В складках Левиафана. Флотоводец Корнилов на фоне эпохи

Великий английский философ и политический мыслитель Томас Гоббс (1588–1679) уподоблял государство Левиафану – библейскому морскому чудовищу, обладавшему огромной силой. В складках кожи российского Левиафана по-разному устраивали свои судьбы несколько поколений служилого дворянства.

В годы царствования Петра Великого Левиафан был жесток, требуя службы на пользу «общему благу». Сменилось несколько дворянских поколений, и чудовище смягчило свой свирепый нрав по отношению к благородному сословию. Появилось достаточно возможностей для вольготного существования. Изменилось и само дворянство, стиль его жизни и мышления. Иной стала и система ценностей.

К началу Крымской войны Левиафан заметно одряхлел. Но по-прежнему люди молодые и деятельные, чтобы получить возможность служить государству по совести, должны были отыскивать в складках кожи чудовища «ниши» – укрытия не от его свирепого нрава, а от старческой глупости.

Отцовское наследие

Владимир Алексеевич Корнилов, принадлежавший к дворянскому роду, известному с конца XVI века, был «убеждён, что деньги – не корниловский элемент» (Вице-адмирал Корнилов. М., Воениздат, 1947. С. 140).

Необходимо подчеркнуть, что добросовестная служба престолу и Отечеству (даже на протяжении жизни нескольких поколений), как правило, не вела к обогащению. Если она не была сопряжена с получением взяток – «безгрешных доходов», то не оставляла ни малейшей возможности скопить сколь-нибудь приличное состояние. Более того, продолжительная служба могла расстроить и здоровье, и имение. Но дворянство служило Левиафану самоотверженно – наперекор всему, нередко пренебрегая собственными материальными интересами.

Отец нашего героя, Алексей Михайлович Корнилов, почти три десятилетия прослужил на флоте. Во время войны со Швецией 1788–1790 годов командовал фрегатом и отличился в сражении у Красной Горки, за что был награждён орденом Св. Георгия 4-й степени – самой почётной боевой офицерской наградой. А. М. Корнилов обладал репутацией честного моряка и был лично известен Павлу I и Александру I.

Император Александр назначил его гражданским губернатором в Иркутск, а затем в Тобольск. Бывший моряк имел немало возможностей стать если не баснословно богатым, то очень состоятельным человеком, но из-за своего гостеприимства и бескорыстия не столько нажил состояние, сколько обзавёлся долгами. (Более того, по навету сибирского генерал-губернатора И. Б. Пестеля, отца декабриста, его отрешили от должности, отдали под суд... и по суду же оправдали.)

А. М. Корнилов закончил своё служебное поприще тайным советником и сенатором, оставив свою честь незапятнанной, а карман пустым. Его крошечное родовое имение, село Рясна (Старицкий уезд, Тверская губерния), насчитывало всего 30 душ. Он прожил 83 года. До последних дней отличался крепким сложением и отличным здоровьем. А. М. Корнилов неутомимо занимался хозяйством, избегая праздности и желая доставить детям возможность существовать безбедно.

Он не чуждался литературных занятий: написал книги «Сигналы, посредством коих производятся тактические действия гребного флота» (1800) и «Замечания о Сибири сенатора Корнилова» (1828). Вместе с А. С. Пушкиным, лицейским товарищем старшего сына Александра, сенатор присутствовал в числе 80 гостей на известном литературном обеде, устроенном 19 февраля 1832 года книгопродавцем и издателем А. Ф. Смирдиным по случаю переезда его книжного магазина с Мойки на Невский.

Не только высокий чин делал его заметной фигурой среди столичных литераторов. В то время, когда Николай I стремился полностью взять под контроль государства частное и домашнее образование, считая его источником вольнодумства и крамолы, Корнилов не побоялся печатно высказать оппозиционно звучавшую мысль, что только домашнее воспитание способно вырабатывать из детей полезных граждан и верных сынов Отечества.

Сенатор постарался дать своим сыновьям достойное образование: старший сын, Александр, был в числе лучших выпускников Царскосельского лицея, младший, Владимир, с отличием закончил Морской корпус. Перед выпускным экзаменом гардемарин Корнилов стал унтер-офицером: лишь лучшие из лучших получали ежегодно этот чин, причём имя его обладателя заносилось в особую книгу, а сам он получал дорогой подарок от казны и право выбора места службы. 22 февраля 1823 года Владимир Корнилов в семнадцать лет получил первый офицерский чин – мичмана.

