Щит духовный. «Самобратия» Лихуды и создание в России высшей школы
Россия XVII столетия похожа на волшебное зеркало, поставленное перед настоящим днём нашего Отечества. В нём всё те же картины: Смутное время, многочисленные – успешные и гибельные – эксперименты царей-реформаторов, раскол народа и церковный раскол, натиск с Запада, сражения у стен Москвы; неуёмное разбухание госаппарата, успехи просвещения, великодержавные («третьеримские») мечтания и неудачные попытки вернуть выходы к Балтике и Чёрному мор; украинская проблема, спор с Китаем за Приамурье и освоение тихоокеанского побережья. «Бунташный век», с бунтов и лжеспасителей Отечества начавшийся, бунтами и внутридворцовыми разборками завершался.
«Ждала спасителя Россия...», ждала чуда. Ждёт чуда и сегодня. От нынешних и грядущих государей всея Руси (президентов, министров-кап... и социалистов, ммм-истов, вождей-партайгеноссе etc.). Ждёт государя-мессию-барина, что всех рас-(и за-)судит. Нам, заворожённым ожиданием призрака Медного Всадника, крайне трудно в мельтешении событий XVII столетия увидеть истинных делателей эпохи, подготовивших и на своих плечах внёсших Россию в её «золотой XVIII век». И всё же вглядимся. Вдруг да увидится в зеркале истории нечто о дне настоящем.
Пожалуй, было бы слишком примитивным объяснять культурные достижения России XVIII века исключительно одними петровскими реформами, ломкой старого уклада жизни, привнесением с Запада готовых образцов. В стране в целом, её экономике, духовной и материальной жизни, в самом стиле мышления людей складывались черты, определившие облик державы Петра I и его преемников.
Так, например, к свидетельствам иностранцев о плачевном состоянии русского просвещения (прежде всего из-за отсутствия образования университетского, «правильного») в патриарший период российской истории стоит относиться осторожно. И дело здесь не столько в снобизме пришельцев с Запада, сколько в естественной трудности проникнуть в дух незнакомой для них цивилизации.
В XV–XVI веках, на излёте Средневековья, на Руси было немало людей с высоким уровнем образования: архиепископ Новгородский Геннадий, святые Нил Сорский и Иосиф Волоцкий, князь Андрей Курбский, царь Иоанн Грозный, его старший сын Иоанн и другие. В следующем столетии таких лиц в России стало ещё больше. Объяснить их появление (а равно и расцвет русской литературы и искусства в это время) как некий парадокс на фоне всеобщего невежества нельзя.
Иное дело, что до середины XVII века русская система образования включала начальную школу с последующим приватным обучением в монастырях, у частных учителей, в том числе у приглашённых иностранцев, и в сфере материального производства. Индивидуальное обучение, в большей мере содействуя творческому восприятию знаний, чем лекционно-университетское, тем не менее уступало последнему по массовости. Правда, оно же создавало благодатную почву для слишком вольных толкований догматики, распространения еретических взглядов.
Изменившиеся исторические условия, «еретические брожения» новой эпохи, развитие связей с соседями по Европе, также стремительно преображавшейся в тот период, сделали необходимым учреждение в России «правильной» высшей школы.
.jpg)
Евангелист. Миниатюра из рукописной книги XVII века
«Россия, или Московия, не есть несокрушимый орех...»
Западные веяния проникали в Московскую Русь двумя основными путями: через Украину из Польши – католическая культура; через Новгород и Псков – протестантская культура Северной и Центральной Европы. Даже Смутное время, с одной стороны, укрепившее православное сознание народа, с другой – привело к расширению сферы духовных и даже бытовых контактов России с Западным миром.
