Открыть PDF
«Предродовые» муки свободы слова (к критике феномена гласности)
С советским печатным словом, столь блистательно раскрепостившимся в 1987 году, что-то происходит. А точнее, не происходит ничего. Если раньше самые острые и раскованные издания многие читатели «глотали» от корки до корки, то теперь их достаточно лишь пролистать: сообщение новых фактов, критика старых безобразий, но нет развития, нет движения вглубь в осмыслении общественных процессов и исторического прошлого. Такое впечатление, что просто не о чем писать. Один архангельский мужик – это интересно, но пятьдесят мужиков – это информационная избыточность, а в профессиональном плане – крах.
От хаотичности – к пустотелости перестроечных идей
Какие черты советского печатного слова бросаются в глаза прежде всего? В стилистическом плане это зачастую конгломерат информации, оценок и поучений, в котором содержится недоверие и неуважение к читателю, как к ребёнку, неспособному самостоятельно разобраться в событиях. Такие тексты встречаются чаще всего в старых перестроечных органах, где сотрудничают авторы, сформировавшиеся в пору хрущёвской оттепели или бывшие в немилости во времена застоя.
Лучше выглядят недавно основанные (правда, далеко не всем и всюду в стране известные и небольшого числа) издания, свободные от стереотипов диссидентского мышления, типа «Коммерсантъ», «Мегаполис-Экспресс», «Независимая газета», умеющие сохранить дистанцию между фактами и их оценкой.
Перьям же старого закала свойственны прогулки по небрежно перелистываемым страницам российского и советского вчера и позавчера без попыток серьёзного исследования, но с обязательным вынесением приговоров; поверхностное морализаторство над историей и современностью с призывами к покаянию и биением в грудь; неумеренная и неплодотворная критика и самокритика якобы национальных черт (что дало правым повод говорить о русофобии); культивирование реставрационных настроений по типу назад в будущее. Разумеется, речь идёт о типических чертах, и, к счастью, всегда есть исключения.
Одна из нынешних стилистических «доблестей» советских изданий – избыточный сарказм и обилие явных и скрытых цитат и парафраз, привлекаемых в качестве средства объяснения тех или иных современных явлений.
Попытка включить их таким образом в литературный ряд, в традицию – вещь довольно опасная. В сущности, подобный стиль лишает автора, а вслед за ним и читателя возможности осознать ту или иную проблему как новую и нетрадиционную. Она помещается в ряд якобы традиционных ситуаций, уже имевших место в русской истории. При этом даже не осознаётся, например, что Салтыков-Щедрин был писателем и произведения его строились не по законам жизни, а по законам жанра. Вот этот жанр и принимают за русскую действительность того периода.
.jpg)
Брудершафтный плюрализм. Автор рисунка: О. Брель
Нужно ли пережёвывать уже однажды съеденное?
Такой стиль нового слова и мышления лишает автора самостоятельности в осмыслении происходящих на глазах – в наше время – событий и идей. Стоит ли удивляться, что несмотря на открытость общества (а оно, безусловно, достаточно открыто), нет ни притока новых идей, скажем, с Запада, ни оригинальных решений, ни каких-то плодотворных симбиозов.
Более того, создаётся впечатление, будто с Запада ввозится то, что можно усвоить не напрягаясь, близкое, узнаваемое, – а современное, репрезентативное для западной культуры и политических процессов не понимается или отвергается.
Конечно, это проблема не столько уровня печатных изданий, сколько уровня интеллектуальной элиты в целом. Тиражируемое в соответствии с этим уровнем клише о Западе для широкого читателя далеко не безвредно.
Довольно характерно, к примеру, для журнала «Вопросы философии», что в качестве авторитетных воспроизводятся тексты, скажем, немецких учёных, которые в своей стране либо не играют никакой заметной роли, либо перестали её играть. Зачастую это слависты или философы с религиозной направленностью и повышенным интересом к русской культуре.
Последние обычно отличаются романтической приверженностью к почвенной Германии, родине многих славянофильских клише, не изживших себя в России и по сей день. Их взгляды, как правило, умеренно консервативны. Они представляют вчерашний день западного общества и поэтому сами невольно ищут связи с отсталым обществом, им более понятным. Современные западные идеи и установки ими либо не воспринимаются, либо отвергаются как левые или коммунистические.
Ускользает от понимания и общественная динамика западного общества, корни происходящих там процессов. Сегодняшние левые, какие бы ярлыки им ни навешивали, формулируют серьёзные и требующие разрешения проблемы. Именно они заметили вызревание новых отношений и предпосылки иной расстановки сил... А ту западную пищу, что пережёвывает сейчас советское печатное слово, все уже один раз ели...
Проблема понимания Запада вовсе не ключевая для советской элиты, но она представляется мне пробным камнем интеллектуального потенциала. Понять Запад (а согласитесь, при тотальном западничестве советской либеральной интеллигенции, при бесконечных разговорах о цивилизации и её ценностях, о рынке и разгосударствлении, это всё-таки было бы неплохо, хоть с запозданием на 300 лет) – значит выйти из порочного круга реставрационных идей.
