По-своему странная страна Инострания (или Сказ о том, как англичане перестали быть «немцами», а русские – «французскими собаками», и о многом ИНОМ)

Человек – раб предрассудков, как сказочный джинн, всемогущий на вид, – раб старой медной лампы: и для того, и для другого весь мир втиснут в узкое пространство и всё, что оказалось за его глухими стенами, как бы и не существует. Человек – раб собственных предубеждений, которые вертят его убеждениями, как заблагорассудится.

В просвещённом XVIII веке считалось, что мнения правят миром. Века последующие доказали, кажется, иное: миром правят предрассудки – дорассудочные, бессознательные стремления и порывы души...

Есть ли у Вас, уважаемый читатель, уверенность, что созидаемую ныне новую Россию не постигнет участь её предшественника – мечты о всемирном царстве коммунизма, которая столь быстро явилась в образе такого мирового соцлагеря, что потомкам первостроителей этого «счастья» и жить-то в нём долее не захотелось?

Не окажется ли новый мир совсем не тем, в котором россияне почувствуют себя уютно? Не откроет ли нынешний поворот Истории какие-то прежде нам неведомые извивы российского духа?

Без зеркала не увидать своего лица. Сказочный джинн не выберется из ветхой лампы без посторонней помощи. Без беседы с другим, без взгляда со стороны не понять сути своей. И пусть даже этот взгляд будет по-своему столь же субъективный и по-своему зашоренный, как и наш, главное – он иной. (Кстати, а столь любезная сердцу объективность не есть ли лишь одна из субъективных моделей миропонимания?)

Пусть мнения, наши и чужие, сталкиваются друг с другом, обнаруживая, что в них от мнимостей, а что – начала истин непреходящих... Итак, перед Вами, уважаемый читатель, субъективные заметки иностранцев: англичан о путешествии – познании Великороссии и русских путешественников о Великобритании. Хотя и много в Темзе и Москве-реке воды с тех дней утекло, но сколь актуально! Так, будто написаны были те строки

Специально для «Социума»

XVI столетие

Климент АДАМС, английский мореплаватель. Посетил Россию в 1553–1554:

«...Остаётся сказать о столичном городе Москве и о великом князе, который обладает обширнейшим государством и несметными богатствами. Пространство Москвы равняется, как наши уверяют, величине Лондона с предместьями. Строений хотя и много, но без всякого сравнения с нашими; улиц также много, но они некрасивы и не имеют каменных мостовых; стены зданий деревянные, на крыши употребляется дрань. К городу примыкает замок, красивый и хорошо укреплённый. В нём довольно много красивых церквей и монастырей.

В Москве живёт патриарх и другие священные власти, все почти в замке. Дворец князя имеет квадратную форму, здания низкие, далеко уступающие в пышности палатам наших королей; свет проходит через узкие окошки, внутри совсем нет того великолепия, какое мы видим в чертогах наших государей...

Русские исповедуют учение Восточной Церкви. В храмах имеют много изображений святых, которым молятся, делают приношения и возжигают фимиам; но прежде нежели икону ставят в церкви, её окропляют святой водой. По мнению русских, скульптурных изображений святых в храмах иметь не должно, потому что они покупаются у делающих кумиры...»

Ченслор РИЧАРД, английский мореплаватель, главный кормчий флотилии, снаряжённой английскими купцами для отыскания северного морского пути в Индию. Посетил Россию в 1553–1554:

«...Москва находится в 120 милях от Ярославля. Страна между ними изобилует маленькими деревушками, которые столь полны народа, что удивительно смотреть на них.

Сама Москва очень велика... Но все дома деревянные, что очень опасно в пожарном отношении. Есть в Москве прекрасный замок, высокие стены которого построены из кирпича. Говорят, что стены эти в 18 футов толщины (5,5 метра. – Ред.), но я не верю этому: они не кажутся такими. Впрочем, я не знаю сего наверное, так как ни один иностранец не допускается к их осмотру.

По одну сторону замка проходит ров, по другую – река, называемая Москвою, текущая в Татарию и в море, именуемое Каспийским. Я не буду описывать их зданий и... оценивать крепости, потому что у нас в Англии замки лучше во всех отношениях. Впрочем, московские крепостные сооружения хорошо снабжены всевозможной артиллерией...

