Ужас в Дептфорде

Как известно, всё человечество делится на две половины: тех, кто любит детективы, и тех, кто это тщательно скрывает.

Так вот, наши читатели из первой половины давно уже пеняют нам, и устно и письменно: мол, обещали в «Шкатулке с секретом» детективы публиковать, а сами?.. Вторая же половина читателей обижается молча. Их жалко ещё больше.

Поэтому сегодня мы наконец выполняем обещанное: в нашей «Шкатулке» – детектив! И мы решили: поскольку он самый первый – пусть будет что ни на есть традиционный (автор А. Конан Дойл, герои – Шерлок Холмс и доктор Ватсон).

Но ведь шкатулка-то с секретом! Так вот вам, пожалуйста, и секрет: А. Конан Дойл – это вовсе не сэр Артур, а Адриан, его сын и биограф. Где-то в начале 50-х годов он вместе с писателем Джоном Д. Карром написал ещё двенадцать новелл о великом сыщике, где разработал сюжеты, мельком упомянутые Конан Дойлом-старшим. Перед вами – одна из новелл.

А теперь внимание – конкурс! Тот из вас, любезные читатели, кто раньше всех вспомнит, как именно и в каком рассказе Артура Конан Дойла упоминается этот сюжет, тот непременно получит приз. А какой – пока секрет! Шкатулка-то, повторяем, с секретом!

Надеемся, друзья, что угодили сегодня всем. Кто-то найдёт здесь головокружительный сюжет, кто-то – увлекательную игру, а кто-то – тему для размышлений. Ну хотя бы над тем, каким страшным оружием своих замыслов может человек сделать творение Природы. Если отринет в себе человеческое.

Я уже упоминал где-то в своих записках, что мой друг Шерлок Холмс, подобно всем истинным художникам, жил ради своего искусства. За исключением дела герцога Холдернесского (1), я не могу припомнить случая, чтобы он требовал значительного вознаграждения за свою работу.

Как бы ни был знатен или состоятелен его клиент, Шерлок Холмс никогда не брался за решение проблемы, если она не возбуждала в нём живого интереса. В то же время он мог посвятить всю свою кипучую энергию делу какого-либо простого человека, если оно обладало теми необычными чертами, которые всегда так сильно волновали его воображение.

Просматривая свои записки, относящиеся к памятному 1895 году, я нашёл в них подробности дела, которое может служить ярким примером альтруизма и бескорыстия Холмса, ставившего оказание добрых услуг своему клиенту выше всяких материальных вознаграждений. Я имею в виду ужасное дептфордское дело с канарейками и следами сажи на потолке...

Было начало июля, когда мой друг закончил расследование внезапной смерти кардинала Тоски, проведённое им по личной просьбе римского папы. Оно потребовало от Холмса значительной затраты сил и, как я и предвидел, вызвало у него нервное переутомление, причинившее мне, его другу и врачу, немало хлопот.

В конце месяца, в один дождливый вечер, я уговорил Холмса пообедать со мной в ресторане Фраскотти, после чего мы поехали в кафе «Ройял», которое славилось своими кофе и ликёрами. Как я и надеялся, суета кафе вывела Холмса из задумчивого состояния. Он внимательно изучал посетителей.

Я отвечал на кое-какие замечания Холмса, когда он внезапно кивнул в сторону двери.

– Лестрейд, – сказал он. – Что он может здесь делать?

Взглянув через плечо, я заметил тощую фигуру с крысиным лицом. Сыщик из Скотланд-Ярда стоял у входа, его глаза медленно обводили зал.

– Он, по-видимому, ищет вас, – заметил я, – и, вероятно, по какому-то неотложному делу.

– Едва ли, Ватсон. Мокрые ботинки Лестрейда свидетельствуют о том, что он шёл пешком. Если бы дело было неотложным, Лестрейд, конечно, взял бы кеб...

Полицейский агент заметил нас, протиснулся по знаку Холмса через толпу посетителей и пододвинул кресло к нашему столу.

– Это мой повседневный обход, – ответил он на вопрос моего друга. – В то время как вы придумываете свои теории в комфортабельных условиях Бейкер-стрит, мы, бедняги, в Скотланд-Ярде выполняем самую обыденную чёрную работу. Мы не получаем благодарностей от римских пап и королей, но зато нам здорово достаётся в кабинете начальства, если мы допустим какой-то промах.

– Ну-ну, – добродушно ухмыльнулся Холмс, ваше начальство должно хорошо относиться к вам с тех пор, как я помог вам успешно расследовать дело об убийстве Рональда Адера, кражу чертежей Брюса-Партингтона и...

– Совершенно верно, совершенно верно, – поспешно прервал Лестрейд. – А теперь я имею кое-что для вас, – добавил он, многозначительно подмигнув мне.

– Вот как!

– Правда, молодая женщина, которая боится призраков, скорее по части доктора Ватсона...

– В самом деле, Лестрейд, – слегка запротестовал я, – трудно одобрить ваше...

– Одну минуту, Ватсон. Пусть он изложит нам свои факты.

– Ну-с, мистер Холмс, эти факты достаточно абсурдны, – продолжал Лестрейд, – и я бы не стал отнимать у вас время, если бы мне не было известно, что вы уже не раз совершали добрые дела и что ваш совет может удержать молодую женщину от безрассудных поступков. Ну вот, положение таково. По пути в Дептфорд вдоль берега Темзы находятся самые ужасные истэндские трущобы Лондона, но среди них вы можете найти несколько прекрасных старых домов.