Адмирал Михаил Петрович Лазарев

Бурные события конца 1825 года чудом не захватили братьев в свой водоворот. (Командир 2-й гренадерской роты мятежного лейб-гвардии Московского полка капитан А. А. Корнилов привлекался к следствию по делу декабристов, но был оправдан.) Несмотря на трагическое начало, многим новое царствование сперва внушало оптимизм.

Послужная канва

В конце 1827 года мичман Корнилов на 74-пушечном корабле «Азов» под командой капитана I ранга М. П. Лазарева в составе эскадры российского флота покидает Кронштадт. Курс – Средиземное море. 8 (20) октября «Азов» в сражении при Наварине уничтожил огнём корабельной артиллерии 5 турецких кораблей (в т. ч. флагманский фрегат).

Корнилов «командовал тремя пушками нижнего дека и действовал как весьма деятельный и храбрый офицер», за что и был награждён орденом Св. Анны 4-й степени – первой боевой офицерской наградой. Отныне судьбы Лазарева и Корнилова будут связаны воедино: Корнилов станет одним из ближайших сподвижников участника открытия Антарктиды и трёх кругосветных плаваний.

13 сентября 1830 года он назначается командиром строящегося тендера «Лебедь». Ему двадцать пять. Он молод. Будущее светло и прекрасно. Солёный морской ветер наполняет лёгкие и паруса. Ему хорошо и уютно в складках российского Левиафана. Пока ещё хорошо...

В 1832 году Лазарев назначен начальником штаба и портов Черноморского флота. Разумеется, он берёт с собой Корнилова. Во время пребывания русской эскадры весной 1833 года на Босфоре лейтенант Корнилов детально описал Босфорский и Дарданельский проливы и их укрепления. Кропотливая работа не пропала даром и пригодилась русским военным морякам во время Крымской войны.

Совместно с Корниловым эту работу выполнял Е. В. Путятин – будущий глава дипломатической миссии на Дальнем Востоке. «Офицеры сии есть одни из тех, которые при делаемых ими поручениях всегда покажут одну истину и ничего ни убавят, ни прибавят...» (М. П. Лазарев).

Владимир Алексеевич Корнилов

21 февраля 1834 года молодой офицер назначен командиром брига «Фемистокл». Русский посланник в Турции А. П. Бутенёв отправляет бриг в Грецию, объясняя своё решение тем, что корабль «примерным попечением командира... содержится в самом лучшем виде и смело может соперничать с иностранными военными судами» (С. 31). В это время Корнилов знакомится с художниками К. П. Брюлловым и князем Г. Г. Гагариным, приобретает репутацию «офицера весьма просвещённого, благоразумного и особенно деятельного».

За время стоянки брига в Смирне сотни подзорных труб с английской эскадры не раз наблюдали за действиями матросов и капитана. Зрители были поражены проворством команды: все паруса были убраны и закреплены «в 1 1/4 минуты без малейшего шуму и замешательства». Отчётливо понимать цель и назначение того, что делаешь, – вот чему учил молодой капитан своих матросов. (Характерной чертой его командирского почерка станет делать «всё вдруг», т. е. быстро и одновременно.)

Никто не хотел верить, что столь образцовая команда может быть сформирована за четыре месяца. «Вот один из тех офицеров <...>, которые поддержат честь нашего флага», – пророчески писал Лазарев (С. 31).

17 апреля 1835 года Корнилов получил звание капитан-лейтенанта. Он уже двенадцать лет носит офицерские эполеты и десять лет служит императору Николаю, который с недоверием смотрит на каждого молодого офицера. Царь надолго запомнил молодых «друзей 14 декабря» и сделал соответствующие выводы: он не только не спешил выдвигать молодёжь, но постоянно поднимал возрастной и служебный ценз, необходимый для получения ответственных постов.

(В начале Крымской войны 40-летний полковник и командир полка Андрей Карамзин, старший сын историографа, будет считаться молодым человеком. После его трагической гибели, как сказано в одном из писем Ф. И. Тютчева жене, «командир корпуса генерал Липранди получил официальный выговор в приказе за то, что доверил столь значительную воинскую часть офицеру, которому ещё недоставало необходимого опыта». Удивительное совпадение, несущее на себе выразительную печать «духа времени»!)

Турецкие укрепления на Босфоре

Двадцатью годами ранее и тридцатилетний генерал не вызывал удивления, но теперь на календаре 1835 год, и двадцатидевятилетний штаб-офицер кажется слишком молодым для своего чина. Вспомним «Сватовство майора» (1848) кисти П. А. Федотова и сравним немолодого майора с командиром брига «Фемистокл», каким его изобразил К. П. Брюллов. Корнилов, действительно, покажется мальчишкой. Молодость, соединённая с незаурядными способностями и редкой компетентностью, становится в то время весьма подозрительной.