...Я сообщу кое-что о стране великого князя и о народе и о свойствах могущества русских в военных делах... Этот князь – повелитель и царь над многими странами, и его могущество изумительно велико: он в состоянии выставить в поле 200 или 300 тысяч человек... Однако он никогда не берёт на войну ни крестьян, ни купцов...

На поле битвы они действуют почти без всякого строя: с криком бегают кругом и почти никогда не дают генерального сражения, но действуют только украдкою. Думаю, что нет под солнцем людей столь привычных к суровой жизни, как русские. Простой солдат не имеет ни палатки, ни чего-либо иного, дабы укрыться. Если пойдёт снег, то воин отгребает его, разводит огонь и ложится рядом. Однако такая их жизнь в поле не столь ещё удивительна, как их выносливость, ибо каждый должен добыть и нести провизию для себя и своего коня на месяц или два, что достойно удивления.

Сам он живёт овсяной мукой, смешанной с холодной водой, и пьёт воду же. Его конь ест зелёные ветки и проч., стоит в открытом поле без крова и всё-таки работает хорошо. Я спрошу вас, много ли нашлось бы среди наших хвастливых воинов таких, которые смогли бы пробыть с ними в поле хотя бы месяц? Я не знаю страны поблизости от нас, что могла бы похвалиться такими людьми и животными. Что могло бы выйти из них, если бы они упражнялись и были обучены строю и искусству цивилизованных войн.

Если бы в землях русского государя нашлись те, что растолковали бы выгоды сего, то я убеждён, что двум самым лучшим и могущественным христианским государям было бы не под силу бороться с ним, принимая во внимание степень его власти, выносливости народа и коней, а также малые расходы, которые причиняют ему войны, ибо он не платит жалования никому, кроме иностранцев.

Вкратце расскажу об их законах... В одном русское судопроизводство достойно одобрения: у них нет специалистов-законников, которые бы вели дело в судах. Каждый сам ведёт своё дело и свои жалобы и ответы подаёт в письменной форме, в противоположность английским порядкам. Великий князь постановляет решения по всем вопросам права. Конечно, достойно похвалы, что такой государь берёт на себя сей труд. Несмотря на это, происходят удивительные злоупотребления и великого князя часто обманывают...

Русские по природе очень склонны к обману; сдерживают их только сильные побои... Я слышал, как один русский говорил, что гораздо веселее жить в тюрьме, чем на воле, если бы только не подвергаться сильным побоям. Там они получают пищу и питьё без всякой работы, да ещё пользуются благотворительностью добрых людей, а на свободе не зарабатывают ничего.

Русские соблюдают греческий закон с такими суеверными крайностями, о каких и не слыхано. Они не поклоняются и не почитают никаких икон, сделанных не в их стране. По их словам, начертания и образцы их икон установлены от Бога, а не как у нас; они говорят, что мы, англичане, чтим иконы в том виде, как их сделает живописец или скульптор. Они считают нас только полухристианами, потому что мы, подобно туркам, не соблюдаем всего Ветхого завета. Поэтому они считают себя святее нас. Они учатся только своему языку и не терпят в своей стране и своём обществе никакого другого.

В знании молитв они мало искусны, но обыкновенно говорят: «Господи, помилуй мя!» – и десятая часть населения не сумеет прочесть «Отче наш»...

Что касается разврата и пьянства, то нет в мире им подобных, да и по вымогательствам это самые отвратительные люди под солнцем. Судите теперь о их святости. У их монастырей вдвое больше земли, чем у самого великого князя, но по отношению к последним государь действует умеренно: когда они обирают простых людей, он получает власть».

Фёдор ПИСЕМСКИЙ, русский дипломат, отправлен в Англию для заключения политического союза и решения вопроса о женитьбе царя Ивана IV Грозного на Мэри Гастингс, родственнице королевы Элизабет. Посетил Англию в 1582–1583 годах:

«Лета 7090 посол Фёдор Ондреевич Писемский и Неудача Ховралёв... сели на корабль английского купца Рыцеря (Ричарда. – Ред.) Разсона и пошли от Холмогорской пристани за море с английскими купцами... А от холмогорской пристани до Английских рубежей 3100 верст, а до города Лунда (Лондона – Ред.) от Холмогор 3500 верст. А в неделю (воскресенье. – Ред.) сентября 16 дня встал на море встречный ветер и буря началась великая, и не пустило корабли к Лунде...

