Свободный поиск «непринудительных истин»
Что-то мы о «новом мышлении» нынче как-то перестали толковать. Неужто и впрямь начинаем усваивать, что новым может быть лишь то:
1) что имеет место, то бишь мышление как таковое;
2) что если оно не просто наличествует, а представляет собой нечто качественное, то как раз на этой основе и способно к самообновлению;
3) что новым вполне может быть и «старое», сиречь старорежимное мышление – достало бы желания погрузиться в него.
Многие читатели «Социума» уже не раз погружались в эту экологически чистую «реку», которую не удалось замутить марксистско-ленинским баламутам (у-у-у! идеалисты-фидеисты, – твердили они).
«Вода» этой «реки» родниковая. Что ни российский философ, свой, на особинку источник. Лев Шестов – один из них. Предлагаем Вашему вниманию фрагменты одной из его книг.
За внешней простотой иных из шестовских строк глубина так недостающего нам старого нового мышления.
Интеллектуальная добросовестность
Интеллектуальная добросовестность привела Спинозу, а вслед за Спинозой Лейбница, Канта и всех остальных философов нового времени к убеждению, что в Библии нет истины, а есть мораль, что откровение – это фантастическая выдумка, а постулаты практического разума – ценные и очень полезные вещи. Стало быть? Стало быть, скажете Вы, нужно забыть Библию и воспитываться на Спинозе и Канте...
Но что если бы попытаться заключать по-иному и сказать: стало быть, нужно послать к чёрту интеллектуальную добросовестность, чтоб отвязаться от кантовских постулатов и научиться разговаривать с Богом, как разговаривали наши праотцы. Ведь интеллектуальная добросовестность есть покорность – не за страх, а за совесть – разуму. Она добродетель, если разум – законный владыка.
Но если он преступный захватчик? Тогда ведь это уже не послушание будет, а недостойное раболепие. Об этом никто не только говорить – думать не хочет. И как ещё раздражаются, когда кто-либо об этом речь заводит! Самое большее, на что мы идём, – это на то, чтобы перетолковывать Библию и соглашать её со Спинозой и Кантом. Гегель говорил и об откровении, и об вочеловечившемся Боге, и об абсолютной религии – а его интеллектуальная добросовестность вне всяких сомнений. Гегель мог предать Шеллинга, но разуму он служил всем сердцем и всей душой.
Умное зрение
Умозрение, по самому существу своему, есть стремление отыскать позади, впереди или над живыми существами извечно существующие и господствующие над мирозданием непоколебимые начала.
Самая «свободная» человеческая мысль успокаивается в своих исканиях, когда ей кажется или когда, как обыкновенно предпочитают говорить, она убеждается, что вышла за пределы индивидуальных изменчивых произволов и пробралась в царство неизменной закономерности. Поэтому во всех умозрительных системах начинают со свободы, но кончают необходимостью.
Необходимость остаётся необходимостью, будет ли она разумной или неразумной. Обычно ведь разумной необходимостью называют всякую непреодолимую необходимость. Но последнее обстоятельство искусно замалчивается – и не напрасно. В глубине человеческой души живёт неистребимая потребность и вечная мечта – пожить по своей воле. А какая это своя воля, раз разумно, да ещё необходимо? Такая ли своя воля бывает? Человеку же больше всего на свете нужно по своей, хоть по глупой, но по своей воле жить.
Истина и признание
Когда человек старается убедить других в своей истине, то есть сделать то, что ему открылось, обязательным для всех, – он обыкновенно думает, что руководствуется высокими побуждениями: любовью к ближним, желанием просветить тёмных и заблудившихся и так далее.
И теория познания, и этика его в этом поддерживают: они устанавливают, что истина едина и истина есть истина для всех, но и теория познания с этикой и человеколюбивые мудрецы равно плохо различают, откуда приходит потребность приведения всех к единой истине. Не ближних хочет облагодетельствовать тот, кто хлопочет о приведении всех к единой истине.
До ближних ему мало дела. Но он сам не смеет и не может принять свою истину до тех пор, пока не добьётся действительного или воображаемого признания «всех». Ибо для него важно не столько иметь истину, сколько получить общее признание.
.jpg)
Изба красна не углами (чего уж там), не пирогами (какие уж там), а строками... На вынос. Автор фото: В. Ковалёв
Приблудившиеся мысли
Иногда упорно стоит пред вами и не уходит мысль, которая ясно пришла откуда-то извне и ничем не связана с теми переживаниями, которые обычно дают материал для ваших мыслей. Но не спешите гнать её, какой бы чуждой и странной она вам ни казалась. И не требуйте от неё доказательств законности её происхождения.