Мудрый Лазарев это понимает и не скупится на лестные эпитеты, желая для пользы дела продвинуть Корнилова по службе. Авторитет Лазарева в глазах императора высок, заслуги Корнилова не вызывают сомнений.

В 1838–1840 годах Корнилов в должности начальника штаба эскадры под флагом адмирала Лазарева находился почти в беспрерывном плавании по Чёрному морю, принимая участие в высадках десантов для занятия укреплений на кавказском побережье (Туапсе, Субаши, Шахе). «...Корнилов по званию начальника штаба эскадры был помощником всех моих распоряжений, которые исполнял с примерною заботливостью и благоразумием...» (С. 38).

Он учился сам и учил других добиваться тесного взаимодействия армии и флота в десантных операциях. Действия его подчинённых отличались наивозможной быстротой и великолепным порядком. «Во время сражения капитан Корнилов показывал замечательное соображение и неустрашимость» (С. 37).

В эти годы он далеко продвинулся по службе и, для морского офицера николаевского царствования, сделал раннюю и блестящую карьеру: получил несколько орденов и два чина, став в неполные 35 лет капитаном I ранга. И всё же случай Корнилова – исключение.

В 1840 году молодого капитана I ранга назначают командиром 120-пушечного корабля «Двенадцать Апостолов». «Исправный вид судна, на котором служим, должен быть всегда важнее всякой личности» (С. 43) – так полагает Корнилов и начинает наводить на корабле «морской порядок». Он не стесняется советоваться со специалистами.

По вопросу, стоит ли покрывать лаком мебель красного дерева в кают-компании корабля, капитан прибег к авторитетному мнению столяра Бендера (Sic!): «Конечно, дерево под лаком смотрит веселее, зато без лаку солиднее!» (С. 52)

У него на всё есть время и силы. Корнилов работает до изнеможения. Он лично составил все корабельные расписания и разработал ряд инструкций по организации корабельной службы и боевой подготовки личного состава. Однако следил он не только за внешней чистотой и порядком, резонно полагая, что корабли строят для боя, а не для «живописных путешествий».

Корнилов смело внедрил бомбические орудия – пушки, стрелявшие разрывными бомбами (через несколько лет они отлично покажут себя во время Синопского боя). Заранее сформировал абордажные партии и начал готовить их к будущим сражениям. Корнилов заботился и о разумном чтении для своих офицеров: сам перевёл с английского и французского ряд статей, посвящённых военно-морской службе, снабдил их своими примечаниями.

В 1839 году он подготовил к печати и издал перевод книги «Морская служба в Англии», занимался направленным пополнением морской библиотеки в Севастополе лучшими сочинениями по морскому делу – всё это успевал делать в промежутках между плаваниями.

Николай I, Александра Фёдоровна и Константин Николаевич на прогулке в море.
Литография с оригинала Г. Дау

«Двенадцать Апостолов» бороздит воды Чёрного моря. На его борту побывали художник Айвазовский, генерал-адмирал российского флота великий князь Константин Николаевич и сам государь. Казалось бы, капитан I ранга Корнилов должен уверенно стоять на капитанском мостике, дышать полной грудью, и, с оптимизмом глядя вперёд, терпеливо ждать момента, когда двуглавые адмиральские орлы слетят на его эполеты. В действительности всё было иначе... Всё чаще его посещали чёрные мысли, причины которых могут быть поняты лишь в контексте духовной жизни эпохи.

Мелочи частной жизни

На рубеже XVIII–XIX веков в дворянской культуре не осталось таких укромных уголков, куда бы не проникало государство. Более того, её носителям это казалось вполне естественным: частная жизнь ещё не обрела для них самодостаточной ценности, а государство не было осознано в качестве чуждой и враждебной силы. Общие интересы не противопоставлялись частным (что, впрочем, не мешало многим путать казённый карман с личным).

За государством признавалось право вторжения не только в сопредельные державы, но в частную жизнь подданных, и поэтому никакой частной жизни как бы и не было. Возникает парадокс, который нуждается в пояснении.

Разумеется, в это время существовало поле свободного выбора: люди вступали в брак, приобретали имущество или же теряли его, рожали и воспитывали детей, служили и выходили в отставку, жили в столице или деревне...

Однако государство могло вмешаться в эти процессы, причём такое действие ощущалось человеком как отеческая забота и родительское попечение, но не как ущемление естественных прав личности. Уход человека в частную жизнь мог быть следствием многих причин, но никогда не был мотивирован сознательным стремлением укрыться от всевидящего глаза и всеслышащих ушей Левиафана российской государственности.