А в неделю ноября в 4 день приехали к Фёдору и к Неудаче на встречу от королевы её ближние люди да говорили, сняв шляпы: «Государыня наша королева Елизавет, любя брата своего, царя и великого князя, вас чтит: послала нас к вам навстречу и велела ехать к себе в город Вынзор (Виндзор)... а ехать де вам до Вынзора на судах, а как в город приедем, королева пришлёт колымаги (кареты) свои».

И приехали в город, Фёдор и Неудача вышли из колымаги у королевского двора, и тут встреча была... И немного погодя велела королева идти к себе; и Фёдор и Неудача пошли к королеве...

И встав пред королевой, Фёдор начал от государя королеве кланяться... и после того подал верительную грамоту. Приняв её и осмотрев печати, королева отдала грамоту дьяку своему Францысу Валсигаму (Фрэнсис Вальсингам), говоря: «Я-де русской грамоты не разумею; если есть у вас её перевод, то подайте мне». Фёдор взял у толмача Елизара перевод, подал. А после того на память королеве Фёдор подарил сорок две шкурки соболя, да Неудача сорок, да ещё два соболя прибавил толмач Роман Бекман...

Королева спросила: «Всё ли по-старому в земле вашей русской в государстве Московском? Нет ли в людях шатости какой?»

И говорили послы: «Земля наша и государство Московское, дал Бог, по-старому живёт: люди у государя в твёрдой руке, а в ком и была шатость, то, прознав про вину свою, попросили у государя милости и прощение получили. И ныне все люди государю верно служат...»

Королева спросила про землю свою: «...видели ль, какова Английская земля, и не было ли вам нужды какой по дороге до Лунда (Лондона)?» И говорили послы: «Земля Английская людна и ухожена... и не было нам здесь твоими милостями никакой нужды...»

Летописец Нестор. Над схваткой. Художник Г. Доре

Фёдор и Неудача, живя в Англии, узнали доподлинно следующее: королева английская с французским королём, и с литовским, и с цезарем Австрийским мирно живут, а с папою у неё недружба великая за то, что прежде в Англии был Римский закон (католичество. – Ред.), а вот королева оставила его и установила во всей её земле люторский закон (лютеранство, точнее было бы сказать, англиканство. – Ред ).

...А земля Англии невелика: стоит на одном острове со Шкотцкою землёю (Шотландией), всего, говорят, в ней вёрст 500, а поперёк 300; но людьми обильна, добра и богата во всём, а воинских людей, сказывают, до 50 тысяч со всей Англии собирают, а то и до 150 тысяч и больше...»

Джильс ФЛЕТЧЕР, доктор гражданского права, посланник королевы Элизабет к царю Фёдору Ивановичу. Был в Москве в 1586–1589 годах:

«Москва считается городом весьма древним, хотя основатель её неизвестен русским. Она, кажется, получила своё название от реки, протекающей через город.

Город значительно распространён Иваном или Иоанном, сыном Даниила (Иван Калита. – Ред.), который первым присвоил себе вместо княжеского титула титул короля. С того времени название Москвы сделалось славным и более известным свету, так что Московией некоторые стали звать не одно княжество, а всю Россию, по имени её столицы. Вид этого города имеет очертание кругловатое, с тремя большими стенами, окружающими одна другую, между коими проведены улицы.

На улицах вместо мостовых лежат обтёсанные сосновые деревья. Дома их деревянные, без извести и камня, построены весьма плотно и тепло. Каждый дом имеет лестницу, ведущую в комнаты со двора или с улицы, как в Шотландии. Деревянные постройки для русских, по-видимому, гораздо удобнее, нежели каменные или кирпичные, потому что в последних больше сырости и они холоднее, чем деревянные, особенно из сухого соснового лесу, который больше сохраняет тепло.

Провидение наградило их лесами в таком изобилии, что можно выстроить порядочный дом рублей за 20 или за 30 или немногим более, даже там, где мало лесу».

Медвежьи забавы... Автор рисунка: И. Иванов

Век просвещения златой

Марта ВИЛЬМОТ, английская путешественница, помогавшая на свой страх и риск вывезти из России для опубликования за границей знаменитые «Записки» княгини Екатерины Дашковой:

«...Настроение у меня приподнятое, чувствую себя наполовину русской. Я встречалась с мужчинами и женщинами, которые побывали в России дважды, а то и трижды, и теперь страшусь предстоящего путешествия не больше, чем поездки из Англии в Ирландию.