В одном из этих полуразрушенных особняков уже давно проживала семья Вильсонов. Я предполагаю, что вначале они занимались торговлей фарфором, а когда она пришла в упадок, Вильсоны бросили это занятие, но остались жить в старом доме. Их семья состояла из Горацио Вильсона, его жены, сына и дочери, а также младшего брата Горацио, Тиболда, который поселился у них после возвращения из-за границы. Около трёх лет назад тело Горацио Вильсона было найдено в реке. Так как он слыл горьким пьяницей, то все решили, что Вильсон в состоянии опьянения поскользнулся в тумане и упал в воду. Год спустя его жена, страдавшая пороком сердца, умерла от внезапного приступа. Нам стало известно это после тщательного исследования, произведённого врачом, а также показаний констебля и ночного сторожа одной из барж Темзы.

– Что же это были за показания? – вставил Холмс.

– Ну, были разные слухи о каких-то странных звуках, которые как будто исходили из старого дома Вильсонов. Но так как на берегу Темзы бывают ночные туманы, то люди, вероятно, были введены в заблуждение и неправильно определили направление этих звуков. Констебль описал их как ужасные вопли, от которых в его жилах похолодела кровь. Если бы этот полицейский был в моём отряде, то я дал бы ему здоровую нахлобучку, чтобы впредь с губ блюстителя закона никогда не слетали такие слова.

– А в какое время это было?

– В десять часов вечера, как раз в час смерти старой леди. Это, конечно, просто совпадение, так как нет никаких сомнений, что она умерла от сердечного припадка.

– Пожалуйста, дальше.

Лестрейд заглянул в записную книжку и продолжал:

– В ночь на 17 мая прошлого года дочь Вильсона вместе со служанкой пошла в клуб смотреть картины волшебного фонаря. Вернувшись, она нашла своего брата Финеса Вильсона мёртвым в кресле. Он унаследовал от своей матери слабое сердце и бессонницу. На этот раз не было слухов о криках и воплях, но ввиду необычного выражения лица умершего местный доктор пригласил полицейского врача помочь провести обследование. Причиной смерти был сердечный припадок, и врач подтвердил, что он может иногда вызывать искажение черт лица, придающее им выражение сильного ужаса.

– Совершенно верно, – подтвердил я.

– Так вот, Джэнет, дочь Вильсона, была так расстроена происшедшим, что, по словам дяди, она решила немедленно распродать всё и уехать за границу, – продолжал Лестрейд.

– Ну а что насчёт дяди? Его имя Тиболд, не так ли?

– Я полагаю, что завтра утром он будет у вас. Он уже навестил меня в Скотланд-Ярде в надежде, что полиция сможет успокоить напуганную племянницу и убедить её принять разумное решение. Так как у нас есть более важные дела, чем утешать истеричных молодых женщин, то я посоветовал Вильсону обратиться к вам.

– Вот как! Ну вполне понятно, что он должен испытывать чувство сожаления при потере этого дома.

– Это не сожаление, мистер Холмс. Вильсон, кажется, искренне привязан к своей племяннице и заботится только о её будущем. – Лестрейд сделал паузу и усмехнулся. – Он не очень светский человек, этот Тиболд, и хотя я на своём веку встречал много странных профессий, он превзошёл всех: он дрессирует канареек!

– Это не такая уж редкая профессия.

– Вы так считаете?

В манере Лестрейда появилось вызывающее самодовольство; он поднялся и потянулся за шляпой.

– Вполне очевидно, что вы не страдаете от бессонницы, мистер Холмс, – сказал он, – иначе вы знали бы, что птицы, которых дрессирует Тиболд Вильсон, несколько отличаются от обычных канареек...

– Что имел в виду этот парень? – спросил я, в то время как сыщик направлялся к выходу.

– Просто он знает что-то, чего мы ещё не знаем, – сухо ответил Холмс. – Так как догадки обычно бесполезны и лишь вводят аналитический ум в заблуждение, давайте подождём до завтра. Я могу сказать, однако, что у меня нет склонности тратить своё время на это дело.

Мой друг не был особенно огорчён, когда на следующее утро посетитель не явился. Но, вернувшись домой от пациента, к которому я был спешно вызван вскоре после завтрака, я застал в приёмной мужчину средних лет в очках. Когда посетитель поднялся, я заметил, что он был очень худощав и что его лицо, носящее отпечаток учёности и аскетизма, было покрыто сетью многочисленных морщин и имело тусклый пергаментно-жёлтый оттенок, что, несомненно, свидетельствовало о длительном пребывании под тропическим солнцем.

– Ну, Ватсон, вы прибыли как раз вовремя, – сказал Холмс. – Это мистер Тиболд Вильсон, о котором говорил нам Лестрейд в прошлый вечер.

Наш посетитель тепло пожал мне руку.

– Ваше имя, конечно, хорошо известно мне, доктор Ватсон! – воскликнул он. – Мы все должны быть благодарны вам за то, что вы познакомили мир с гением Шерлока Холмса, – он извинит меня, конечно... Вы же, будучи врачом, хорошо сведущим в нервных болезнях, несомненно окажете полезное влияние на мою несчастную племянницу.

Холмс смиренно выдержал мой укоризненный взгляд.

– Ватсон, – сказал он, – я обещал мистеру Вильсону сопровождать его в Дептфорд, потому что молодая леди, кажется, решила покинуть завтра дом. Но я должен повторить, мистер Вильсон, что я не вижу, каким образом моё присутствие сможет помешать этому.

– Вы чересчур скромны, мистер Холмс. Когда я обратился в полицию, я надеялся, что там смогут убедить Джэнет в том, что, как бы ужасны ни были потери в нашей семье за последние три года, причины их тем не менее вполне естественны и что для неё нет никаких оснований покидать родной дом. У меня создалось впечатление, – добавил он с усмешкой, – что инспектор был несколько огорчён тем, что я так охотно согласился с его предложением воспользоваться вашей помощью.

