О том, что философствовать – это значит учиться умирать
...Все рассуждения в нашем мире сводятся, в конечном итоге, к тому, чтобы научить нас не бояться смерти. И в самом деле, либо наш разум смеётся над нами, либо, если это не так, он должен стремиться только к одной-единственной цели, а именно – обеспечить нам удовлетворение наших желаний, и вся его деятельность должна быть направлена лишь на то, чтобы доставить нам возможность творить добро и жить в своё удовольствие, как сказано в Священном Писании.
Все в этом мире твёрдо убеждены, что наша конечная цель – удовольствие, и спор идёт лишь о том, каким образом достигнуть его; противоположное мнение было бы тотчас отвергнуто, ибо кто стал бы слушать человека, утверждающего, что цель наших усилий – наши бедствия и страдания?
.jpg)
До или после Монтеня замечено, что человек в детстве интересен переживаниями, а в зрелости – мыслями?
Автор рисунка: А. Пахомов
Разногласия между философскими школами в этом случае чисто словесные. Здесь больше упрямства и препирательств по мелочам, чем подобало бы людям такого возвышенного призвания. Впрочем, кого бы ни взялся изображать человек, он всегда играет вместе с тем и себя самого. Что бы ни говорили, но даже в самой добродетели конечная цель – наслаждение...
Если кто утверждает, что достижение добродетели – дело мучительное и трудное и что лишь обладание ею приятно, это всё равно как если бы он говорил, что она всегда неприятна. Разве есть у человека такие средства, с помощью которых кто-нибудь хоть однажды достиг полного обладания ею?..
Блаженство и счастье, которыми светится добродетель, заливают ярким сиянием всё имеющее к ней отношение, начиная с преддверия и кончая последним её пределом. И одно из главнейших благодеяний её – презрение к смерти; оно придаёт нашей жизни спокойствие и безмятежность, оно позволяет вкушать её чистые и мирные радости; когда же этого нет – отравлены и все прочие наслаждения.
Вот почему все философские учения встречаются и сходятся в этой точке. И хотя они в один голос предписывают нам презирать страдания, нищету и другие невзгоды, которым подвержена жизнь человека, всё же не это должно быть первейшей нашей заботою, как потому, что эти невзгоды не столь уже неизбежны (большая часть людей проживает жизнь, не испытав нищеты, а некоторые – даже не зная, что такое физическое страдание и болезни, каков, например, музыкант Ксенофил, умерший в возрасте ста шести лет и пользовавшийся до самой смерти прекрасным здоровьем), так и потому, что, на худой конец, когда мы того пожелаем, можно прибегнуть к помощи смерти, которая положит предел нашему земному существованию и прекратит наши мытарства...
.jpg)
Монтень утверждал, что размышлять о смерти – значит размышлять о свободе
Лекарство, применяемое невежественными людьми, – вовсе не думать о ней. Но какая животная тупость нужна для того, чтобы обладать такой слепотой! Таким только и взнуздывать осла с хвоста. И нет ничего удивительного, что подобные люди нередко попадают в западню. Они страшатся назвать смерть по имени, и большинство из них при произнесении кем-нибудь этого слова крестится так же, как при упоминании дьявола.
И так как в завещании необходимо упомянуть смерть, то не ждите, чтобы они подумали о его составлении прежде, чем врач произнесёт над ними свой последний приговор; и одному Богу известно, в каком состоянии находятся их умственные способности, когда, терзаемые смертными муками и страхом, они принимаются, наконец, стряпать его...
Если бы смерть была подобна врагу, от которого можно убежать, я посоветовал бы воспользоваться этим оружием трусов. Но так как от неё ускользнуть невозможно, ибо она одинаково настигает беглеца, будь он плут или честный человек, и так как даже наилучшая броня от неё не обережёт, давайте научимся встречать её грудью и вступать с нею в единоборство.
И, чтобы отнять у неё главный козырь, изберём путь, прямо противоположный обычному. Лишим её загадочности, присмотримся к ней, приучимся к ней, размышляя о ней чаще, нежели о чём-либо другом... Так поступали египтяне, у которых был обычай вносить в торжественную залу, наряду с самыми лучшими яствами и напитками, мумию какого-нибудь покойника, чтобы она служила напоминанием для пирующих.