(Лондон, 31 мая 1803 г.)

...Вскоре после того, как я распрощалась с вами в письме, мы направились в Кронштадт.

К сожалению, день был дождливый, гулять по городу было невозможно, и нам пришлось остаться дома. Хозяева здесь гордятся тем, что всё у них заведено на английский манер. За обедом было четверо офицеров, французский аббат в шёлковой сутане и врач. Офицеры оказались англичанами, прослужившими в русской армии по шестнадцати-двадцати лет. Всё было совершенно по-английски, сразу же после обеда подали кофе. Потом пошли к коменданту по поводу паспортов.

Мы прошли через массу формальностей, отвечали на множество вопросов, среди которых был и такой: кто мой отец и не является ли он членом парламента (Подчёркнуто автором в 1803 году, а никак не редактором в 1993-м. – Ред.). Всё переводилось с русского на французский и обратно, на запись ответов ушла целая десть бумаги. Наконец нас отпустили, и мы совершили прогулку по Кронштадту; это настоящий морской город, и он великолепен.

(Кронштадт, 21 июля 1803 г.)

Итак, я здесь. Якорь бросили прямо против памятника Петру I. ...Меня очень удивил здешний мост, уложенный на лодках, по нему идут толпы бородатых мужчин и разодетых женщин, едут экипажи, запряжённые в шесть или восемь лошадей, и каждая из них на таком расстоянии одна от другой, что создаётся впечатление, будто их ещё больше. Тысяча непривычных вещей появляется перед моим изумлённым взором. Стоит ужасная жара, но я не видела ни одной дамы, которая заслоняла бы лицо от солнца. Женщины носят шляпы без полей.

Статуя Петра I поразила меня меньше, чем я ожидала, но всё же она величественна.

(С.-Петербург, 22 июля 1803 г.)

Госпожа Полянская (родственница Дашковой. – Ред.) приняла меня исключительно любезно и показала мои апартаменты, состоящие из очень элегантной гардеробной, меблированной диванами и стульями, обитыми красной кожей; тут имеются фортепиано, арфа, большое зеркало с приставным столиком, уставленными для красоты великолепными чашками и блюдцами китайского фарфора, изящными часами a la francaise (1), статуи на пьедесталах, вазы, есть икона, или бог, которому могу молиться, если пожелаю. Окна выходят на красивую и широкую реку...

Рисунок на обоях, которыми оклеена моя спальня, изображает заросли сирени. Когда я ложусь спать, жалюзи убираются, оконные ставни закрываются, и в запертой комнате я похожа на птичку в клетке...

(25 июля 1803 г.)

... и светские развлечения. Автор рисунка: У. Хогарт

Вечер провели у госпожи Рибопьер, я уговорила одну из её дочерей сплясать русский танец! Он совершенно необычный, и мне очень хочется его разучить, чтобы удивить вас при встрече. Меня упросили станцевать соло. Когда я закончила танец, все дамы вскочили, бросились меня обнимать, а княжна Туркестанова, расцеловав, наградила множеством нежных и ласковых имён. Вам показались бы смешными восхищение всем английским и тщательный осмотр моего гардероба. Упоминаю об этих пустяках, потому что, думаю, они очень характерны. Дамы поверяют мне свои тайны, хотя я их об этом не прошу, а затем с непостижимой бесцеремонностью расспрашивают меня о моих возлюбленных, семье, друзьях.

Никогда не видела ничего прекраснее Невы – река полноводная, чистая (было же такое! – Ред.), обычно спокойная. Сейчас (мне видно в окно) водную гладь оживляют 10-12 хорошеньких нарядных гребных лодок, половина которых под балдахинами с золотой бахромой.

Движения гребцов удивительно согласны, после каждого удара вёсел выдерживается эффектная пауза, при этом гребцы поют, мелодии их песен, как говорят, не похожи на напевы ни одного другого народа.

(Вечером 1 августа 1803 г.)

...Мы собирались на празднество в Петергоф. Вообрази, как супруги Полянские, молодой господин Рибопьер (весьма милый молодой человек, позволь тебе заметить) и я садимся в красивую открытую карету, запряжённую восьмёркой лошадей, рассаживаемся парами и, как безумные, скачем, чтобы успеть к празднику. Проехав вёрст 10, а каждая верста составляет 3/4 мили, мы увидели церковь.