– Я, конечно, припомню это Лестрейду, – ответил сухо Холмс, поднимаясь с кресла. – Ну а теперь, Ватсон, может быть, вы попросите миссис Хадсон вызвать экипаж, и во время нашей поездки в Дептфорд мистер Вильсон сможет разъяснить нам некоторые неясные моменты.

Просторные улицы Вест-Энда сменились большими торговыми дорогами, по которым мчались с топотом и стуком ломовые лошади. Эти дороги, в свою очередь, перешли наконец в лабиринт грязных улиц, которые, следуя вдоль изгибов реки, становились всё более и более жалкими, по мере того как мы приближались к скоплению водоёмов и тёмных зловонных закоулков, которые некогда были колыбелью морской торговли и богатства империи.

Я заметил, что Холмс был скучен и апатичен, и, чтобы расшевелить его, решил вызвать нашего клиента на разговор.

– Я слышал, что вы специалист по части канареек, – заметил я.

Глаза Тиболда Вильсона за его сильными очками загорелись огнём энтузиазма.

– Просто исследователь, сэр, но с тридцатью годами практических изысканий! – воскликнул он. – Неужели вы также?.. Ах, нет? Какая жалость! Изучение, выведение и дрессировка фринджиллских канареек – это задача, достойная целой человеческой жизни. Вы, конечно, не придерживаетесь тех невежественных взглядов, доктор Ватсон, которые так распространены на этот счёт даже в самых просвещённых кругах. Когда я выступал в Британском орнитологическом обществе с докладом о скрещивании канареек с Мадейры и Канарских островов, я был буквально ошеломлён наивностью вопросов, которые мне там задавали.

Инспектор Лестрейд намекнул на некоторые особенности в вашей дрессировке этих маленьких певцов.

Певцов, сэр? Вот дрозд – это певец! Фринджиллская же канарейка обладает самым совершенным в природе слухом и необычайной способностью к звукоподражанию, которая может быть развита и использована для выгоды и поучения человеческого рода. Но инспектор был прав, – продолжал он более спокойно, – в том, что я дрессирую моих птиц в определённом направлении. Я выучил их петь ночью при искусственном свете.

– Вот как! Ну, это довольно странное занятие.

– Я считаю, что это доброе дело. Ведь мои птицы выдрессированы для пользы тех, кто страдает от бессонницы, и у меня есть клиенты во всех уголках страны. Мелодичное пение помогает приятно провести время в течение долгой бессонной ночи, а погасив лампу, вы прекращаете концерт.

– Мне кажется, что Лестрейд был прав, – заметил я, – у вас на самом деле необычная профессия.

Во время нашего разговора Холмс лениво поднял тяжёлую трость нашего клиента и начал рассматривать её с некоторым интересом.

– Мне думается, что вы возвратились в Англию около трёх лет тому назад, – заметил он.

– Да.

– С Кубы, не так ли?

Тиболд Вильсон вздрогнул, и на мгновение, мне кажется, я заметил что-то вроде настороженности в том быстром взгляде, который он бросил на Холмса.

– Это так, – сказал он, – но как вы узнали?

– Ваша трость вырезана из той породы чёрного дерева, которая растёт только на Кубе. Нельзя ошибиться при взгляде на этот зеленоватый оттенок и исключительно блестящую полировку.

– Но трость могла быть куплена в Лондоне после моего возвращения, скажем, из Африки.

– Нет, она принадлежала вам в течение нескольких лет.

Холмс поднёс трость к окну экипажа и наклонил её так, что дневной свет упал на ручку.

– Вы можете заметить, – продолжал он, – что здесь есть лёгкие, но правильной формы царапины, которые нарушили полировку ручки с левой стороны, как раз там, где кольцо на безымянном пальце левой руки соприкасается с поверхностью. Чёрное дерево – одна из самых твёрдых древесных пород, и требуется значительное время, чтобы причинить ему такой износ. Кольцо же на пальце, очевидно, сделано из металла более твёрдого, чем золото. Отсюда я делаю такой вывод, мистер Вильсон, что вы левша и носите серебряное кольцо на безымянном пальце левой руки.

– Боже мой, как это просто! А я-то подумал, что вы узнали это каким-то более тонким способом. Действительно, я был занят в сахарном промысле на Кубе и по возвращении оттуда привёз с собой мою трость. Но вот мы уже у нашего дома, и, если вы сможете успокоить мою запуганную племянницу столь же быстро, как вы проследили моё прошлое, я буду вашим должником, мистер Шерлок Холмс.

Выйдя из экипажа, мы оказались в переулке с жалкими, неряшливыми домами, спускавшимися под уклон к реке; жёлтая дымка тумана уже поднималась от берега вверх по переулку. Перед нами тянулась высокая стена из осыпавшегося кирпича. Через железные ворота мы разглядели довольно внушительный особняк, расположенный в саду.

– Старый дом знавал лучшие времена, – сказал наш спутник, когда мы прошли через ворота и последовали за ним по садовой дорожке. – Он был построен в тот самый год, когда Пётр Великий посетил Скэлс-Корт. Из верхних окон дома можно разглядеть запущенный парк этого владения.

Окружающая обстановка обычно редко производит на меня впечатление, но надо признаться, что я ощутил чувство некоторой подавленности при виде той грустной картины, которая предстала перед нами. Дом, хотя и имел величественный вид и внушительные размеры, был обращён к нам стеной, штукатурка которой была покрыта пятнами, а местами отпала, обнажив древнюю кирпичную кладку. Спутанная масса плюща, покрывавшая одну стену, простирала свои длинные усики через остроконечную крышу и обвивалась вокруг дымовой трубы. Заросший сад являл собой картину полного запустения, а окружающий воздух был насыщен сырым, затхлым запахом реки.

