«Первоатом» советской системы

Автор материала: Анатолий Антонов

«Частная собственность на женщин отменяется! Отныне они объявляются общественным достоянием!» По существующей версии, эти слова были прокламированы послеоктябрьским 1917 года декретом провинциальных российских революционеров (Саратовская губерния). И хотя в доступных нам архивах документальных подтверждений тому найти не удалось, можно вполне допустить подлинность прокламаций: таков был дух времени.

Революционное нетерпение, желание разрушить уклад и традиции прошлого порождали более чем нетрадиционное отношение к женщине, вызывали связанное с этим пренебрежение к семье как к буржуазному пережитку, воплощению мещанских, мелких, внеклассовых интересов. Эту антисемейную философию лелеяли в стране многие десятилетия, чтобы только сегодня ужаснуться её плодам...

Общее – выше личного?

Плоды эти, естественно, вызывали и сегодня всё энергичнее вызывают самый сакраментальный из вопросов: кто виноват? Нетрудно предположить, что в ответах весьма многих обнаружится соблазн искать виноватых прежде всего среди марксистских классиков, ведь это они упразднили институт семьи, это они, «избавив» женщину от семейной крепости, закрепостили её в стенах производства, они порушили вековые устои домашнего очага и так далее и тому подобное. Так ли это?

«...Если в связи с предполагаемым неуклонным прогрессом цивилизации моногамная семья в отдалённом будущем не будет более отвечать потребностям общества, то...» Подвергнется упразднению? Нет, Маркс (а мы цитируем именно его) не берёт на себя такую смелость: «...невозможно заранее предсказать, какой характер будет иметь её преемница» (1).

Заметьте, как осторожен классик в своих оценках: предполагаемым прогрессом, в отдалённом будущем, невозможно заранее предсказать. Только гипотезы, никаких готовых рецептов. Хотя Маркс и не думал предсказывать, какой характер будет иметь преемница классического типа семьи, однако это не уберегло его от псевдоотцовства теории отмирания основной социальной ячейки.

Сколько дебатов вокруг неё велось в до- и послереволюционной России. «Семья перестаёт быть необходимой как для самих членов семьи, так и для государства», – утверждала Александра Коллонтай (2). А что же вместо неё? «На месте эгоистической замкнутой семейной ячейки вырастает большая всемирная трудовая семья...» (3). Из замкнутого образования – в большую всемирную семью.

Как это заманчиво – сразу попасть в «царство коммунизма», где не будет места эгоизму, где всё – общее. Но ведь это отнюдь не марксистская посылка. Скорее, похоже на теорию Роберта Оуэна о Союзах Нового Нравственного Мира, в основе которых – счастье мужчины и женщины, обоюдная симпатия, дружба, взаимная искренность и привязанность.

Кроме того, коммунизм, каким его представляла себе Коллонтай, напоминает то устройство жизни, которое отличало орден ессеев, возникший в Иерусалиме около 150 г. до Рождества Христова: отказ от индивидуального хозяйства, от индивидуального брака, отдельной семьи.

Отказ от всего индивидуального... Мы, нынешние, начинаем наконец понимать, по каким дантовым кругам водила нас эта идея. Она изначально противоречила общественному устройству, в центре которого находится не некая особь с гипертрофированным чувством коллективизма, а просто нормальный человек, правообеспеченная, свободная личность. Кстати, свобода, а не отрицание её – кредо неопо́шленного марксизма, в том числе и сегодняшнего, имеющего хождение на Западе. Приоритет отдаётся каждому, то есть личности.

А что же в стране, открывшей новую социалистическую эру человечества? Здесь было и долгое время оставалось в силе кредо «общее выше личного», а отсюда «государственное выше семейного». (В этих формулах, конечно же, больше фантасмагории, чем объяснимых издержек первооткрывательского энтузиазма).