Я заметила, что все, проезжающие мимо, останавливаются у церкви и слуги, сняв шапки, начинают усердно креститься, что выглядит весьма забавно. Господин Рибопьер объяснил мне, что существует русский обычай креститься на храмы, и лукаво прибавил, что нет нужды замечать каждый.

После этой церемонии мы продолжали наше путешествие по очень красивой местности, совершенно в английском духе.

(6 августа нового стиля 1803 г.)

По дороге из Петербурга в Москву мы проехали уже 600 вёрст... Первой достопримечательностью по пути был Новгород. Доктор Холлидей рассказал историю города, о котором я прежде ничего не слыхала. Оказывается, когда-то Новгород был независимой республикой, изделиями своих ремесленников торговал с другими странами, а жители его были довольно образованными.

Слава и процветание республики возбудили ревность русского тирана Ивана Васильевича, который напал на Новгород. Оказывается, Иван Грозный был современником нашей королевы Елизаветы и даже сватался к ней...

(16 августа 1803 г. нов.ст.)

Песни в России в основном печальны, лица исполнителей – серьёзны, но тем не менее поют они постоянно и кажутся такими же счастливыми, как любой другой народ...

Искусность русских поразительна. Взять хотя бы украшения одежды – женские головные уборы просто замечательны. Когда молодая крестьянка преподносит вам кувшинчик молока, яйца или орехи, то маленькая корзиночка, где они лежат, всегда покрыта полотенцем, оба конца которого украшены шитьём из красных и белых ниток, имитирующим кружево. Работа эта столь тонка, что не всякая дама, обученная рукоделию, сможет исполнить её.

(26 сентября 1803 г.)

Для здешнего общества характерно резкое деление на высших и низших. Тут нет средних классов, которыми так гордится Англия. Если бы мне пришлось жить в С.-Петербурге, я бы обязательно добилась представления ко двору, просто чтобы довести до предвзятого мнения дворянского общества, что, принадлежа к среднему классу, я не плебейка, а такая же дама, как они.

Едва ли нужно говорить, что среди множества титулованных особ какой-нибудь граф или графиня часто производят впечатление поразительно дурно воспитанного человека, едва ли не дикаря; мало того, я сама не раз видела, как та или иная княгиня с раболепным выражением лица сплетничает и наушничает за чаем. Льстят все безгранично.

(1 октября 1803 г.)

Вприсядку. Автор рисунка: А. Агин

...Лгут те иностранцы, кои изображают русских крестьян погружёнными в праздность, живущими в нищете. Дай Бог нашим Пэдди (как я люблю этих милых бездельников и озорников, просто души в них не чаю) наполовину так хорошо одеваться и питаться круглый год, как русские крестьяне. Конечно, противоречия имеются в каждом государстве, но если, сравнивая два народа, посчитать основными вопросами те, что относятся к условиям жизни (достаточно ли еды, есть ли жилище, топливо и постель), то русские, вне всякого сомнения, окажутся впереди».

(24 июля 1 804 г.)

Кэтрин ВИЛЬМОТ, сестра Марты Вильмот, жила в России в 1805–1807 гг.:

«...Здесь много странных и смешных привычек и обычаев. Например, каждый должен сам обеспечивать себя постельными принадлежностями, даже во дворце! Если бы мы ожидали получить постельное бельё от хозяйки дома, на нас посмотрели бы с изумлением, как если бы я в Глэнмире послала за твоим платьем (представляю, какими бы глазами ты смотрела на меня и как скоро указала бы мне на дверь).

Привычка делать припасы здесь очень сильна, поэтому в моде хозяйственные подарки; когда мы приехали, княгиня прислала пару серебряных подсвечников и восковых свечей впрок! Затем я ожидала получить в дар заступ или рашпер, но не угадала, так как на следующий день нам подарили по сковороде.

Ох, уж эти подарки! Когда я покидала Лондон, то запаслась таким количеством бус, ожерелий и безделушек, как будто собиралась торговать с туземцами южных морей, и уже почти все эти побрякушки перешли во владение шайки девиц, посещающих комнатную «ярмарку».

Естественно, и я в ответ получаю дорогие подарки, но всё это – мука и пустая трата денег, так как безделушки накапливаются в ужасающем количестве; кроме того, у вас нет права выбора дарить либо не дарить, по определённым дням вы вынуждены делать и получать подарки, дабы не нарушать обычаи страны и не нанести всем оскорбление.