Тиболд Вильсон провёл нас через маленький зал в комфортабельно обставленную гостиную. Молодая женщина с каштановыми волосами и веснушчатым лицом, разбиравшая за письменным столом какие-то бумаги, вскочила при нашем появлении.

– Это мистер Холмс и доктор Ватсон, – объявил Тиболд Вильсон. – А это моя племянница Джэнет, чьи интересы вы собрались защищать, несмотря на её неразумное поведение.

Молодая леди смело взглянула на нас, но мне удалось заметить лёгкое дрожание и подёргивание её губ, что говорило о сильном волнении.

– Завтра я уезжаю, дядя, – воскликнула она, – и, что бы ни сказали эти джентльмены, это не изменит моего решения! Здесь только печаль и страх – и больше всего страх!

– Страх чего? – спросил я.

Она провела рукой по глазам.

– Я не могу объяснить... Мне действуют на нервы тени и странные, неясные звуки.

– Вы унаследовали и деньги и имущество, Джэнет, – сказал мистер Вильсон серьёзно. – Неужели из-за каких-то теней вы готовы покинуть дом ваших предков? Будьте же благоразумны!

– Мы здесь как раз для того, чтобы помочь вам, леди, – сказал Холмс с необычной мягкостью в голосе, – постарайтесь же успокоиться. В жизни мы так часто вредим собственным интересам, принимая опрометчивые решения...

– Вы смеётесь над женской интуицией, сэр?

– Ни в коем случае, ведь часто она является для нас путеводной нитью. Вы можете уехать или остаться – как сочтёте нужным. Но поскольку мы здесь, может быть, вы покажете нам свой дом и несколько отвлечётесь от своих переживаний?

– Превосходное предложение! – весело воскликнул Тиболд Вильсон. – Идёмте, Джэнет, и мы вскоре избавим вас от загадочных звуков и теней.

Наша маленькая процессия переходила из одной комнаты в другую.

– Теперь я провожу вас в спальни, – сказала мисс Вильсон, когда мы, наконец, остановились перед лестницей.

– Нет ли подвалов в этом старинном доме?

– Есть здесь один подвал, мистер Холмс, но он мало используется, если не считать, что там хранятся дрова и какие-то дядины ящики... Вот сюда, пожалуйста.

Мы оказались в мрачном каменном помещении. Около одной стены был сложен штабель дров, а в дальнем углу стояла пузатая голландская печь с железной трубой, идущей по потолку. Через застеклённую дверь, которая открывалась в сад, тусклый свет падал на пол, выложенный каменными плитами.

Холмс понюхал окружающий воздух, и я тоже ощутил сильный затхлый запах от находящейся поблизости реки.

– Вам, наверное, досаждают крысы – они часто навещают дома на берегу Темзы.

– Да, они здесь водились, но когда дядя приехал сюда, он избавил нас от них.

– Так, так. Чёрт возьми! – продолжал Холмс, взглянув на пол. – Что за деловитый маленький народец!

Посмотрев вниз, я заметил, что внимание Шерлока Холмса было привлечено садовыми муравьями, сновавшими по полу из-под низа печки и вверх по ступенькам, ведущим к двери в сад.

– Как хорошо, Ватсон, – усмехнулся он, указывая тростью на крошечные крупинки, которые тащили муравьи, что нам не нужно, добывая себе пищу, волочить клад размерами раза в три больше нас самих. Неплохой урок терпения и настойчивости.

Он погрузился в молчание, задумчиво смотря на пол.

– Урок, – повторил он медленно.

Тонкие губы Вильсона сжались.

– К чему эти шутки?! – воскликнул он. – Муравьи здесь потому, что слуги бросали мусор в печку, вместо того чтобы выносить его в мусорный ящик.

– А вы поэтому и повесили замок на дверцу?

– Да, да! Если хотите, я могу принести ключ. Нет? Тогда, если вы здесь закончили, разрешите мне проводить вас в спальни.

– Мне хотелось бы осмотреть комнату, в которой скончался ваш брат, мисс Вильсон, – попросил Холмс, когда мы поднялись этажом выше.

– Вот здесь, – сказала она, открывая дверь.

Это была большая комната, обставленная со вкусом и даже некоторой роскошью. Возле окон располагалась другая голландская печка, украшенная жёлтыми кафельными плитками, хорошо гармонировавшими с общим тоном комнаты. К печной трубе была подвешена пара птичьих клеток.

– Куда ведёт эта боковая дверь? – спросил Холмс.

– Ко мне в комнату. Там прежде жила моя мать, – ответила мисс Вильсон.

Несколько минут Холмс с равнодушным видом бродил по комнате.

– Ваш брат, я полагаю, любил читать по ночам, – заметил он.

– Да, он страдал бессонницей, но как вы...

– Пустяки, на поверхности ковра по правую сторону кресла имеются следы свечного воска. Ага! Что это здесь?

Холмс остановился у окна и внимательно осмотрел верхнюю часть стены. Затем, поднявшись на подоконник, он протянул руку и слегка потрогал штукатурку в разных местах, после чего понюхал кончики своих пальцев. Когда он спустился вниз, его лицо было нахмурено и озадачено. Он начал медленно двигаться по комнате, не отрывая глаз от потолка.

– Очень странно, – бормотал он.

Что-нибудь не в порядке, мистер Холмс? –

нерешительно спросила мисс Вильсон.

– Меня просто интересует происхождение этих странных линий и завитков на верхней части стены и штукатурке.

– Это, должно быть, проклятые тараканы, которые притащили на своих лапках пыль! – извиняющимся тоном воскликнул Вильсон. – Я уже говорил вам, Джэнет, что вы должны внимательнее следить за работой слуг. Ну а что теперь, мистер Холмс?