И те, кому хорошо было бы и при царе со Столыпиным, и при Милюкове с Бердяевым, рано или поздно дойдут своим умом, что мир за это время стал настолько другим, что никакое возрождение, возвращение вообще невозможно. Можно вернуть улице старое название, но по ней ходит не конка, а троллейбус. Понимание прошлого, признательность ему, любовь к отеческим гробам сами собой разумеются, но всякая попытка принять только это за основание нового строя обречена. Прошлого вообще нет как реальности, это всегда конструкция.
.jpg)
Автор рисунка: Ю. Афонин
.jpg)
Автор рисунка: Ю. Воскобойников
Тексты, не слышащие друг друга
Сами пишущие осознают сегодня, что мессианский этап положенного на бумагу текста закончился и теперь надо приходить в себя и становиться специалистами, заниматься нормальной повседневной работой. Хочу искренне поздравить коллег, занимающихся нормальной работой; время гласности, время выкрикивать слова кончается, начинается нормальная профессиональная жизнь.
Нормальная жизнь требует не кавалерийского наскока на мафию или (при обливании холодным потом) на Горбачёва, а высокого профессионализма и труда по осмыслению происходящих в обществе процессов – и не только на том участке, где непосредственно занят пишущий человек, но и в их сложных взаимосвязях – с цивилизацией, историей своей страны и Европы и т.п.
И то и другое в немалой степени определяется, как я уже сказала, состоянием интеллектуальной элиты и системой высшего гуманитарного образования (на преобразование которого в ближайшее время рассчитывать не приходится).
В Европе публицист, к примеру, основательно изучает не столько журналистские специальности, сколько получает глубокое гуманитарное образование – философское, литературное, политологическое, историческое. Он в курсе всех современных идей и их интерпретаций, он знаком с художественной и музыкальной культурой и обязан в этом разбираться, если пишет на общественные темы.
Обязательное требование к любому пишущему автору – рефлексия над собственной позицией, понимание относительности заявленной в тексте интерпретации и позиции, потенциальная возможность другого подхода. Иными словами, текст, претендующий на серьёзность, должен быть принципиально диалогичен, открыт; также открыт, как современная культура и, в конечном счёте, современный мир.
Советский же текст, и не только публицистический, а часто и научный, всегда прав; он никогда не сомневается в собственных основаниях и не оставляет свободы для иного подхода. Он монологичен. В условиях плюрализма появляются не только люди, не готовые к диалогу и не слышащие друг друга, но И тексты, не слышащие Друг Друга.
Партийность, не внешняя, а внутренняя, партийность в восприятии жизни – это СПИД пишущей публики в бывшем СССР. СПИД особенно опасный, когда в реальности ещё нет от него вакцины в виде социальной стратификации общества и чётко заявленных интересов различных общественных групп.
.jpg)
Автор рисунка: А. Бильжо
Новому слову быть
Необходимо вовлекать в пространство работающего слова новые, неизвестные имена, сталкивать разные точки зрения на страницах одного и того же издания, необходимо чутьё к новому. В связи с этим замечу, что легче основать новую газету, чем изменить старую. В маленьком журнале «Век XX и мир», который многие серьёзные, чуткие к живому слову и нечахоточной мысли люди не без основания называют органом интеллектуальной богемы, больше жизни и больше понимания духовных процессов, чем в гигантах гласности.
Социоскопированные мною недостатки – не единственные слабые места советского перестроечного слова. Можно было бы говорить и о случаях неискренности, тенденциозности, и о самоцензуре ради верности группе, о всё разъедающем клиентизме. Но все эти проблемы, хотя и в меньшей степени, существуют и на Западе.
Самое же существенное в печатном обращении к человеку (повторю это ещё раз) зависит от потенций интеллектуальной элиты. Чем мощнее и самостоятельнее будет этот слой, тем большее давление он сможет оказывать на примыкающие сферы общественной деятельности, на средства массовой информации. И преодоление их кризиса не сразу, конечно же, но произойдёт. Оно уже происходит.
Осознание этого кризиса – первый этап его преодоления, начало перехода от гласности к свободе слова, от дилетантизма критики к профессиональной критике дилетантизма, от «мы все учились понемногу» – к фундаментальной образованности и профессионализму, в смысле упорядоченности и осознанности оснований собственной деятельности.
И это, уверяю вас, гораздо интереснее, чем мессианство! Кризис публичного слова как проявление кризиса гласности – весьма позитивный и обнадёживающий признак, в отличие, скажем, от затянувшегося экономического бреда.
В настоящее время выход из него может идти лишь в двух направлениях: либо, в случае цензурного зажима при временной диктатуре, в сторону консервации старого диссидентского мышления (после чего опять придётся начинать с гласности), либо в направлении дифференциации изданий в соответствии с интересами и потребностями различных социальных групп, что неизбежно сопровождается падением тиражей и борьбой за выживание.
Последнее уже происходит, и нет никаких оснований думать, что предстоящее многообразие вкусов, оценок и потребностей хуже, чем колокольный звон гласности над Всея Русью.
Соня Марголина, Берлин
Из журнала «Век XX и мир»
.jpg)
– Вы не слышали, как негосударственно расшифровывается СНГ?
– Как?
– Спаси Нас, Господи!.. Только – никому.
Автор рисунка: Г. Басыров
Ещё в главе «Жизнь - слово - дело»:
«Предродовые» муки свободы слова (к критике феномена гласности)