(1 октября 1805 г.)

Москва утопает в роскоши, а Петербург европейский город, но случалось ли тебе видеть невежественную, неуклюжую и шумную девочку в чудесной парижской шляпке? Эта империя напоминает мне такого ребёнка. Глухое невежество даже не XII, а скорее XI века основа этой громадной страны. Без сомнения, лет через 500-600 Россия встанет в один ряд с остальной Европой. А пока не надо торопить время и убирать подпорки до тех пор, пока растение не окрепло в достаточной мере и не выпрямилось. Какие-либо срочные меры лишь пригнут цветок к земле – Россия не увидит свободы и цивилизации!

(23 марта 1806 г.)

Как и во Франции перед революцией, дворяне ломают все кастовые барьеры и женятся на купеческих дочерях. Тем не менее это, возможно, не приведёт к тому же эффекту, так как здесь знатность происхождения не столь важна.

Довольно любопытно, что Пётр I, самый твердокаменный деспот на земле, борясь с засильем аристократии, ввёл практику полного пренебрежения к родовитости и, таким образом, образовал в этом отношении самую настоящую республику.

Путеводной нитью в этом лабиринте парадоксов служит военный чин, являющийся единственным мерилом чести... Следовательно, дух аристократии, со всем богатством родословной, из-за которой погибло столько наций и который создал прелестные романсы и поэмы, – такая же чудовищная несуразица для русского ума, как солнечные лучи из огурца, общественное мнение в России или свобода парламентских дискуссий в Англии.

Таким образом, узнав, чего нельзя найти в этом обществе, ты поймёшь, чем оно является на самом деле, и не удивишься, услыхав, что всеми чаяниями и страхами управляют эгоистические интересы. Всё упирается в семейные дела, которые обсуждаются здесь очень откровенно: в обществе говорят о родственниках, о капиталах, о своих удачах и неудачах, состоянии, наградах или немилости со стороны власть имущих.

(21 октября 1806 г.)

Рабы закона. Автор рисунка: У. Хогарт

Несмотря на все наши стоны, княгиня вовлекла Матти (Марту Вильмот. – Ред.) и меня в пышные процессии и торжества в честь прихода весны в эти края – это здесь почти религиозный праздник. Остатки языческих церемоний таким образом вплетены в обряды греческой церкви, что в глубине души мне кажется, что мы, не зная того, участвуем в празднествах, подобных тем, что две тысячи лет назад радовали римских бродяг... Боже! Насколько бессмысленны эти обычаи.

Если бы тебя сбросили с другой планеты во время пасхальной недели, ты бы подумала, что вся Москва сошла с ума, увидев город, наводнённый экипажами, набитыми дамами и господами в дворцовых одеяниях. Но если бы ты спросила, что является причиной этому, вряд ли лучший русский ум сумел бы дать ответ».

(15 мая 1807 г.)

Николай КАРАМЗИН, русский писатель и путешественник. Был в Англии в 1790 году:

«Берег! Берег! Мы в Дувре, и я в Англии – в той земле, которую в ребячестве своём любил я с таким жаром и которая по характеру жителей и степени народного просвещения есть, конечно, одно из первых государств Европы...

Англия есть кирпичное царство; и в городе и в деревнях все дома из кирпичей, покрыты черепицею и некрашеные. Везде видите дым земляных угольев; везде чувствуете их запах, который для меня весьма неприятен; улицы широки и отменно чисты; везде тротуары, или камнем выстланы дорожки для пеших...

Англию можно назвать землёю красоты – и путешественник, который не пленится миловидными англичанками; который, особливо приехав из Франции, где очень мало красавиц, может смотреть равнодушно на их прелести, должен иметь каменное сердце...

Англичанок нельзя уподобить розам, нет, они почти все бледны, но сия бледность показывает сердечную чувствительность и делается новою приятностию на их лицах. Поэт назовёт их лилиями, на которых от розовых облаков неба мелькают алые оттенки...

Если великолепие состоит в огромных зданиях, которые, подобно гранитным утёсам, гордо возвышаются к небу, то Лондон совсем не великолепен. Проехав двадцать или тридцать лучших улиц, я не видал ни одних величественных палат, ни одного огромного дому.