Мой друг, который направился к боковой двери и заглянул внутрь, снова закрыл её и шагнул к окну.

– Наш визит оказался бесполезным, – сказал он. – И так как я вижу, что туман всё поднимается, боюсь, что нам придётся отправиться домой. Здесь, наверное, ваши знаменитые канарейки? – добавил он, указывая на клетки над печью.

– Нет, просто образцы. Но взгляните вот сюда.

Вильсон повёл нас по коридору и открыл дверь.

– Вот! – сказал он. Очевидно, это была его собственная спальня, и она не была похожа ни на одну из спален, которые я когда-либо видел. От пола до потолка комната была увешана множеством клеток, и маленькие золотистые певуньи в них наполняли воздух нежным пением и трелями.

– Дневной или ламповый свет – это для них всё равно. Ну, Кэрри, Кэрри! – Вильсон просвистал короткую мелодию, которая показалась мне знакомой. Птичка подхватила её и залилась восхитительным пением.

– Это песнь жаворонка! – воскликнул я.

– Совершенно верно. Как я уже говорил раньше, фринджиллская канарейка при соответствующей дрессировке может превосходно имитировать звуки.

– Я должен признаться, что не могу разобрать эту мелодию, – заметил я, когда одна из птичек разразилась низким, всё нарастающим свистом.

Мистер Вильсон поспешно набросил полотенце на клетку.

Это песенка тропической ночной птицы, – коротко отрезал он, – и так как я предпочитаю, чтобы мои птички днём пели дневные песенки, придётся наказать Пеперино, оставив его в темноте.

– Меня удивляет, что вы в спальне предпочитаете открытый камин печке, – заметил Холмс, – ведь это может вызвать сильный сквозняк.

– Я не замечал этого... Боже мой, туман в самом деле усиливается. Я боюсь, мистер Холмс, что вам предстоит довольно неприятное путешествие.

– Да, нам пора отправляться.

Когда мы спустились по лестнице и задержались в зале, в то время как Вильсон пошёл за нашими шляпами, Холмс наклонился к молодой хозяйке.

Мне хотелось бы напомнить вам, мисс Вильсон, о том, что я сказал раньше насчёт женской интуиции, – спокойно заметил он. – Бывают случаи, когда правду легче ощутить, чем увидеть глазами... Доброй ночи!

Мгновением позже мы ощупью пробирались по садовой дорожке к ожидавшему нас экипажу, свет которого тускло пробивался через поднимающийся туман. Мой друг был погружён в свои мысли, пока мы мчались в западном направлении через грязные улицы, убожество которых стало ещё заметнее при ярком свете газовых фонарей, горевших около многочисленных трактиров. Ночь обещала быть скверной, и случайный путник, пробиравшийся сквозь жёлтый туман, нависший над тротуарами, казался лишь смутной тенью.

– Мне хотелось бы, мой дорогой друг, – заметил я, – чтобы вы впредь воздерживались от столь бесполезной траты сил. Вы и так уже достаточно истощены.

– Ну-ну, Ватсон. Я так и полагал, что семейные дела Вильсонов не заинтересуют вас. И всё же, – он откинулся назад, погружённый в собственные мысли, – и всё же здесь что-то не в порядке, наверняка не в порядке!

Я услыхал его тихое бормотание.

– Я ничего зловещего не заметил.

– Я тоже, но любой, самый смутный сигнал об опасности является для меня предостережением. Для чего, например, в спальне камин, Ватсон, для чего камин? Я думаю, вы заметили, что труба из подвала связана с печками в других спальнях?

– В одной спальне!

– Нет. Такое же устройство было и в смежной комнате, где умерла мать.

– Я ничего не вижу странного в этой старомодной системе дымоходных труб.

– Ну а что вы скажете, Ватсон, насчёт следов на потолке?

– Следов чего? Пыли?

– Нет, сажи!

– Сажи! Вы, наверное, ошибаетесь, Холмс?!

– Я прикасался, нюхал и осматривал их. И это, несомненно, были следы древесной сажи.

– Но здесь, вероятно, должно быть какое-то простое объяснение, – заметил я.

В течение некоторого времени мы ехали молча. Наш кеб уже достиг пределов Сити, я рассеянно смотрел в окно, а мои пальцы лениво барабанили по полуопущенному оконному стеклу, затуманенному сыростью. Вдруг мои мысли были прерваны резким восклицанием Холмса. Он пристально смотрел через моё плечо.

– Стекло, – пробормотал он.

На затуманенной поверхности стекла проступил запутанный узор завитков и линий там, где я прикасался пальцами. Холмс хлопнул себя по лбу и, внезапно открыв другое окно, громко отдал распоряжение кучеру. Экипаж резко повернул в обратную сторону, кучер стегнул плетью лошадь, и мы помчались в сгущающейся мрак.

– Ах, Ватсон, Ватсон, ведь это же правда, что никто так не слеп, как тот, кто не хочет видеть, – произнёс с горечью Холмс, откидываясь назад в свой угол. – Все факты были налицо, они смотрели мне прямо в глаза, и всё-таки логика подвела меня.

– Какие же факты?

– Их всего девять, но и четырёх будет достаточно. Здесь человек с Кубы, который не только дрессирует канареек совершенно необычным образом, но и знаком с пением тропических ночных птиц. Кроме того, он имеет в своей спальне камин. Здесь что-то нечисто, Ватсон! Стоп, кучер, стоп!

В это время мы проезжали перекрёсток двух оживлённых улиц, где под газовым фонарём мерцали золотистые шары ломбарда. Холмс выпрыгнул из кеба, спустя несколько минут возвратился назад, и мы продолжили наше путешествие.