Польский язык и польская культура при царе Алексее Михайловиче приобретают у нас значение, сопоставимое разве только со значением французского языка и культуры в следующие столетия. В 1670-е годы в царском дворце появляются обои и мебель в польском стиле. Бояре Матвеев и Голицын украшают интерьеры своих домов польскими картинами. Пристрастие царя Фёдора Алексеевича ко всему польскому дало даже повод некоторым католическим писателям считать его склонным к унии. Польско-католическая мода отражается не только в светских костюмах. Шляпа патриарха Никона сделана на манер кардинальской, башмаки украшены крестами, митры похожи не то на тиары, не то на королевские короны.
Западное влияние было процессом объективным, но далеко не стихийным. Культура и образование в ту эпоху служили инструментами острой идеологической борьбы в пределах христианской экумены. После того как Флорентийская уния была отвергнута большей частью православных христиан и осуждена на Соборе в 1484 году, некоторые наиболее фанатичные католики утверждали, что борьба против исламской экспансии должна быть продолжена лишь после искоренения «схизматиков».
С середины XVI века после раскола в Римско-католической церкви и в связи с возникшим острым соперничеством с протестантами за влияние в христианском мире, когда на организацию новых крестовых походов против «братьев во Христе» уже не оставалось ни сил, ни средств, па́пам пришлось менять тактику. Чтобы возместить потери приходов и доходов в Северной Европе, в Риме в 1534 году был создан Орден иезуитов, ставший одним из главных орудий проникновения католицизма на Восток.
С одной стороны, папская курия открывала училища для детей «схизматиков» в Италии, Литве, Польше и на Украине, с другой – в тех же самых странах руками отцов-иезуитов подавляла центры православного просвещения. Например, когда была открыта Киевская академия, иезуиты стали распространять слухи, что там-де насаждаются протестантские и латинские идеи, и эта акция едва не достигла цели – взволнованный народ грозил разгромить академию.
В 1600 году король Польши Сигизмунд III, памятный россиянам по его делам в Смутное время, предлагал Борису Годунову основать в Москве, Смоленске, Новгороде и Пскове костёлы для поляков и при них училища для русских. Но только в 1684 году, воспользовавшись сближением России с католическими державами – союзниками по антитурецкой коалиции – и снискав расположение царевны Софьи и её фаворита В. В. Голицына, иезуиты организовали в Москве свою первую школу, впрочем большой популярности не получившую.
Гораздо лучше пошли дела ордена в первопрестольной в конце 90-х годов. Отец Франциск Эмилиан пишет из российской столицы 23 июня 1699 года: «В нашем помещении есть место и для школы, и если бы кто-нибудь позаботился достать нам хорошего учителя, то была бы большая слава нам, честь нашей общине и умножение славы Божией. Сами враги наши отдали бы нам на обучение многих своих детей, которым можно было бы понемногу внушать правила благочестия. <...> Россия, или Московия, не есть несокрушимый орех, и если бы Всеблагой Бог сжалился, то только нужно было бы получить царское разрешение, и невозможно исчислить, какое огромное количество народа перешло бы на нашу сторону...»
О решительности действия иезуитов свидетельствует, например, попытка одного из них, Михаила Яконовича, добиваться своего избрания патриархом Московским и всея Руси после кончины святейшего патриарха Иоакима.
«...Да оградит их Господь от папы и поляков»
В отличие от католиков, у протестантов не было своего единого центра для организации планомерного и координированного наступления на православие. Методы оставались те же самые: откровенное насилие (на оккупированных шведами территориях России обращение в православие воспрещалось под угрозой смертной казни, церкви превращались в кирхи, монахов, например Валаамского и Коневского монастырей, изгоняли или убивали); религиозная пропаганда и соответствующее образование (так, русским детям, учившимся в шведских школах, назначались казённые стипендии).
В открытой в Москве лютеранской церковно-приходской школе при Алексее Михайловиче русские ученики постигали искусство «театральной потехи». Позже царь Фёдор Алексеевич посылал туда способных отроков учиться «латинскому и цезарскому языкам», «аптекарскому и алхимистическому делу» и т. п. Начавшись с «потехи», обучение перешло в сферу военных и естественных наук и промышленного производства, то есть в области, жизненно важные для российского государства, в которых протестанты явно опережали всех своих соседей.