Товарищеское трудовое государство побеждает семью, общество принимает на себя все заботы, которые раньше выполнялись родителями, опору женщина должна научиться искать и получать не от мужчины, а от коллектива – вот такие перлы выдавали якобы по-марксистски теоретизирующие товарищи обоего пола. Им вторили иные зарубежные социалисты и социалистки левого толка.

Так, непреклонная в убеждениях Клара Цеткин договорилась до того, что не оставляла земной женской жизни вообще никаких надежд: «...положение женщины всё более уподобится положению мужчины, и все сентиментальные жалобы ни на йоту не смогут изменить этого факта» (4). Она даже отказывала бедняге в её святой обязанности воспитания ребёнка.

С такой отечественной и импортируемой решимостью наше государство весьма эффективно «помогло» женщине преодолеть «узость» взглядов и в результате вытолкнуло её не только из буржуазно окрашенной, но и из пролетарской семьи. Горький парадокс состоял в том, что в новой советской семье (которая в отличие от семьи прежнего строя должна была исключать даже намёки на буржуазную сделку и основываться лишь на чувстве любви) женщина, как нередко и прежде, заключала с мужем договор.

Условия: она оставалась ему другом и товарищем до тех пор, пока муж соответствовал её так называемому гражданскому идеалу. В противном случае жена считала себя не просто вправе, но и обязанной уйти к другому. Как это далеко не то что от марксизма, а от простого неискорёженного здравого смысла, общепринятой морали.

Впрочем, точно в той же мере, как и весьма одиозная теория стакана воды, проповедовавшая, что в коммунистическом обществе половую страсть так же легко удовлетворить, как и утолить обыкновенную жажду. Какая уж тут семья! В этом стакане воды она попросту тонула.

Молотом – это вам не серпом!

Грани отчуждения

Сегодня в СССР как будто бы наметилось переосмысление того, что называется Государством и что зовётся Семьёй. Долгие десятилетия государство по преимуществу выражало интересы промышленного монополизированного производства. Человеку в этой системе ценностей места не находилось. Нет мужчины, нет женщины, есть работники, творцы светлого будущего (достижение – его стратегическая цель) и реализаторы ближайших тактических задач выполнения государственных планов.

А есть ли семья? Вероятно, есть. И косвенным подтверждением тому служили весьма ощутимые удары по ней. Пожалуй, особенно страшный из них в годы тотальных сталинских репрессий, в 30-40-50-е. О гибели миллионов советских людей много пишут, но мало заостряется внимания на том, что в эти годы массово разрушались уже некогда подточенные семьи.

И не просто разрушались. Жёнам приходилось отказываться от своих мужей – «врагов народа». Детям – от родителей, родителям – от детей. Если домашние не помогали разоблачению врагов, им грозила кара за недоносительство. Семья деградировала, доверительные, простые человеческие отношения были искажены, перевёрнуты. Это наиболее жуткое наследие сталинизма, мы имеем дело с ним и по сию пору, но в других, стёртых проявлениях, хотя нечасто говорим об этом.

Чудовищным катком прошла по женщине война. Многие миллионы женщин были, по существу, лишены возможности создать семью, рожать и воспитывать детей. А из громкоговорителей, как и раньше, хорошо поставленными голосами продолжали звучать призывы – «выполнить» и «перевыполнить» (это не считая естественных после войны лозунгов «восстановить разрушенное»).

«Глаза» детдома

Недетский проступок – взрослое наказание

Привод в милицию. Первый? Хорошо бы последний

Недавно «открытое» лицо семейного неблагополучия

Огромные потери мужской части населения во время Великой Отечественной войны – непоправимая беда. Но были и другие. И до войны, и после неё хорошо отлаженные жернова ГУЛАГа перемалывали миллионы и миллионы людей, мужчин по преимуществу. Труд заключённых мог быть только малопроизводительным и никаким другим. В латании экономических прорех ставить на него всерьёз не приходилось.