– Какое счастье, что мы ещё в Сити, – усмехнулся он, – ибо я думаю, что едва ли в ломбардах Ист-Энда можно найти клюшки для гольфа.

– О небеса... – начал я и сразу замолк, взглянув на тяжёлую клюшку, которую Холмс бросил мне в руки. Первые смутные тени чего-то неопределённого и зловещего возникли в моём сознании...

– У нас в запасе ещё много времени! – воскликнул Холмс, глядя на часы. – Неплохо бы зайти в первый попавшийся трактир и закусить.

Часы на церкви святого Николаса пробили десять, когда мы снова очутились в саду Вильсонов, пропитанном затхлым запахом сырости. Сквозь туман еле пробивался слабый свет из верхних окон, который нарушал мрачную темноту дома.

– Это комната мисс Вильсон, – заметил Холмс. – Будем надеяться, что горсть гравия, брошенная в окно, разбудит её, не потревожив остальных обитателей дома. Мгновением позже до нас донёсся скрип открывающегося окна.

– Кто там? – спросил дрожащий голос.

– Это Шерлок Холмс, – ответил тихо мой друг. – Я должен немедленно поговорить с вами, мисс Вильсон. Есть ли здесь боковая дверь?

– Вон там в стене, слева от вас. Но что случилось?

– Пожалуйста, спуститесь побыстрее вниз. Ни слова вашему дяде.

Мы пробирались вдоль стены и достигли двери в тот момент, когда она отворилась, чтобы выпустить молодую хозяйку. Она была в халате, а её волосы в беспорядке падали на плечи. Мисс Вильсон испуганно глядела на нас при свете свечи, которую она держала в трясущейся руке, а тени плясали и дрожали на стене позади неё.

– Что это значит, мистер Холмс? – спросила она, задыхаясь от волнения.

– Всё будет хорошо, если вы выполните мои указания, – спокойно ответил мой друг. – Где ваш дядя?

– Он у себя в комнате.

– Вот и хорошо. Мы с доктором Ватсоном займём вашу комнату, а вы тем временем перейдёте в спальню покойного брата. Если вы дорожите своей жизнью, – добавил он торжественно, – ни в коем случае не покидайте комнату.

– Вы пугаете меня... – с дрожью в голосе прошептала она.

– Можете быть уверены, что мы позаботимся о вас. А теперь, прежде чем вы уйдёте, мне хотелось бы кое о чём спросить вас. Заходил ли к вам дядя сегодня вечером?

– Да, он принёс с собой Пеперино и посадил его вместе с другими птицами в клетку в моей комнате. Он при этом сказал, что, так как это моя последняя ночь в доме, он сделал всё возможное, чтобы мне не было скучно одной.

– Так, совершенно верно. Ваша последняя ночь... Скажите мне, мисс Вильсон, вы страдаете той же болезнью, от которой умерли ваши мать и брат?

– Болезнью сердца? Да, к сожалению...

– Ну хорошо, теперь мы проводим вас наверх, где вы перейдёте в смежную комнату. Идёмте, Ватсон.

При свете свечи мы бесшумно поднялись на второй этаж и прошли в спальню, которую раньше осматривал Холмс. Пока наша хозяйка в смежной комнате собирала свои вещи, Холмс приподнял край полотна, которое теперь прикрывало две птичьих клетки, и вгляделся в её спящих крошечных обитателей.

– Поистине, зло, которое может задумать человек, не имеет пределов, – сказал он, и я заметил, что его лицо стало очень суровым.

Когда мисс Вильсон возвратилась, мы с Холмсом, убедившись, что она надёжно устроилась на ночь, прошли в её небольшую, уютно обставленную комнатку. Освещалась она массивной серебряной лампой. Прямо над кафельной голландской печкой висела клетка с тремя канарейками, которые при нашем приближении мгновенно перестали петь и вздёрнули свои маленькие золотистые головки.

– Я думаю, Ватсон, что недурно было бы и отдохнуть немного, – прошептал Холмс, когда мы опустились в кресла. – Будьте добры, погасите свет.

– Но, мой друг, если здесь действительно существует какая-то опасность, то оставаться в темноте будет просто сумасшествием, – запротестовал я.

– В темноте нам не грозит никакая опасность!

– Не лучше ли вам быть со мной более откровенным? – довольно резко сказал я. – Вы дали мне понять, что эти птицы предназначены для какой-то недоброй цели. Но что же это за опасность, которая существует только при свете лампы?

– У меня есть свои соображения на этот счёт, Ватсон, и лучше нам подождать и увидеть самим. Мне хотелось бы, однако, обратить ваше внимание на откидную заслонку дымовой трубы в верхней части печки.

– Это, мне кажется, вполне обычное устройство.

– Конечно, но разве вам не кажется странным, что дымоход железной печки имеет лёгкую жестяную заслонку?

– Боже мой, Холмс! – воскликнул я, когда неожиданная догадка осенила меня. – Вы хотите сказать, что этот Вильсон использовал трубы, соединяющие печь в подвале с печами в спальнях, для распространения по ним какого-то смертельного яда, чтобы отделаться от своих родственников и завладеть их собственностью? И именно поэтому он устроил камин в своей собственной спальне вместо печки? Мне думается, что это так.

– Ну... вы недалеки от истины, Ватсон, хотя я полагаю, что мистер Тиболд более хитроумен, чем вы считаете. Он обладает двумя качествами, необходимыми преступнику для успешного выполнения его планов, – это богатое воображение и безжалостность... Ну а теперь, пожалуйста, погасите свет, и мы немножко отдохнём. Если я правильно истолковал проблему, стоящую перед нами, то нам придётся много перенести, прежде чем мы дождёмся рассвета.