«Таким образом Господь Бог и здесь, в сем варварском идолопоклонническом народе, показал доброе начало к зачатию евангельского учения и распространению христианской Церкви, – писал немец Матвей Шаум по случаю взятия шведами Новгорода и других русских городов. – ... Итак, молим Бога, да руководит и охраняет пресветлейшего младого князя шведского, герцога Карла Филиппа <... >, да заведёт он у русских благоустройство, церкви, училища или, если будут противиться и лицемерить, да сильною рукою рассыплет их и учинит их покорными, да оградит их Господь от папы и поляков».
.jpg)
Миниатюра из рукописного «Букваря» 1693 года Кариона Истомина
Училищ, училищ и ещё раз училищ...
Насколько можно судить по источникам, впервые идея создания в Москве высшей школы по образцам западноевропейских университетов возникла в правление Бориса Годунова, но реализована не была. Полной неудачей закончилась и другая затея всенародно избранного царя – направить русских молодых людей за границу на обучение. Из первых российских «студентов», посланных за рубеж, только один вернулся домой в качестве переводчика генерала П. Деларгарди.
О дворянских детях, отбывших по воле царя Михаила Фёдоровича в Англию для подготовки к «посольскому делу», было известно, что «англичане скрывают этих русских людей и привели их всех в свою веру; одного из них, Никифора Олферьева сына Григорьева, поставили в попы (пасторы), и живёт он у них в Лондоне, а другой в Ирландии секретарём королевским, третий в Индии... Никифор за английских гостей (купцов), которые ходят на Русь, Бога молит, что вывезли его оттуда, а на православную веру говорит многую хулу».
Лишь летом 1665-го в Спасском монастыре, что за Иконным рядом, по указу Алексея Михайловича сооружаются деревянные палаты, в которых недавно приехавший в Москву известный русско-белорусский поэт и просветитель Симеон Полоцкий стал учить грамматике и латыни молодых подьячих Приказа тайных дел. Преследовавшее сугубо утилитарную цель – подготовку чиновников государевой канцелярии, владеющих основным языком европейской дипломатии того времени, – училище было закрыто по достижении нужного результата к маю 1668 года.
Вопрос о «правильной школе» остался открытым...
«Прехрабрый воевода Алквиад отвечал в древности афинянам на вопрос, какие три вещи нужны для успеха рати: первая – золото, вторая – золото, третья – золото. Я же, будучи спрошен, что есть столп и украшение сана церковного и гражданского, ответил: первое – училище, второе – училище, третье – училище быть должно», – писал Симеон Полоцкий.
Как и почему Москва становилась новым Царьградом – Третьим Римом
В январе 1681-го в столицу России вернулся русский иеромонах Тимофей, около 14 лет проведший на Востоке и ставший ближайшим сподвижником Иерусалимского патриарха Досифея. А в марте того же года по указу патриарха Иоакима и с санкции царя им было открыто греческое училище. Нет сомнений, что Тимофей обсудил план реализации этого проекта с Иерусалимским патриархом, проявившим глубокую заинтересованность в этом вопросе.
Доказывая царю Фёдору Алексеевичу необходимость создания на русской земле центра общеправославного образования, Тимофей использовал доводы восточных патриархов. Он ярко обрисовал царю «тамошнее православных от тиранския руки лютое порабощение, церквам святым опустошение и свободных греческих наук, к восточной благочестивой вере потребных, пред прежними леты оскудение».
С XVI столетия главы зарубежных православных церквей обращались к русским царям с просьбами открыть и поддержать такую школу.
«Устрой у себя, царь, – писал Фёдору Иоанновичу в 1593 году Александрийский патриарх Милетий, – греческое училище, как живую искру священной мудрости, потому что у нас источник мудрости грозит иссякнуть до основания». Было очевидно, сколь неустойчиво положение христианских училищ и уцелевших ещё просветителей в турецкой империи (1).