В этой ситуации, как, впрочем, и в других, во все периоды советской истории, выручал героический энтузиазм советских тружениц. На семью сил, а тем более энтузиазма не оставалось. Впрочем, само понятие семьи подверглось в обществе существенному пересмотру...

Планомерно разрушалось мелкое хозяйство.В деревнях производилось массовое раскулачивание. Крестьянский дом, весь уклад сельской жизни оказались под огнём переселенческой политики. Всё неграндиозное считалось непролетарским. Не удивительно, что женщина, которая занималась только мелким, домашним трудом, нередко вызывала чуть ли не общественное порицание. Выращивание на ферме свиней, например, считалось вполне государственным, почётным делом. А вот воспитание, выращивание детей и все рутинные тяжелейшие домашние хлопоты не принимались всерьёз, считались исключительно частным делом.

«Советская власть создала все условия для активного участия женщин в трудовой деятельности. В настоящее время женщины работают во всех отраслях народного хозяйства». (Опять и опять – труд и только труд.) Откуда это и каким временем обозначен столь блистательный пассаж? Речь идёт об официальном справочнике «Женщины в СССР» (М., «Финансы и статистика», 1988 (!) год).

Да, общее число женщин, занятых в народном хозяйстве, превышает 50% от численности работающего населения (до Октября 1917 года – всего 17%). Почти все трудоспособные женщины (93%) работают на производстве, и только очень немногие посвящают свою жизнь воспитанию детей и ведению домашнего хозяйства.

Эти достижения подаются (как это было и всегда) с пропагандистским треском, с восторгом по поводу того, что советская женщина ни в чём не уступит мужчине! Живучий, но далеко не безобидный миф. Жизнь женщины, хранительницы семейного очага, сопровождается и другими мифами. Например, таким: «всё лучшее –детям». Но, принуждая женщину непременно работать, госбюрократизм обрекает детей на воспитание вне семьи, вне отчего дома.

Ребёнок с пелёнок приговорён к мытарствам по маршруту: ясли – детский сад – школа – пионерский лагерь. Статистика свидетельствует, что работающая мать тратит в среднем 17 минут в сутки на воспитание ребёнка и 15 минут на уход за ним. Всё это – причины многих конфликтов в семье. Происходит взаимное отчуждение детей и родителей. Семейный дом скорее напоминает проходной двор, где его обитатели встречаются чуть ли не случайно и ненадолго.

И ещё одна существенная сторона дела. Экономисты подсчитали, что в среднем муж и жена могут содержать только по «полребёнка», то есть вдвоём одного. Именно детьми взрослые расплачиваются за несовершенство социальной системы. Многодетность непопулярна на уровне отдельных семей, но она непопулярна и в масштабах государства. Как? – воскликнет иной читатель. Отовсюду слышны заверения в том, что женщина-мать в советском государстве исключительно почитаема, но слова словами, а дела...

Депопуляция вообще, депопуляция по-советски

Мы создали такую систему управления и хозяйствования, когда при дефиците буквально всего единственное, что оказывается недефицитным, избыточным, – это люди, в том числе и дети. Именно потому, что на всех всего не хватает. О таком положении вещей можно говорить или умалчивать, но оно существует. Русский публицист Дмитрий Писарев называл тех, кто создаёт подобные ситуации и мирится с ними, носителями «сундучной» философии. Если воспринимать страну как сундук, набитый вещами, то чем меньше на него претендентов, тем лучше. Но всё-таки страна-то не сундук...

Какой же вывод? Чем лучше, богаче будем жить, тем больше будет детей? Успешно перестроим экономику и социальную сферу, всем дадим квартиры к... такому-то году, увеличим производство продуктов питания и товаров, количество услуг и проблема решена? Несомненно, низкий уровень жизни служит тормозом для рождаемости.