Неизвестно, где поджидает нас смерть; так будем же ожидать её всюду. Размышлять о смерти – значит размышлять о свободе. Кто научился умирать, тот разучился быть рабом. Готовность умереть избавляет нас от всякого подчинения и принуждения. И нет в жизни зла для того, кто постиг, что потерять жизнь – не зло...
Что до меня, то я, благодарение Богу, готов убраться отсюда, когда ему будет угодно, не печалясь ни о чём, кроме самой жизни, если уход из неё будет для меня тягостен. Я свободен от всяких пут; я наполовину уже распрощался со всеми, кроме себя самого. Никогда ещё не было человека, который был бы так основательно подготовлен к тому, чтобы уйти из этого мира, человека, который отрешился бы от него так окончательно, как, надеюсь, это удалось сделать мне...
«Пей и возвеселись сердцем, ибо, когда умрёшь, ты будешь таким же», так и я приучил себя не только думать о смерти, но и говорить о ней всегда и везде. И нет ничего, что в большей мере привлекало б меня, чем рассказы о смерти такого-то или такого-то; что они говорили при этом, каковы были их лица, как они держали себя; это же относится и к историческим сочинениям, в которых особенно внимательно изучаются места, где говорится о том же... Если бы я был сочинителем книг, я составил бы сборник с описанием различных смертей, снабдив его комментариями. Кто учит людей умирать, тот учит их жить...
Размышлять о смерти наперёд – это, без сомнения, вещь полезная. И потом, разве это безделица – идти до последней черты без страха и трепета? И больше того: сама природа спешит нам на помощь и ободряет нас. Если смерть быстрая и насильственная, у нас нет времени исполниться страхом пред нею; если же она не такова, то, насколько я мог заметить, втягиваясь понемногу в болезнь, я вместе с тем начинаю естественно проникаться известным пренебрежением к жизни.
Я нахожу, что обрести решимость, умереть, когда здоров, гораздо труднее, чем тогда, когда меня треплет лихорадка. Поскольку радости жизни не влекут меня больше с такой силой, как прежде, ибо я перестаю пользоваться ими и получать от них удовольствие, – я смотрю на смерть менее испуганными глазами. Это вселяет в меня надежду, что чем дальше отойду я от жизни и чем ближе подойду к смерти, тем легче мне будет свыкнуться с мыслью, что одна неизбежно сменит другую.
.jpg)
Он шёл и дальше, полагая, что кто научился умирать, тот разучился быть рабом
Автор фото: В. Христофоров
Убедившись на многих примерах в справедливости замечания Цезаря, утверждавшего, что издалека вещи кажутся нам нередко значительно большими, чем вблизи, я подобным же образом обнаружил, что будучи совершенно здоровым, я гораздо больше боялся болезней, чем тогда, когда они давали знать о себе...
Рассмотрим теперь, как поступает природа, чтобы лишить нас возможности ощущать, несмотря на непрерывные перемены к худшему и постепенное увядание, которое все мы претерпеваем, и... наши потери, и наше постепенное разрушение. Что остаётся у старика из сил его юности, от его былой жизни?
Ней senibus vitae portio quanta manet* (1)
Когда один из телохранителей Цезаря, старый и изнурённый, встретив его на улице, подошёл к нему и попросил отпустить его умирать, Цезарь, увидев, насколько он немощен, довольно остроумно ответил: «Так ты, оказывается, мнишь себя живым?» Я не думаю, что мы могли бы снести подобное превращение, если бы оно свалилось на нас совершенно внезапно. Но жизнь ведёт нас за руку по отлогому, почти неприметному склону, потихоньку да полегоньку, пока не ввергнет в это жалкое состояние, заставив исподволь свыкнуться с ним.
Вот почему мы не ощущаем никаких потрясений, когда наступает смерть нашей молодости, которая, право же, по своей сущности гораздо более жестока, нежели кончина еле теплящейся жизни или же кончина нашей старости. Ведь прыжок от бытия-прозябания к небытию менее тягостен, чем от бытия-радости и процветания к бытию-скорби и муке...
Раз смерть неизбежна, не всё ли равно, когда она явится? Тому, кто сказал Сократу: «Тридцать тиранов осудили меня на смерть», последний ответил: «А их осудила на смерть природа».
Какая бессмыслица огорчаться из-за перехода туда, где мы избавимся от каких бы то ни было огорчений!