Я откинулся на спинку кресла, утешая себя мыслью, что после случая с полковником Себастьяном Мораном (2) в моём кармане всегда находится револьвер. Тщетно я пытался найти какое-либо объяснение тому предупреждению, которое получил от Холмса. Вскоре, однако, усталость незаметно овладела мною. Мысли мои становились всё более и более беспорядочными и смутными, пока наконец я не задремал.

Меня разбудило лёгкое прикосновение к руке. Лампа была снова зажжена, и мой друг наклонился надо мной, отбрасывая длинную тень на потолок.

– Сожалею, что потревожил вас, Ватсон, – прошептал он, – но долг обязывает...

– В чём дело, Холмс?

– Сидите спокойно и слушайте... Пеперино поёт...

Я долго буду помнить томительные часы нашего бодрствования. Холмс наклонил абажур лампы так, что свет падал на противоположную стену, в которой было окно и рядом с ним большая кафельная печка, над которой висела птичья клетка. Мгла сгустилась, и лучи от лампы, проходя через оконные стёкла, терялись где-то в освещённых облачках тумана, клубившихся за окнами.

Моим сознанием овладело предчувствие чего-то зловещего. Окружающая нас обстановка казалась достаточно мрачной и без странного, жуткого звука, исходившего из птичьей клетки. Он напоминал свист, который начинался с низкой гортанной трели и медленно повышался до одинокого аккорда, распространявшегося по комнате, подобно звону большого бокала. Этот звук, повторяясь, оказывал такое гипнотическое действие, что, казалось, всё окружающее куда-то незаметно исчезает, а моё воображение выходит за пределы затуманенных окон в тёмные пышные глубины каких-то экзотических джунглей.

Я потерял всякое представление о времени, и только тишина, наступившая после внезапного прекращения птичьего пения, снова возвратила меня в реальный мир. Я бросил взгляд через комнату, и в тот же миг моё сердце бешено заколотилось в груди и затем, казалось, совершенно перестало биться.

Заслонка печи медленно поднималась...

Мои друзья могут подтвердить, что я человек не нервный и не впечатлительный, но надо признаться, что, пока я сидел, судорожно ухватившись за ручки кресла, и пристально смотрел на тот ужасный предмет, который постепенно выходил из трубы наружу, все мои члены онемели и временно отказались служить мне...

Крышка откинулась на пару дюймов, и через образовавшуюся щель стала выползать и карабкаться жёлтая масса длинных извивающихся щупальцев. В один миг эта масса оказалась снаружи и неподвижно застыла на поверхности печки.

Я всегда с ужасом смотрел на пауков Южной Америки, питающихся птицами, но они казались совершенно ничтожными по сравнению с тем отвратительным существом, которое глядело на нас через комнату, залитую светом лампы. По своим размерам оно превосходило большую тарелку. Его твёрдое гладкое жёлтое тело было окружено поднимающимися вверх щупальцами, создававшими ужасное впечатление, что гигантское насекомое приготовилось к прыжку.

На нём не было ни волоска, за исключением пучков жёсткой щетины вокруг сочленений ног, а над большими блестящими ядовитыми челюстями сияли зловещим красным переливчатым светом глаза, похожие на бусинки...

– Не шевелитесь, Ватсон, – прошептал Холмс, и в его голосе послышалась нотка ужаса, чего я раньше никогда не замечал.

Звук голоса пробудил чудовище. Одним молниеносным прыжком оно перескочило с печки на крышку птичьей клетки и, достигнув стены, понеслось с жужжанием вокруг комнаты и по потолку с такой лихорадочной быстротой, что глаза едва успевали следить за ним. Холмс бросился вперёд, как одержимый.

– Уничтожить его, уничтожить! – хрипло кричал он, нанося клюшкой удар за ударом по пятнистой массе, мчавшейся по стенам.

Пыль от повреждённой штукатурки наполнила воздух, стол с грохотом упал, когда я бросился на пол, а громадный паук одним прыжком перемахнул через комнату и очутился в угловой нише. Холмс перепрыгнул через меня, размахивая своей дубинкой.

– Оставайтесь на месте! – закричал он, и в то время как в комнате ещё звенел его голос, звук тяжёлых ударов был прерван отвратительным хлюпающим звуком. На мгновение чудовище повисло на стене, а затем медленно сползло на пол. Там оно осталось лежать, напоминая месиво из битых яиц, всё ещё судорожно подёргивая своими членистыми конечностями.

– Благодарите Бога, что оно не задело вас при прыжке,– произнёс я, задыхаясь, и поднялся на ноги. Холмс не ответил, и, взглянув вверх, я увидел в зеркале на стене отражение его бледного и напряжённого лица.

– Боюсь, что теперь ваша очередь, Ватсон, – сказал он хладнокровно. – Там ещё один!

Я резко обернулся, чтобы увидеть картину, которую буду помнить до конца своей жизни. Холмс стоял совершенно неподвижно в двух футах от печки, а из неё выполз другой чудовищный паук, отвратительное тело которого дрожало, готовясь к прыжку. Я инстинктивно почувствовал, что любое внезапное движение только ускорит прыжок страшилища, и поэтому, осторожно вытащив пистолет из кармана, выстрелил в упор. Сквозь пороховой дым я увидел, как чудовище сжалось и затем, медленно опрокинувшись, упало через открытую дверцу в печь. Тело паука скользило вниз по трубе, вызывая дребезжащий звук, который вскоре замер в отдалении.

– Он упал вниз по трубе! – закричал я, чувствуя, что мои руки трясутся от только что пережитого волнения. – У вас всё в порядке, Холмс?

Он взглянул на меня, и в его глазах был заметен какой-то необычный блеск.