Рассматривая царей России как наследников византийских императоров, патриархи видели в Москве политический центр православной экумены и тем более считали себя вправе оказывать на московское правительство непрестанное давление, то прося, то предписывая всеми силами поддерживать в своих землях дело всеправославного просвещения.
Итак, в январе 1684 года в школе Тимофея учился уже 191 человек, а в 1685-м – 200. Конечно, цели, поставленные перед этим учебным заведением, оказались значительно у́же тех задач, необходимость решения которых сознавали на православном Востоке и в России, в том числе и сам «ректор» Тимофей.
Для ведения занятий на качественно ином уровне нужны были учителя, прошедшие подготовку в «правильной» высшей школе. Таких учителей патриарх Досифей нашёл в лице братьев Лихудов.
.jpg)
«А в городах иноземских все купцы-лихоимцы, да музыканты-скакоплясы, да истукан Венеркин стоит во всей срамоте...» Миниатюра из «Лицевого свода», XVI век
Справедливости ради надо сказать, что существование Типографского училища Тимофея во многом предопределило успех Славяно-греко-латинской академии, первыми студентами которой стали его ученики. И если после двух лет обучения у Лихудов они легко могли переводить греческие книги (что обычно приводится как пример образцовой постановки учебного дела, а она действительно была таковой), то нельзя всё же забывать, что молодые люди перед этим четыре года занимались у Тимофея.
«Самобратия»
Сведения о жизни Лихудов до их приезда в Россию скудны и местами противоречивы. Биографы пишут, что родились братья на острове Кефалиния, находившемся тогда под венецианским господством: Иоанникий (в миру – Иоанн) – в 1633-м, Софроний (Спиридон) – в 1652 году. Сперва учились у местного священника. Потом были отправлены родителями в Венецию, где под руководством Герасима Влаха, будущего митрополита Филадельфийского, изучали латынь и греческий, философию и богословие. Затем Лихуды поступили в Падуанский университет и по прошествии 9 лет, получив докторские степени, в 1679-м вернулись на родину.
Эти сведения можно считать верными по отношению к Иоанникию. Что же касается Софрония, то более чем сомнительно, что он в девятилетнем возрасте, предварительно изучив у Герасима Влаха не только языки, но и философию с богословием, поступил в высшую школу. Но, судя по подготовке Софрония, следует признать, что он всё-таки учился в университете, хотя, разумеется, не в течение девяти лет.
Вернувшись домой, старший из братьев женился и был рукоположён в священники. После смерти жены он принял пострижение. Младший брат стал монахом ещё ранее.
13 последующих лет «самобратия» (так перевёл греческое aderfoi aimatos – «кровные братья» искренний апологет Лихудов, старец Евфимий, выразив цветистым славянизмом своё уважение к просветителям) скитались, занимаясь преподавательской деятельностью. В марте 1683-го они прибыли в Константинополь-Стамбул, где остановились на Иерусалимском подворье у патриарха Досифея, который после трудных испытаний благословил их в путь «в православнейшее и державнейшее святое царство Московское».
Более года Лихуды пробирались через охваченные войной земли Валахии и Трансильвании. В Польше принявший их поначалу весьма благосклонно Ян Собеский по совету иезуитов, не без основания опасавшихся конкуренции со стороны учёных греков, пытался не пустить братьев в Московию.
Лишь в марте 1685-го Лихуды наконец прибыли в столицу России...
Первая Российская академия
Фёдор Поликарпов, один из первых учеников Иоанникия и Софрония, свидетельствовал: «Повелено им жити в Богоявленском монастыре, что за Ветошным рядом, к ним же переселена школа из типографии, и дано им в научение типографских учеников первого класса пять человек...» В декабре после переезда в специально построенное (за 3 месяца!) для нового училища здание число учеников достигло 28, а в январе 1686-го – 33 человека.