Во времена Екатерины II в сфере быта существовало немало чудаков и оригиналов. Никто из них не противопоставлял свой образ жизни тому, который предписывался государством. Хотя чёткой границы между частным и «высочайше одобренным» не было: за властями как бы признавалось право всё регламентировать. В свою очередь суровость российских законов нейтрализовалась необязательностью их исполнения.

К тому же, занятое решением «обширных» внешнеполитических задач, российское государство не очень настойчиво и не очень последовательно вторгалось в частную жизнь. Постепенное же усиление этого натиска со временем стало порождать внутреннее сопротивление.

Крымская война. Обороняющийся Севастополь

Личность осознала отсутствие тождества между своими и государственными интересами, усилилась тенденция к обособлению. Действие рождало противодействие. Государство наступало, личность оборонялась. Так возникала сфера подлинно частной жизни. Хронологически этот период следует отнести к 30-м годам XIX века. Именно тогда размежевание завершилось.

Спуск на воду корабля «Двенадцать Апостолов» совпал по времени с выходом в свет поэтического сборника Е. А. Баратынского «Сумерки» (1842 г.), пронизанного трагическим сознанием эпохи заката дворянской культуры.

А как век-то, век-то старый
Обручится с лютой карой,
Груз двойной с груди усталой
Уж не сбросит вздох уда́лый:
Не положишь ты на голос
С чёрной мыслью белый волос!

Севастополь разрушенный

А в 1843 году появилась наделавшая много шума книга маркиза де Кюстина «Россия в 1839 году»: «Лгать здесь – значит охранять престол, говорить правду – значит потрясать основы. ...Политический сумрак более непроницаем, чем полярное небо... Даже души здесь вытянуты по ранжиру. Только редко-редко прорываются наружу страсти, и тогда всё летит вверх ногами» (Николаевская Россия. М., 1930. С. 155, 259).

Частные письма Корнилова адмиралу Лазареву и старшему брату Александру удивительным образом перекликаются с этими строками. Чёрные мысли, волна за волной, начинают одолевать одного из лучших флотских офицеров – у Корнилова духовный кризис. Он с грустью думает о своём незавидном материальном положении. В 1843 году умирает отец, и больше хозяйством заниматься некому. «Именье же без устройства не помощь, а обременение» (С. 58). Лазарев помог Корнилову преодолеть неотложные денежные затруднения, но не смог избавить от них окончательно: долги будут отягощать его жизнь до конца.

«Имевшееся у него незначительное родовое имение в Тверской губернии было дважды заложено. <... > После смерти В. А. Корнилова у него осталось до 20 тыс. руб. частного долга» (С. 153). Корнилов наконец осознал, что за свою 20-летнюю беспорочную службу, в интересах которой он смирял собственные страсти, получает мизерное содержание.

И... неожиданно вспоминает, что у него есть и другая жизнь: жена и пятеро детей. «...А между тем лучшая пора жизни пройдёт в занятиях посторонних – воспитанию и устроению детей моих, и я оставлю им в наследие корпусное воспитание и долги» (С. 91). Сумеречное видение мира объясняется не только нехваткой средств. Причина глубже.

«Всё службе общественной» – таков завет адмирала Лазарева. Его ученик постоянно убеждается в исключительной сложности всегда действовать в реальной жизни из благородных побуждений, но завету учителя следует до последних минут своей жизни. Несмотря на бури житейского моря, Корнилов не хочет «быть пешкой на белом свете» (С. 58).

И хотя умение притворяться – важнейшее условие выживания в николаевской России, Корнилов не желает лгать, скрывать свои мысли, страсти рвутся наружу: «Но что же делать, когда у нас, на Руси, не созрело понятие... общей пользы! Горько признаться, а оно так! Всякий думает только о собственных своих выгодах, о собственном своём чине» (С. 59).

Драма баловня судьбы

В октябре 1846 года капитан I ранга Корнилов, прекрасно понимавший неизбежность замены парусных судов паровыми и винтовыми, был направлен в Англию для наблюдения за постройкой первого черноморского парохода-фрегата «Владимир». Он пробыл в Англии два года, побывал во Франции. Там познакомился с новейшими усовершенствованиями в конструкции и механизмах кораблей, в их вооружении и снабжении. Командировка освежила его нравственно и физически. «...Я чувствую, что начинаю приметно ослабевать и поддаваться пагубному равнодушию ко всему в мире» (С. 81).