Подобно тому как наше рождение принесло для нас рождение всего окружающего, так и смерть наша будет смертью всего окружающего. Поэтому столь же нелепо оплакивать, что через сотню лет нас не будет в живых, как то, что мы не жили за сто лет перед этим...
«Ваше бытие, которым вы наслаждаетесь, одной своей половиной принадлежит жизни, другой смерти. В день своего рождения вы в такой же мере начинаете жить, как умирать.
Всякое прожитое вами мгновение вы похищаете у жизни; оно прожито вами за её счёт. Непрерывное занятие всей вашей жизни – это взращивать смерть. Пребывая в жизни, вы пребываете в смерти, ибо смерть отстанет от вас не раньше, чем вы покинете жизнь.
Или, если угодно, вы становитесь мёртвыми, прожив свою жизнь, но проживаете вы её, умирая: смерть, разумеется, несравненно сильнее поражает умирающего, нежели мёртвого, гораздо острее и глубже.
Если вы познали радости жизни, вы успели насытиться ими; так уходите же с удовлетворением в сердце.
Жизнь сама по себе – ни благо, ни зло: она вместилище и блага и зла, смотря по тому, во что вы сами превратили её. И если вы прожили один-единственный день, вы видели уже всё. Каждый день таков же, как все прочие дни...
Если вы присматривались к хороводу четырёх времён года, вы не могли не заметить, что они обнимают собою все возрасты мира: детство, юность, зрелость и старость. По истечении года делать ему больше нечего. И ему остаётся только начать вё сначала. И так будет всегда...
.jpg)
Как бы отнёсся Монтень к словам значительно более позднего по рождению Гёте: «Смерть – художественный приём для создания новых жизней»?
Монтаж. Использовано фото В. Христофорова
Никто не умирает прежде своего часа. То время, что останется после вас, не более ваше, чем то, что протекало до вашего рождения; и ваше дело тут сторона.
Где бы ни окончилась ваша жизнь, там ей и конец. Мера жизни не в её длительности, а в том, как вы использовали её: иной прожил долго, да пожил мало; не мешкайте, пока пребываете здесь. Ваша воля, а не количество прожитых лет определяет продолжительность вашей жизни. Неужели вы думали, что никогда так и не доберётесь туда, куда едете не останавливаясь? Да есть ли такая дорога, у которой не было бы конца?..
Ни людей, ни жизнь человеческую не измерить локтями. Хирон отверг для себя бессмертие, узнав от Сатурна, своего отца, бога бесконечного времени, каковы свойства этого бессмертия. «Вдумайтесь хорошенько в то, что называется вечной жизнью, и вы поймёте, насколько она была бы для человека более тягостной и нестерпимой, чем та, что я, природа, даровала ему. Если бы у вас не было смерти, вы без конца осыпали б меня (природу. – Ред.) проклятиями за то, что я вас лишила её.
Я сознательно подмешала к ней чуточку горечи, дабы, принимая во внимание доступность её, воспрепятствовать вам слишком жадно и безрассудно устремляться навстречу ей. Чтобы привить вам ту умеренность, которой я от вас требую, а именно, чтобы вы не отвращались от жизни и вместе с тем не бежали от смерти, я сделала и ту и другую наполовину сладостными и наполовину скорбными.
Я внушила Фалесу, первому из ваших мудрецов, ту мысль, что жить и умирать – это одно и то же. И когда кто-то спросил его, почему же, в таком случае, он всё-таки не умирает, он весьма мудро ответил: «Именно потому, что это одно и то же».
Вода, земля, воздух, огонь и другое, из чего сложено моё здание, суть в такой же мере орудия твоей жизни, как и орудия твоей смерти. К чему страшиться тебе последнего дня? Он лишь в такой же мере способствует твоей смерти, как и все прочие. Последний шаг не есть причина усталости, он лишь даёт её почувствовать. Все дни твоей жизни ведут тебя к смерти; последний только подводит к ней».
Таковы благие наставления нашей родительницы – природы.
Мишель Монтень
***
1 – Увы! Сколь малая толика жизни оставлена старцам (лат.)
Ещё в главе «Жизнь - слово - дело»:
В доме должно быть всё прочно – считает президент Торгового Дома «Легпромсырьё»
Занять достойное место на информационном рынке
«Мир наш – школа, где мы учимся познавать»
О том, что философствовать – это значит учиться умирать