В том же году началось и к октябрю 1687-го закончилось строительство в Китай-городе возле Спасского монастыря каменных палат для академии (такое неофициальное название начинает закрепляться за этим учебным заведением). В 1687 году число студентов достигло 76 человек.
В программу высшей ступени обучения входили риторика, физика (естественная философия), пиитика, логика и, наконец, богословие. Преподавание велось на греческом и латинском языках по учебникам, составленным самими Лихудами. В целом, следуя системе, принятой в Падуанском и других западноевропейских университетах, «самобратия» критически пересмотрели преподаваемые знания с позиций святоотеческого православного учения.
Славяно-греко-латинская академия была богословской школой, но, коль скоро она стала вообще первой высшей школой в России, на практике её функции оказались значительно шире. В неё, например, наряду с лицами духовного сана поступали представители боярских родов (князья Одоевские, сын Бориса Голицына и др.), которые просто хотели получить образование и не помышляли о церковной деятельности.
Даже не закончивших полного курса учеников охотно брали в государственные учреждения и другие учебные заведения, которые начали возникать в России в начале XVIII века. В 1716 году три ученика были отправлены во Францию «для наук литерных», а крещёный татарин «Мишка» Михайлов – в Венецию «для научения совершенного». Петру Постникову, не завершившему полного курса у Лихудов, потребовалось всего два года обучения в Падуанском университете для получения степени доктора философии и медицины (первого в России!) с правом преподавать эти науки и удостоивать других теми же научными степенями. В Риме стал доктором философии и богословия другой ученик Иоанникия и Софрония – иеромонах Палладий Рогов.
Из стен академии вышли поэт Карион Истомин, поэт и дипломат Антиох Кантемир, талантливый математик Леонтий Магницкий. Кроме россиян учились в стенах московской alma mater греки, грузины, поляки, литовцы, выходцы из Македонии и Трансильвании.
...В 1694 году братья Лихуды вынуждены были оставить академию. Освободившееся место заняли их ученики Фёдор Поликарпов и Николай Семёнов. Уход из школы талантливых учителей и выдающихся богословов не мог не привести к снижению уровня образования, но созданная ими система обучения продолжала работать. В 1701 году в академию приехали киевские учителя, преподавание греческого языка было вытеснено латынью. Соответственно изменилось и название: Латинская, или Славяно-латинская школа.
Ориентация на латинские язык и культуру было явлением закономерным. Усиление протестантской и католической пропаганды в Петровскую эпоху вынуждало русское православие более основательно изучать выдвигаемые против него доводы и аргументацию и в целом – богословский потенциал инославия. Но церковные власти вскоре почувствовали необходимость восстановления нарушенного равновесия и возвращения к прежней системе.
Прибывший в Москву из Новгорода в 1707 году Софроний Лихуд был удержан здесь митрополитом Стефаном Яворским, чтобы открыть школу «еллинского языка». Впрочем, это запоздалое начинание не принесло ожидаемого успеха («Грек-учитель стареет, а ученики шалеют», – писал Поликарпов начальнику Монастырского приказа графу Мусину-Пушкину в 1715 году). В 1726-м это училище постановлением Синода стало факультетом академии – опять Славяно-греко-латинской. Обучение вернулось в русло, проложенное «самобратией» Лихудами.
.jpg)
Доктор и аптекарь. Миниатюра из рукописи XVII века
Труды и дни
«Паки навет и паки вражда воста на учителей от оставшихся Медведевых другое и сродников, и толико злоба превозможе... убо, разгневан (патриарх Адриян), повеле оных основателей школьных от школ отлучити», – писал Фёдор Поликарпов, вкратце объясняя причины изгнания братьев из Академии. Что же произошло?
Причин, очевидно, несколько. Здесь личные расчёты известного в то время виршетворца Сильвестра Медведева, бывшего претендентом на пост ректора академии (знакомая ситуация? – Ред.), вдруг совпали с интересами Софьи и её фаворита В. В. Голицына.