Но длинные, широкие, гладко вымощенные улицы, большими камнями устланные дороги для пеших, двери домов, сделанные из красного дерева, натёртые воском и блестящие, как зеркало, беспрерывный ряд фонарей на обеих сторонах, красивые площади (squares), где представляются вам или статуи, или другие исторические монументы; под домами богатые лавки, где сквозь стеклянные двери с улицы видите множество всякого роду товаров; редкая чистота, опрятность в одежде людей самых простых и какое-то общее благоустройство во всех предметах образуют картину неописанной приятности, и вы сто раз повторяете: «Лондон прекрасен!»

Какая розница с Парижем! Там огромность и гадость, здесь простота с удивительною чистотою; там роскошь и бедность в вечной противоположности, здесь единообразие достатка; там палаты, из которых ползут бледные люди в раздранных рубищах, здесь из маленьких кирпичных домиков выходят здоровье и довольствие...

Рабы страстей. Автор рисунка: Г. Доре

Кто скажет: «Шумный Лондон!», тот, будьте уверены, никогда не видал его. Многолюден, правда, но тих, удивительным образом, не только в сравнении с Парижем, но даже и с Москвою. Кажется, будто здесь люди или со сна не разгулялись, или чрезмерно устали от деятельности и спешат отдыхать...

Франтов видел я здесь гораздо более, нежели в Париже. Шляпа сахарною головою, густо насаленные волосы и виски до самых плеч, толстый галстук, в котором погребена вся нижняя часть лица, разинутый рот, обе руки в карманах и самая непристойная походка – вот их общие приметы! Не думаю, чтобы из тысячи подобных людей вышел один хороший член парламента...

Что, если бы Лондон, при таких широких улицах, при таком множестве красивых лавок, был выстроен как Париж? Воображение не могло бы представить ничего великолепнее.

Не скоро привыкнешь к здешнему образу жизни, к здешним поздним обедам, которые можно почти назвать ужинами. Вообразите, что за стол садятся в семь часов! Хорошо тому, кто спит до одиннадцати, но каково мне, привыкшему вставать в восемь?..

...Как француз на всякий случай напишет песенку, так англичанин на всё выдумает карикатуру...

Лучше, если бы совсем не было нужды в тюрьмах, но когда бедный человек всё ещё проказит и безумствует, то английские должно назвать благодеянием человечества. Друзья мои, отдайте пальму первенства английским законодателям, которые умели жестокое правосудие смягчить человеколюбием... Расскажу вам порядок следствий.

Так называемый мирный судья есть в Англии первый разбиратель всех доносов; он призывает к себе обвиняемого, даёт очную ставку и возвращает ему свободу, если донос оказывается неосновательным; в противном же случае обязывает его явиться в суд.

В день решительного суда преступник является в суде, выслушивает на себя донос и на вопрос: «Как хочет быть судим?» отвечает: «По совести и закону моего отечества». (В России издревле вопрос сей ставился, как помнится, иначе: по закону ИЛИ по совести? – Ред.) Шериф избирает тогда других присяжных ровно 12, и судимый имеет право уничтожить (отвести. – Ред.) их выбор, доказывая, что они почему-нибудь могут быть пристрастны.

Следственно, здесь нет человека, от которого зависела бы жизнь другого! Не только осудить, но даже и судить нельзя никого без согласия 12 знаменитых граждан. Зато англичане и хвалятся своими законами более, нежели чем-нибудь, называя установление присяжных священным и божественным. Рассказывают много удивительных случаев, в которых тёмное чувство истины спасало невинных вопреки всем вероятностям.

Здесь терпим всякий образ веры, и есть ли в Европе хотя одна христианская секта, которой бы в Англии не было? ...Мне хочется видеть служение каждой секты – и нынешний день началось моё пилигримство с квакеров.

В двенадцать часов я пришёл к ним в церковь: голые стены, лавки и кафедра. Все одеты просто; женщины не только без румян и пудры, но даже и ленточки ни на одной не увидите; мужчины в тёмных кафтанах без пуговиц и складок. Всякий войдёт с постным лицом, ни на кого не взглянет, никому не поклонится, сядет на место и углубится в размышление.

Вы знаете, что у них нет ни священников, ни учителей и в церкви проповедуют единственно те, которые вдруг почувствуют в себе действие Святого Духа. Проходит час, другой, царствует глубокое молчание, которое изредка прерывается... кашлем. Все физиогномии покойны; никто не кривляется; многие засыпают – и друг ваш с ними... Господа квакеры! Вперёд вы меня не заманите!..