Но, как показал пример развитых стран, и высокий уровень жизни тоже может быть тормозом. США первыми продемонстрировали эту закономерность 25 лет назад: чем выше уровень жизни, тем меньше число детей в семьях. Сегодня в большинстве западных стран на семью приходится 1,5 ребёнка (в Германии, Дании, Италии – 1,3-1,4). Уже есть в мире много городов-миллионеров, где среднее число детей в семье близко к 1,0.

Кризис семьи, путь антидетного, антисемейного развития (если только здесь уместно слово «развитие») может привести только к тупикам. Некоторые из них видны уже сейчас. Западная Европа не случайно использует труд мигрантов: турок, югославов и других. Однако процесс снижения рождаемости идёт и в Турции, и в Югославии, скоро и они начнут испытывать нехватку рабочих рук. Но главная опасность – впереди.

Массовая однодетность уменьшает первоначальную численность населения любой страны, любого народа, человечества в целом в два раза через каждые 25 лет. Это стремительное убывание населения называется в демографии депопуляцией. При этом складывается очень нежелательное соотношение: коэффициент смертности превышает коэффициент рождаемости.

В СССР уже есть, к сожалению, действующая модель такой ситуации: в Москве через каждые 25 лет число коренных жителей сокращается ровно вдвое. Начиная с 1998 года, население РСФСР, Прибалтики, Белоруссии, Украины будет, по предварительным расчётам, уменьшаться с той же закономерностью. То есть советское общество стоит на пороге процесса депопуляции, который будет отягощён более высокой смертностью по сравнению с развитыми странами (по низкой продолжительности жизни, по смертности мы опередили многие и многие страны). К 2010–2015 году Средняя Азия своей относительно высокой рождаемостью перестанет компенсировать эти процессы пополнением населения – темпы снижения рождаемости и там колоссальные.

Да, кризис семьи – беда всей современной цивилизации, ориентированной на промышленное производство, и выражается этот кризис в девальвации семейных ценностей. Советская же семья обогащает картину специфическими штрихами.

Бесчисленные проблемы, связанные с семьёй, обостряются. Нельзя сказать, что для их решения совсем ничего не делается. Но отдельные льготы семьям с детьми и многодетным семьям, к сожалению, изменить положения с первичной социальной ячейкой не могут.

Не удивительно поэтому, что проведённые социологами страны опросы показали: молодые люди ставят на первые места «я» – мужчина, «я» –женщина, «я» – инженер, врач и так далее, но не мать и не отец. («Я» – муж или «я» – жена тоже, кстати, на последних местах).

Другими словами, независимо от материального благополучия живое существо самоопределяется как угодно, но только не через родительство. Когда в житейских ситуациях разные ценности жизни сталкиваются, в их противоборстве выясняется, что общество в целом отдаёт предпочтение любым другим интересам, а возможности вступления в брак, создания семьи и обзаведения детьми не принимаются во внимание.

Сила инерции небрежения семьёй сильнее малых финансовых инъекций в эту семью. Государство привыкло черпать из неё многое, уповая на бесперебойную реализацию её социальных функций (авось, есть ещё ресурсы). Перестройка до сих пор во многом идёт мимо семьи, фактически поддерживая холостяцкий образ жизни, хотя именно семья не только средоточие всех противоречий перестройки, но и её огромный потенциал.

Первое утро. Художник В. Михалёвкин

Из журнала «Людаш Матьи» (Венгрия)

***

1 – К. Маркс «Конспект книги Льюиса Г. Моргана «Древнее общество», Архив Маркса и Энгельса, т. IХ, Огиз-Госполитиздат, 1941, с. 37

2 – «Семья и коммунистическое государство», М., Госиздат, 1920, с. 10

3 – Там же, с. 23

4 – К. Цеткин «Женщина и её экономическое положение». Перевод с нем., СПб., «Молот», 1905 г., с. 31

• Журнал «Социум»
• 1991 год
• №1

Ещё в главе «Семья - нация - страна»:

«Первоатом» советской системы

Мы вместе? Теория, за которую не платят, а расплачиваются

Мы лучше всех