После возвращения Лазарев представил его к производству в контр-адмиралы. Наряду с официальной бумагой послал князю А. С. Меншикову частное письмо. «Контр-адмиралов у нас много, но легко ли избрать такого, который соединил бы в себе и познания морского дела и просвещение настоящего времени, которому без опасения можно было бы в критических обстоятельствах доверить и честь флага, и честь нации?» (С. 115).

Стареющий Лазарев думал не только о предстоящей войне, но и более отдалённом будущем. Он видел в Корнилове своего преемника и хотел заранее подготовить к должности главного командира Черноморского флота. До последних дней адмирал Лазарев сохранял бодрость духа и остроту ума. Дряхлеющий же Левиафан российской государственности заметно страдал слабоумием, осложнённым врождённым упрямством: он всячески противился естественной смене поколений. «Государь называет себя и всех своих сверстников стариками», – писал Корнилов Лазареву (С. 130).

Куда спешить старикам? Они не торопились и поступали так, словно имели в запасе вечность. Так, 3 апреля 1849 года Корнилов был назначен исполняющим должность начальника штаба Черноморского флота, но лишь 5 июля 1850-го утверждён в должности. Деятельность его на новом посту многообразна. Он осознаёт необходимость улучшения боевой подготовки матросов и их вооружения штуцерами.

Организует школу юнкеров в Николаеве. Регулярно проводит смотры боевой подготовки судов. И... изнемогает от обилия поступающих в штаб бумаг: из ста – девяносто девять «самого пустого содержания». Он пессимистически смотрит в будущее и с грустью пишет брату Александру: «Чувствуешь, как тупеешь! И что самое печальное: встречаешь зло, видишь, что даже подлежишь за него ответу если не начальству, то совести, и вместе с тем (видишь), что бессилен, как в постели под гнетом кошмара» (С. 139).

Но, удивительное дело, буквально до смертного часа севастопольского героя, российский Левиафан, щедро осыпая Корнилова чинами и знаками отличия, смотрел на него как на слишком молодого офицера для тех постов, которые он уже фактически занимал. Верховная власть, даже допуская его исполнять высокие должности, не спешила в них утвердить, в итоге страдало не только самолюбие, но и дело. Для петербургских властей он неизменно оставался фигурой недостаточно «социально зрелой». В этом заключалась драма последних лет жизни Корнилова.

11 (24) апреля 1851 года умирает адмирал Лазарев. Не стало на свете человека, вниманием которого Корнилов дорожил больше, чем благоволением царя. Одобрение Лазарева «всегда ставил выше всяких крестов и наград» (С. 74, 92). Для Корнилова наступили тяжёлые дни. Исполнение должности главного командира было возложено на 75-летнего вице-адмирала М. Б. Верха. Корнилов называл его «болваном, брошенным царствовать над болотом нашим» (С. 243). (Берх переживёт Корнилова на шесть лет и тихо скончается в 84-летнем возрасте.)

Начальник Главного морского штаба князь Александр Сергеевич Меншиков полагал, что «дать ход тем из младших адмиралов, в коих при физической бодрости окажутся как энергия, так и способности», следует лишь в случае войны – в мирное время они могут подождать. Мысль о том, что к войне надо готовиться заранее, просто не приходила ему в голову. Так готовилось поражение России в Крымской войне.

Слишком много было в русской армии и на флоте выживших из ума престарелых начальников. «Недостаток размышлений наших генералов губит нашу армию», – писал в ноябре 1853 года Корнилов жене. Если бы ему пришлось воевать только с сардинцами, турками, англичанами и французами, он бы победил. Но ему пришлось сражаться с «ухищрениями чернильного братства» и системой, построенной на казарменном единомыслии и расширенном воспроизводстве «умеренных и аккуратных». Корнилов проиграл.

5 октября 1854 года генерал-адъютант и вице-адмирал Корнилов был смертельно ранен на Малаховом кургане и скончался со словами: «Отстаивайте же Севастополь!»

Мгновенная и прекрасная смерть на поле боя, смерть, о которой только и мог мечтать военный человек, стала для него и других учеников адмирала Лазарева выходом из трагического тупика – альтернативой «чёрным мыслям о будущем России» (С. 274).

Семён Экштут
Статья написана в рамках программы
Международного фонда «История частной жизни».
Вариант статьи в журнале «Родина» с дополнениями.

• Журнал «Социум»
• 1995 год
• №4(47)

Ещё в главе «Просвещение - личность - общество»:

В складках Левиафана. Флотоводец Корнилов на фоне эпохи

Апология России, или Больше обманывать себя нечего

Сад стихов