Нигде так явно не терпимы воры, как в Лондоне; здесь имеют они свои клубы, свои таверны и разделяются на разные классы. Англичане боятся строгой полиции и лучше хотят быть обкрадены, нежели видеть везде караулы, пикеты и жить в городе, как в лагере. Зато они берут предосторожность: не возят и не носят с собой много денег и редко ходят по ночам, особливо же за городом. Мы, русские, вздумали однажды в одиннадцать часов ночи ехать в Воксал.

Что же? Выезжая из города, увидели, что у нас за каретою сидят человек пять с ужасными рожами; мы остановились, согнали их, но, следуя совету благоразумия, воротились назад. Негодяи могли бы в поле догнать нас и ограбить...

Русские крестьяне. Деталь картины. Художник Эриксен (XVIII в.)

Было время, когда я, почти не видав англичан, восхищался ими... Мне казалось, что быть храбрым есть... быть англичанином, великодушным – тоже, чувствительным – тоже; истинным человеком – тоже. Романы, если не ошибаюсь, были главным основанием такого мнения. Теперь вижу англичан вблизи, отдаю им справедливость, хвалю их – но похвала моя так холодна, как они сами... Холодный характер их мне совсем не нравится.

«Это – вулкан, покрытый льдом», – сказал мне, рассмеявшись, один французский эмигрант. Но я стою, гляжу, пламени не вижу, а между тем зябну. Русское сердце моё любит изливаться в искренних, живых разговорах, любит игру глаз, скорые перемены лица, выразительное движение руки. Англичанин молчалив, равнодушен, говорит, как читает, не обнаруживая никогда быстрых душевных стремлений.

Англичане любят благотворить, любят удивлять своим великодушием и всегда помогут несчастному, как скоро уверены, что он не притворяется несчастным. В противном случае скорее дадут ему умереть с голоду, нежели помогут, боясь обмана, оскорбительного для самолюбия. (Но и Россия где-то веке в ХХ-м заговорила о побирушках-миллионерах... – Ред.)

Англичане честны, у них есть нравы, семейная жизнь, союз родства и дружбы... Позавидуем им! Их слово, приязнь, знакомство надёжны как действие, может быть, их общего духа торговли, которая приучает людей уважать и хранить доверенность со всеми её оттенками. Но строгая честность не мешает им быть тонкими эгоистами. Таковы они в своей торговле, политике и частных отношениях между собою. Всё продумано, всё разочтено, и последнее следствие есть... личная выгода. Заметьте, что холодные люди вообще бывают великие эгоисты. Они горды – и всего более гордятся своею конституцией. (А вы, господа? – Ред.)...

Вы слыхали о грубости здешнего народа в рассуждении иностранцев: с некоторого времени она посмягчилась, и учтивое имя French dog (французская собака), которым лондонская чернь жаловала всех неангличан, уже вышло из моды...

Слуги. Автор рисунка: У. Хогарт

Наконец, если одним словом надлежало означить народное свойство англичан, я назвал бы их угрюмыми – так, как французов легкомысленными, итальянцев коварными. Видеть Англию очень приятно; обычаи народа, успехи просвещения и всех искусств достойны примечания и занимают ум ваш. Но жить здесь для удовольствий общежития есть искать цветов на песчаной долине – в чём согласны со мною все иностранцы, с которыми удалось мне познакомиться в Лондоне и говорить о том.

Я и в другой раз приехал бы с удовольствием в Англию, но выеду из неё без сожаления.

Я не сдержал слова, любезные друзья мои! Оставляю Англию – и жалею! Таково моё сердце: ему трудно расставаться со всем, что его хотя несколько занимало.

Итак, друг ваш уже на море! Возвращается в милое отечество...

Что ж, уважаемый мой спутник-читатель! Вернёмся и мы с Вами из-за моря в наши милые по-своему квартирные мирки, из-за тридевять времён в день нынешний...

***

1 – На французский манер (франц.)

• Журнал «Социум»
• 1994 год
• №3(34)

Ещё в главе «Времена — народы — мир»:

По-своему странная страна Инострания (или Сказ о том, как англичане перестали быть «немцами», а русские – «французскими собаками», и о многом ИНОМ)

Мы – им. Они – ...

Мы и вселенная (Букетец)

А когда-то...