Если вы не можете отвязаться от укоренившейся привычки проверять происхождение своих мыслей, то по крайней мере допустите, что иной раз незаконные дети ближе к родителям, чем законные. Только не делайте обобщения: не все незаконные дети близки нам, а лишь некоторые. И не всегда тоже, а только иногда блудный сын, вернувшийся в дом, милей того, кто нас не покидал.
.jpg)
Мысль в состоянии аффекта, согласно психологам, есть парадокс... Надо же – полон рот парадоксальностей. Автор: В. Левандовски
Споры об истине
Отчего люди столько спорят? Когда о житейских делах идёт речь, оно понятно. Не поделили чего, и каждая спорящая сторона норовит доказать своё в расчёте, что ей больше достанется. Но ведь и философы спорят, и богословы спорят, а ведь им как будто делить нечего. Выходит, что собственно не спорят, а борются. Из-за чего? Или, чтоб бороться, нет вовсе нужды, чтоб было из-за чего бороться?
Война есть отец и царь всего, учил ещё Гераклит, главное – бороться, а из-за чего бороться, это уже дело второе. Один скажет: человек есть мера всего; ему сейчас ответят: не человек, а Бог есть мера всего, и – нападут на него. Один провозгласит: подобосущный, ему в ответ скажут: единосущный и опять вызов на последний и страшный бой и так далее. Вся история человеческой мысли – и философской, и богословской – есть история борьбы, и борьбы не на жизнь, а на смерть.
Нужно думать, что представление об истине, как о том, что не выносит противоречия, имеет своим источником страсть к борьбе. Старые люди – философы и богословы – ведь обычно старики, которые не могут драться на кулаках, выдумали, что истина едина, чтоб можно было хоть на словах драться. А истина вовсе и не «едина» и совсем не требует, чтоб люди дрались из-за неё.
О догматизме
В догматизме неприемлемо отнюдь не то, что он, как говорят, произвольно утверждает недоказанные положения. Может быть, как раз наоборот: и произвол, и пренебрежение к доказательствам располагали бы людей к догматизму. Ведь что бы там ни говорили, люди по природе своей больше всего любят произвол и покоряются доказательствам только потому, что не в силах преодолеть их.
Так что и в догматизме можно было бы усмотреть великую хартию человеческих вольностей. Но он как раз этого и боится больше всего на свете и всячески старается прикинуться таким же послушным и разумным, как и другие учения. Это лишает его всякого очарования.
Больше того: вызывает к нему отвращение. Ибо раз скрывает – значит стыдится и другим велит стыдиться. Стыдиться свободы и независимости – разве такое можно простить?
Принудительные истины
Огромное большинство людей не верят истинам той религии, которую они исповедуют. Ещё Платон говорил: толпе присуще неверие. Поэтому им нужно, чтоб окружающие верили в то же, во что они официально верят, и говорили то же, что они говорят, только это и поддерживает их в их «вере», только в окружающей их среде они находят источники, из которых черпают твёрдость и крепость своих убеждений. И чем менее убедительными кажутся им откровенные истины, тем важнее для них, чтоб этих истин никто не оспаривал. Оттого обычно самые неверующие люди – самые нетерпимые.
.jpg)
От вчерашних деффектаций к сегодняшним аффектациям, а далее?.. А кто ж её, нашу-то мысль, знает! Автор фото: Г. Тамбулидисо
Юродство и кликушество
Мужчины – юродивые, женщины – кликуши никогда не переводились в России, и, нужно думать, нескоро ещё переведутся. В странах, более культурных и устроенных, где людям сравнительно легче живётся и где мысль – то упорядочивающее начало, без которого существование на земле так мучительно трудно, – раньше, чем у нас, вошла в свои права. Дикие вопли на людях или бесприютная и беспризорная жизнь – явления почти не встречающиеся.
Циники, о которых в истории философии довольно много рассказывается, отошли в безвозвратное прошлое и почти никого не интересуют. А в России народ не только чтит, но почему-то любит своих духовных уродов. Будто чует, что бессмысленные вопли не совсем так уже ни на что не нужны и жалкое существование бездомного бродяги не так уж отвратительно.
И в самом деле – придёт час и каждому придётся возопить, как возопил на кресте совершеннейший из людей: Господи, Господи, отчего ты меня покинул! И уж, наверное, каждый из нас бросит накопленные сокровища и пойдёт, как идут босые странники или как, по словам апостола, пошёл Авраам, сам не зная, куда идёт.
Из книги: Лев Шестов.
Афины и Иерусалим. Париж. YMCA-Пресс, 1951.
.jpg)
Ещё в главе «Мышление — вера — нравственность»:
Свободный поиск «непринудительных истин»
Виталий Ермолаев: как выглядят розовые слоны на снежных просторах
Андрей Крюков: Рисую то, что хочется