Торжество земледельца. «Чашу горести... до дна выпил»
Среди имён мыслителей, которых Лев Толстой ставил у истоков своего мировоззрения, есть имя современника писателя – простого русского крестьянина, жителя Енисейской губернии Тимофея Михайловича Бондарева.
Имя этого деревенского философа совершенно неизвестно нынешнему поколению читателей. Основополагающая мысль его сочинений как бы заземляла ту проблему, которая во все времена занимала и продолжает занимать людей – нравственное совершенствование. Учение крестьянина Бондарева рождалось не из писаний, не из корпения над теоретическим наследием прошлого, к своей философии он шёл через чащобу многотрудной жизни.
О судьбе крестьянского философа, своеобразии его учения размышляет журналист Аркадий ЛОКТЕВ.
Родился Тимофей Михайлович Бондарев в 1820 году на Дону, где жило вольное казачество. «Я был Новочеркасской области помещика Чернозубова крепостной раб, на хребте которого помещик ездил и удила в рот закладывал, – рассказывает он в своей рукописи «Спасение от тяжкой нищеты», – и я эту чашу горести, скорби, печали и воздыхания до дна выпил». Его, 37-летнего семейного человека, самодур-помещик объявил... колдуном и сдал в солдатчину.
Службу Бондарев отбывал на Кавказе, в кубанской станице Михайловской. Грамотного, хорошо знавшего церковные обряды и молитвы солдата произвели в полковые иподьяконы. Однако вскоре Бондарев отошёл от Православия под влиянием местной сектантской общины, не признававшей новозаветных книг, почитая лишь «Закон Моисеев».
Это не прошло ему даром. В 1867 году он был лишён воинского звания и сослан в Сибирь – в село Иудино Бейской волости Минусинского округа Енисейской губернии. Южнорусскому крестьянину, привыкшему к благодатным донским чернозёмам, нелегко пришлось начинать хозяйство на голом месте в условиях таёжного края. В ссылке соединился Бондарев со своей семьёй, но трое из его детей за годы вынужденной безотцовщины умерли.
Тяжёлая жизнь, полная лишений и труда, определила философское откровение крестьянина Бондарева. Он утверждал: «Душа человека окрыляется тогда, когда он перестаёт уповать, что кто-то его накормит, – пускай даже в обмен на продукты иного, не хлебного труда, – ведь это уже зависимость, тенёта. Только самостоятельно насыщая свои потребности, человек становится владетелем своей судьбы, а душа его – хозяйкой мира».
«Хлебный труд – священная обязанность для каждого»
Главное сочинение своей жизни сибирский крестьянин Тимофей Бондарев озаглавил величаво – «Торжество земледельца, или Трудолюбие и тунеядство». Эпиграфом этому труду послужило изречение из «Книги Бытия»: «В поте лица твоего снеси хлеб твой, дондеже возвратишися в землю, от нее же взят».
Слова эти веками прочитывало множество людей, понимая их и толкуя как главную заповедь. Человек должен всю свою жизнь трудиться, чтобы пропитать себя, – что может быть проще. Хлеб понимается в широком значении слова как кормление, вознаграждающее всякий труд, который произведён на ниве любой человеческой деятельности, – такая нравственная пропись издавна коренится в сознании людей.
Крестьянский философ Тимофей Бондарев по-своему трактовал этот библейский завет, утвердив его как «первородный закон», суть которого – неукоснительный долг работы на хлебном поле. «Хлебный труд, – писал он, – есть священная обязанность для каждого и всякого, и не должно принимать в уважение никаких отговоров».
Отнюдь не будучи знатоком истории, Бондарев проницал главное: всё изменяется в мире людей и вчерашние непогрешимые истины могут оказаться завтра заблуждениями. Но при этом, считал он, неизменным и вечным, неподвластным лукавству, противостоящим любым сверхновым премудростям остаётся одно – хлебный труд земледельца. И сколь бы человек ни отделялся от него – в искреннем ли заблуждении или в гордыне, – только эта деятельность жизненна и естественна. А посему – лишь она честна и нравственна: только работа на земле воздаёт по трудам. На это и опиралась мысль Бондарева.
«Я признавал себя вправе толковать о трудолюбии и тунеядстве потому, что знаком с «законом» и трудом его не на словах только, а на деле, с юности и даже с предков. Вот и говорю, не запинаясь, от имени своего земледельческого круга...»
«Я от имени всех земледельцев пишу и ко всем, сколько есть вас на свете, не работающих хлеб для себя»
«В поте лица твоего снеси хлеб твой»
Задача автора сочинения о торжестве земледельца не сводилась к критике тунеядства привилегированных сословий. Наращивая круги рассуждений и доказательств, Бондарев охватывает системой нравственных обязательств всех людей.
.jpg)
М. Клодт. На пашне. 1872 г.
.jpg)
З. Серебрякова. Крестьяне. 1914 г.
«Принуждение и труду убивает желание трудиться, – справедливо утверждал Бондарев, – только естественное желаниение хлебной работы, нравственная потребность в ней, признание её вершиной, «головой» духовной системы человека имеет право на существование».