Решительное противодействие патриарха Иоакима планам коронации «временной правительницы» породило в правительственных кругах мысль о низложении святейшего и возведении на патриарший престол преданного царевне поэта. Его латинофильские настроения вполне отвечали внешнеполитическим целям власть предержащих (в письмах отцов-иезуитов из Москвы сообщалось даже о якобы благосклонном отношении Софьи и её приближённых к унии с Римом).
Кстати, нужно вспомнить, что в прошении на имя государей Ивана и Петра Алексеевичей от 17 сентября 1690 года Софроний указывал на опасность, yгрожавшую от служителей Ордена иезуитов находившемуся в те дни в Вене Иоанникию, поскольку вину за своё изгнание из России те возлагали на патриарха и Лихудов. Братья обвинялись и в том, что один из учеников академии, Пётр Артемьев, ездивший с Иоанникием в Венецию и слушавший там лекции, стал убеждённым сторонником унии.
Последнее должно было вызвать сомнения в чистоте православной веры учителей. В защиту Лихудов свидетельствуют и дошедшие до нас богословские труды братьев, и те начинания, к которым привлекались Иоанникий и Софроний после своего изгнания из академии (чего стоит одно только участие в исправлении славянского перевода Библии) (2).
К противникам «самобратии» в 1693 году внезапно присоединился патриарх Иерусалимский Досифей. Эта метаморфоза объясняется наветами приезжавших в Москву греков, которые, приняв во внимание заметное положение Лихудов, обращались к ним с самыми различными просьбами и, вполне естественно, не всегда были удовлетворены их отношением к себе.
Длительные интриги с целью компрометации учителей дали свои плоды. Впрочем, им разрешено было остаться в Москве и заниматься проповеднической деятельностью и преподаванием итальянского языка (до новой опалы в 1698 году).
Из сочинений Лихудов этого периода большой интерес представляет антипротестантское «Слово о предопределении», где утверждается, что безусловный детерминизм несовместим с абсолютной благодатью Бога, даровавшего человеку свободу воли и право выбора между добром и злом. Подчиняя жизнь людей господству слепой необходимости, детерминизм лишает человека свободы воли, уничтожает индивидуальность.
И всё же педагогическая деятельность «самобратии» не прекратилась окончательно. Попав после долгих скитаний по монастырям в Новгород, Лихуды основали здесь вторую высшую школу в России – Еллино-славянскую, которую в указе 1722 года Святейший Синод признал образцовой. И хотя в 1728 году стараниями Феофана Прокоповича она была закрыта, её выпускники в скором времени создадут свои училища в Коломне, Туле, Переяславле Рязанском, Орле и многих других городах России.
...Иоанникий Лихуд скончался в Москве 7 августа 1717 года. Брат почтил его память эпитафией на греческом и славянском языках:
О путниче, что мимо идеши?
Стани, прочитай...
Се, лежит здесь человек Божий,
Ангел Восточныя Церкви...
Зане смертен бяше, но не дела его
Праведницы же вовеки живут...
Тем же вечная твоя память,
Достоблаженне брате.
78 лет от роду в июне 1730-го в московском Новоспасском монастыре окончил свой земной путь Софроний.
о. Иоанн (Экономцев)
Дайджест по статье в книге
«Православие. Византия. Россия»
***
1 – Один из идеологов ислама заметил: «Нельзя сказать, что их (христиан) религия разрешается, ибо как может быть разрешено нечестие? Её просто допускают».
2 – Высочайшим указом 1712 года Софроний Лихуд был назван первым в списке главных «смотрителей» при подготовке издания нового исправленного перевода Библии на славянский язык. Работа, завершённая в июле 1720-го, вышла в свет лишь через 31 год из-за тихого саботажа сторонников пролатинской ориентации – Феофана Прокоповича, Стефана Яворского и др.
Ещё в главе «Идеи - дела - судьбы»:
Щит духовный. «Самобратия» Лихуды и создание в России высшей школы