– Благодарю вас, мой друг, – сказал он спокойно. – Если бы я пошевельнулся, тогда... Но что это?

Внизу хлопнула дверь, и мгновением позже мы услышали быстрый топот ног по усыпанной гравием дорожке.

– За ним! – закричал Холмс, бросившись к двери. – Ваш выстрел предупредил его, что игра окончена. Мы не должны упустить его!

Но судьба решила иначе. Хотя мы стремглав спустились вниз по лестнице и помчались в тумане, Вильсон имел преимущество перед нами, так как он выбежал раньше, да и местность ему была знакома лучше. В течение некоторого времени мы следовали за ним, прислушиваясь к еле слышному топоту его ног по пустынным переулкам, пока наконец эти звуки не замерли вдалеке.

– Это нехорошо, Ватсон. Мы дали ему убежать, произнёс, задыхаясь, Холмс.

Вот где пригодилась бы полиция. Но послушайте! Ведь это был крик, не так ли?

– Мне кажется, что я тоже что-то слышал.

– Ну, бесполезно продолжать дальнейшие поиски в тумане. Давайте вернёмся и утешим нашу бедную хозяйку, уверив её в том, что пришёл конец всем её треволнениям...

– Какие это были кошмарные чудовища, Холмс, – воскликнул я, когда мы возвращались домой, – и совершенно неизвестного вида!

– Мне кажется, что вы не правы, Ватсон, – заметил он. – Это был галеодосский паук, ужас кубинских лесов. То, что он нигде больше не водится, – это большое счастье для остального мира. Чудовище это ведёт ночной образ жизни и, насколько мне известно, обладает силой, достаточной, чтобы переломить одним ударом своих челюстей хребет небольшого животного или птицы. Вы, конечно, помните: Джэнет упоминала, что после возвращения дяди в доме исчезли крысы.

Несомненно, что Вильсон привёз с собою пауков, – продолжал Холмс, – и у него возникла мысль научить канареек подражать пению кубинских ночных птиц, которыми питается галеодосский паук. Следы на потолке были, конечно, сажей, прилипшей к ножкам паука, после того как он взбирался по дымоходу. К счастью для меня, эти следы остались на потолке, так как горничной невысокого роста трудно достать своей метёлкой стену выше камина.

Я не нахожу никакого оправдания моей прискорбной медлительности при решении данной проблемы, ибо факты с самого начала были перед моими глазами, а всё дело оказалось элементарным по своему содержанию. И всё же надо отдать должное Тиболду Вильсону за его почти дьявольскую хитрость. Как только эти страшилища были помещены в печь подвала, ему оставалось лишь провести две обычные дымоходные трубы, сообщающиеся со спальнями наверху.

Если подвесить к печке клетки с птичками, то дымоходы будут усиливать звуки птичьего пения, и пауки, подгоняемые своим хищническим инстинктом, будут подниматься именно туда, куда приведёт их труба, то есть к птичьим клеткам. Придумав, очевидно, какие-то средства для заманивания пауков обратно в их гнезда, Вильсон решил, что это вполне надёжный и безопасный способ избавиться от тех, кто стоит между ним и богатством.

– Значит, укус этих пауков смертелен? – спросил я.

– Для человека со слабым здоровьем, вероятно, так. Но дьявольское коварство плана Вильсона заключалось в том, что, замышляя уничтожить свои жертвы, он рассчитывал скорее на устрашающий вид чудовищ, чем на их укусы, хотя бы они и были ядовиты. Ужасное зрелище приносило бедным людям смерть так же верно, как пуля, прошедшая сквозь сердце.

– Одного я не могу понять, Холмс, почему Вильсон обратился в Скотланд-Ярд?

– Потому что это был человек с железными нервами. Его племянница интуитивно чувствовала грозящую ей опасность. Вильсон, узнав, что она непреклонна в своём намерении уехать, замыслил убить её немедленно и тем же самым способом. Кто бы посмел заподозрить его в убийстве? Разве он не обращался за помощью в Скотланд-Ярд и к самому Шерлоку Холмсу?

Все бы подумали, что девушка умерла от сердечного припадка, подобно другим родственникам, и её дядя явился бы предметом всеобщего соболезнования. Вспомните висячий замок на печной дверце в подвале, и вы восхититесь железными нервами этого человека, предложившего с готовностью принести ключ от замка. Безусловно, это был трюк, так как, конечно, Вильсон всегда бы мог сделать вид, что он потерял ключ. Я предпочитаю не думать о том, что оказалось бы перед нами, если бы мы всё же настояли и открыли этот замок...

О Тиболде больше ничего не было слышно. На некоторые догадки и предположения, однако, наводит тот факт, что через несколько дней из Темзы извлекли тело человека, лицо которого было изуродовано до неузнаваемости, вероятно, винтом парохода. Полиция, хотя и обшарила карманы утопленника, не нашла никаких опознавательных данных. В карманах ничего не оказалось, за исключением лишь небольшой записной книжки, заполненной краткими записями насчёт сроков высиживания яиц у фринджиллских канареек...

Перевод с английского
И. Вилькомира и Ю. Сазонова
Из журнала «Юность»

***

1 – Это дело описано в рассказе Артура Конан Дойла «Случай в интернате».

2 – Себастьян Моран – действующее лицо в рассказе Артура Конан Дойла «Приключение в пустом доме».

Рассказ Конан Дойла-младшего иллюстрирован фрагментами рисунков Н. Цейтлина, взятых из сборника Конан Дойла-старшего. В дополнение к уже объявленному конкурсу читатель может угадать, к каким именно рассказам имеют отношение эти рисунки.

• Журнал «Социум»
• 1994 год
• №8-9(39-40)