За поддержкой своей мысли он обращается к авторитету «Книги Бытия»:
«При конце каждого из шести дней творения Господь сказывал: «добро есть». «И виде Бог, яко добро есть». «Добро есть» – это утвердил Бог, следовательно, это – истина. Стало быть, объясняет Бондарев, всё сотворённое им не требует ни приложения, ни отнятия, а непременно для всех и навсегда – «добро есть».
«В то же время и на том же месте, – пишет далее автор,– Бог выдал человеку свой незавитой, короткий и притом не тяжкий закон: «в поте лица твоего снеси хлеб твой». И утвердил этот закон словами: «добро есть» – и стало быть, и тут не нужно ни приложения, ни отнятия, а надо принимать, что этот закон вполне добро есть».
Понимая, что изречённая истина хоть и поучительна, но сама по себе не может глубоко войти в сознание читателя, автор ведёт его за собой по ступеням рассуждений, доказывая: «Всё, что создано Богом на земле и на небе, – ничто не выходит из круга первородного закона и вполне и безусловно повинуется воле сотворившего. Спрашиваю, почему он сотворил в начале бытия только двух людей – мужа и жену, Адама и Еву, – а не населил землю, по всемогуществу своему, множеством людей? Потому что во всей жизни человеческой два главнейших дела или две обязанности одного и того же достоинства и цены: первая – рожать на свет людей, вторая – вырабатывать им хлеб. Он и сказал Еве: «Умножая, умножу печали твоя и воздыхания твоя, в болезнях роди чада твоя», а Адаму сказал: «В поте лица твоего снеси хлеб твой».
«...Именитая жена могла бы за деньги избавить себя от родов, могла бы купить за деньги готового ребёнка? Нет! Нельзя этого сделать: не можно переменить постановления Божия: собери со всего света сокровища и отдай их за дитя, а оно не будет твоим, и как было чужое, так чужим тебе и останется. Чьё же оно? Да той матери, которая его родила».
«Так же и муж. И он тоже может отказаться от хлебной работы, купить деньгами один фунт хлеба. А хлеб как был чужой, так и будет чужим. Чей же он? А того, кто его работал. Потому что как Богом положено – жене не должно прикрываться деньгами или какими-либо изворотами от рождения детей, так и муж должен для себя и для жены, и для детей своими руками работать хлеб, какого он ни был великого достоинства».
Духовные предтечи
Всей душой верил Бондарев в действенность своей трактовки первородного закона, верил, что, поняв библейскую заповедь так, как понимал её он, люди переменят свою жизнь и переменятся сами. И вот что удивительно – не было ведь никаких жизненных предпосылок к тому, чтобы у крестьянина Бондарева возникла идея освятить труд хлебопашца, – земледелец во все времена был, да и сейчас остаётся на низшей ступени общественной лестницы: во все времена российские правители стремились насилием приковать его к земле, чтобы получить высшую выгоду – не давая ничего, взять как можно больше.
У Тимофея Бондарева были духовные предтечи.
Ещё в древнекиевские времена, в XII столетии, русский сборник «Златоструй» затверждал, что скрепляет людей и оживляет веру только хлебный труд, что вера без дела мертва. А в середине XIV века возникло движение псковско-новгородских стригольников, которые учили поклоняться земле и обожествлять небо. Они призвали молиться «духовно», «вне стен». Земля, доказывали они, способна прощать и отпускать грехи, а в небо молитва верней дойдёт, не скованная сводом церкви. Движение стригольников ширилось в среде крестьянства и низшего клира, который рекрутировался из землепашцев и по домашнему обиходу своему был связан с земледелием и хлебным трудом.
Очень возможно, что крестьянский философ ничего не знал о своих предшественниках. Но общность сельского трудового занятия, беспокойство о способе нравственного спасения для всех людей прочно соединили сквозь череду поколений тех, чьи духовные поиски, стремления к «божецкой жизни» приводили к самому изначальному равенству – равенству всех людей перед хлебным трудом.
«Вся моя история состоит только в двух словах: во-первых, почему вы по первородной заповеди сами своими руками хлеб не работаете, а чужие труды поедаете? Во-вторых, почему у вас ни в богословских, ни в гражданских и ни в каких иных писаниях хлебный труд и трудящийся в нём не одобряются, а донельзя унижаются?»
«Как у вас в великосветском классе высшая степень генерал, в нашем же – заслуженный земледелец...»
Лев Толстой о Тимофее Бондареве
Бондарев неустанно распространял свой трактат, десятки раз переписывая его и рассылая экземпляры во многие правительственные и земские учреждения.
Рукопись «Торжества земледельца» попала ко Льву Толстому, который высоко оценил заложенную в ней мысль. Одному из своих собеседников он сказал: «Бондарев превосходно, гениально... да, да, гениально доказал, что земледельческий труд должен быть нравственной обязанностью каждого человека. И я вполне убеждён в том, что со временем эта обязанность действительно станет моральным, религиозным законом, которым будут руководствоваться все люди».
