без его интеллектуального содействия, политического опыта. Тем более нет ни малейшей уверенности в способности к подобному шагу России, которая с 1480 года – времени становления национального государства – тринадцать раз терпела неудачи на этом пути.
ВЕЙМАРСКАЯ ГЕРМАНИЯ (1918–1933), ВЕЙМАРСКАЯ РОССИЯ (1991–?)
Страны запоздалой модернизации (назовём их Веймарским классом великих держав) пытались перейти к политической модернизации в начале века, но оказались неспособны к этому из-за фундаментальной двойственности своей политической культуры.
Другими словами, их антизападные, изоляционистские традиции слишком могущественны, чтобы либерально-западнические силы смогли справиться с ними без помощи извне. Массированная поддержка реформ со стороны государств-лидеров – решающий фактор успеха.
Сегодня в России, завтра в Китае – Запад должен сделать выбор. Либо, следуя своей послевоенной стратегии, он будет готов к продолжительному концентрированному усилию, которое может растянуться на время жизни целого поколения. Либо, следуя предвоенной формуле: каждое государство за себя, будет готов к приходу российского 1933-го года.
Одним неудачным путчем испытания переходного периода не заканчиваются. Россия по-прежнему в своей Синайской пустыне – на дальних подступах к стране обетованной. Однако в отличие от Моисея у вождей нового перехода нет той Высшей силы, которая бы непосредственно контролировала их движение к цели и при необходимости даровала бы манну небесную.
Международный интеллектуальный штаб перехода с глубоко и детально продуманной стратегией преодоления сил контрреформы способен при нынешних лидерах исполнить ту же функцию, которую Господь исполнил при Моисее на Синае.
Заранее вырабатывая способы предотвращения новых попыток переворота, которые, может статься, будут эффективнее янаевского, он сумел бы держать Запад в том длительном напряжении сотрудничества, к которому тот в принципе мало способен. Именно чтобы исполнить последнюю функцию, такой штаб должен быть международным.
ВОПРОСЫ ИДЕОЛОГИИ – АРХИВАЖНЕЦКАЯ ШТУЧКА
Контрреформа никогда не бывает реставрацией старого режима. Вот почему потерпели поражение капповский путч в Германии, белое движение в России и янаевский путч в СССР. Чтобы преуспеть, силы контрреволюции должны предложить массам принципиально новую альтернативу, как это сделали Ленин или Гитлер. Эта альтернатива должна включать новую идеологию, новый национальный путь, новые идеалы и ценности и, не в последнюю очередь, харизматическое лидерство. Именно потому, что смог сделать это, Гитлер победил в том же Веймарском Берлине, где обанкротился Капп и его генералы.
Сегодня десятки идеологов, оставшихся не у дел инженеров человеческих душ, потенциальных геббельсов и розенбергов, способны (опираясь на старинную антибуржуазную традицию российской интеллигенции) вооружить альтернативной – и старому и нынешнему порядку – идеологией миллионы безработных, демобилизованных и беженцев, ставших изгоями в своей стране. Тем более, что многоречивая демократия не может обеспечить им элементарных условий существования.
То, что в одиночку новорождённой российской демократии не справиться со всеми угрозами, стало общим местом в суждениях московских западников. Но вот политической стратегии, способной использовать зарубежную помощь, на горизонте покуда не видно. Доминируют краткосрочные проблемы. Как собрать на живую нитку экономический союз бывших республик без губительных таможенных барьеров и конкурирующих валют? Как предотвратить инфляцию? Как получить продовольственную помощь Запада?
Всё это бесспорно и первостепенно важно для выживания реформы сегодня. Но всё-таки это – заботы правительства. Интеллигенция всегда была в России классом социальных навигаторов. Её функция – распознавать и парировать угрозы будущего.
Западническая интеллигенция в Германии после отражения капповского и ещё около полудюжины путчей (в Саксонии, Баварии, Гамбурге, Руре), после устранения угрозы распада страны и галопирующей инфляции почила на лаврах, в лучшем случае нисходя до критики буржуазной пошлости и отсутствия аристократического духа в новой республике. Она просмотрела концентрацию контрреформистских сил, проморгала долгосрочную угрозу – и страшна была расплата в 1933 году. Мне ужасно не хочется, чтобы российская западническая интеллигенция повторила эту ошибку. Но как её предотвратить?
Не в наказаньях ли за образ мыслей слабеет «твёрдая рука»? Автор рисунка: И. Смирнов
ИСХОД
Чтобы не изобретать велосипед, нужно учиться на чужих ошибках и расстаться с иллюзией, что происходящее сейчас в России уникально и беспрецедентно. Необходимо извлечь практические уроки из опыта предыдущих попыток перехода к модернизированной политической системе.
Нелепо работать над Российской конституцией, не учитывая слабостей либеральной Веймарской конституции, допустившей контрреформу, и терять, не приобретая, бесценный опыт послевоенных конституций Германии и Японии, специально разработанных для недопущения отката в прошлое. Другой пример – как демобилизовала свою армию после войны Америка? Специальная программа предусматривала целую систему привилегий для демобилизованных.
Государство взяло на себя профессиональную переподготовку, включая – для желающих – обучение в колледжах и университетах. В ситуации гигантского бюджетного дефицита советскому правительству такая программа не под силу. Так почему бы не сделать её совместной – превратив таким образом потенциальную армию контрреформы в источник первоклассно тренированных кадров для реформы? Почему не послать самых способных из молодых людей учиться за границу?
Понятно, изоляционисты будут шумно возражать против такого акта вестернизации российской молодёжи. Но тогда им придётся идти против своей собственной массовой базы, что и требуется для решения задачи.
Ещё одна сторона дела – реализация идеи товарного щита реформы, то есть волна импорта продовольствия и товаров из стран Запада в момент прорыва к рыночной экономике – с тем, чтобы анестезировать связанную с ним неизбежную психологическую травму. Выступив против щита, изоляционисты станут в глазах масс противниками народного благосостояния, а промолчав, поступятся принципами.
Не может быть сомнения, что интеллектуальный штаб перехода сумеет предложить десятки других способов изолировать контрреформаторов, поставив их перед рядом не имеющих решения дилемм.
Именно такую стратегию, ориентированную на использование западной поддержки для предотвращения контрреформы, диктует Веймарская модель переходного периода. Главный её смысл –вписывание текущего российского переходного периода в исторический мировой контекст. Амнезия, потеря памяти всегда опасна. В нашем случае она может быть гибельной.
По материалам «Независимой газеты»
Ещё в главе «Гражданин - государство - мир»:
«Веймарская» Россия: что впереди? (Из публичной лекции профессора политологии Нью-Йоркского университета Александра Янова, прочитанной в Институте востоковедения АН СССР)
Постскриптум к «Веймарской России» или Встреча с женской логикой