Между писателем и крестьянином завязалась переписка. Вот что писал Толстой в одном из своих последних писем Бондареву: «...придёт время, и все твои мысли распространятся и войдут в души людей. /.../ ...ты можешь быть спокоен и радоваться, что дело твоё не пропадёт. Если не при твоей жизни, то после смерти твоей помянут тебя и будут повторять твои мысли и слова».
В заметке для «Критико-биографического словаря русских писателей и учёных» (1897 г.), где краткое жизнеописание Тимофея Бондарева стоит в ряду виднейших людей России, Толстой писал: «Бондарев не требует того, чтобы всякий непременно надел лапти и пошёл ходить за сохою, хотя он и говорит, что это было бы желательно и освободило бы погрязших в роскоши людей от мучающих их заблуждений (и действительно, кроме хорошего, ничего не вышло бы и от точного исполнения даже и этого требования), но Бондарев говорит, что всякий человек должен считать обязанность физического труда, прямого участия в тех трудах, плодами которых он пользуется, своей первой, главной, несомненной и священной обязанностью и что в таком сознании этой обязанности должны быть воспитываемы люди. И я не могу себе представить, каким образом честный и думающий человек может не согласиться с этим».
Интересно, что философия Бондарева при безусловном императиве хлебного физического труда начисто отрицала принудительный труд на хлебной ниве. «Принуждение убивает желание», – справедливо утверждал Бондарев. Только естественное желание хлебной работы, нравственная потребность в ней, признание её вершиной, «головой» духовной системы человека имеет право на существование».
«Я говорил: ни на небе, ни на земле ничто не меняется против первородного закона. Только человек, образованнейший и умнейший, который бы должен как к хлебному, а затем и к прочим трудам показывать собою пример другим, скрылся и удалился от назначенного Богом труда, да и живёт в каких-то там трущобах припеваючи...»
«...Прошу и умоляю, читатели и слушатели, соберите вы рассеянные свои мысли по светским суетам и посоветуйтесь с ними, как затвердить на памяти и положить на самое дно сердца вашего следующее моё к вам слово...»
Наследие Бондарева
Пять лет писал Тимофей Михайлович Бондарев главный труд своей жизни, перемежая эти занятия крестьянскими хлопотами. Писал, уединившись в баньку; но и отправляясь на работы – пахать ли, боронить или рубить дрова в лесу – деревенский философ всегда брал с собой лоскут бумаги и коротыш-карандаш, дабы записать пришедшую новую мысль или верное слово.
Не ведая о технике литературного ремесла, он по нескольку раз переписывал своё сочинение, отделывая каждую фразу. Вряд ли заботился он о красоте слога, скорее, думал о другом, чтобы вышло доходчивее, проще и сильнее.
Журнал «Русское слово», намеревавшийся напечатать «Торжество земледельца» в 1888 году, ещё при жизни автора снабдил публикацию примечанием, в котором, в частности, говорилось: «Нам эта рукопись живо напомнила древние произведения народного творчества, ставшие достоянием нашей литературы. Стиль автора близок к Даниилу Заточнику, протопопу Аввакуму и т. п. Есть ещё на Руси уголки, где в полной силе царят простота и искренность XIV и XVI веков. Голос оттуда». Номер журнала был запрещён цензурой – ни трактат, ни редакционное примечание к нему тогда не увидели света.
Впервые «Торжество земледельца» было опубликовано стараниями Льва Николаевича Толстого в Париже на французском языке. В России «Торжество земледельца, или Трудолюбие и тунеядство» было напечатано издательством «Посредник» лишь в 1906 году, да и то с цензурными пропусками. До сих пор не встретились с читателями другие сочинения Т. М. Бондарева: «Спасение от тяжкой нищеты», «Гордиев узел», «Се человек», «Памятник», «Первородное покаяние», «О любви к ближнему...», «Увещание сыну Даниилу». Очевидно, были и другие рукописи. Есть сведения, что какие-то из них были пересланы после смерти автора красноярскому миллионеру и библиофилу Г. В. Юдину, который в 1912 году продал 80 тысяч единиц своего уникального собрания редких книг и рукописей библиотеке Конгресса США за 50 тысяч долларов.
***
Умер Тимофей Михайлович Бондарев 78-ми лет от роду в октябре 1898 года.
Лет за двадцать до своей смерти он сказал сыну, что завещает похоронить себя на пашне, чтобы лежать под хлебной нивой, а то «тяжело исчезать совсем». Но за несколько лет перед смертью он изменил своё намерение.
Не добившись отклика от современников, Бондарев решил обратить свой голос к потомкам после смерти – и принялся за дело. В течение нескольких лет он высекал на трёх каменных плитах текст обращения, содержащего суть его учения о первородном законе.
Проект могилы был любовно обдуман старцем. В оградке он высадил шесть тополей, поставил столик с выдвижным ящиком, в который вложил рукописи своих сочинений, и мечтал – придут потомки помянуть его и прочтут.
«...Я пишу не современным мне жителям, а тем будущим родам, которые после смерти моей через 200 г. родятся...» Это выбито на одной из каменных скрижалей на могиле Т. М. Бондарева.
По публикации из журнала «Отчизна»
Ещё в главе «Деревня - город - отечество»:
Торжество земледельца. «Чашу горести... до дна выпил»