НОСТРАДАМУС XX ВЕКА? (Парадоксальные идеи и прогнозы Жана Гимпела)
Новый расцвет Европы XI–XIII веков, так же, как и расцвет Античности, совершался на аграрной основе. Однако у «фантастического Средневековья» было по крайней мере два важных отличия от «фантастических форм» Античности. Одно отличие средневековой «фантастики» от античной заключалось в том, что средневековая Европа, в значительно большей степени, чем Греция или Рим, была интегрирована в евразийскую экуменическую систему обмена в качестве одной из её зон, относительно периферийную.
Чёрная Смерть, а затем возникновение на востоке Средиземноморья мощного Османского государства разрушили эту систему, встав на пути с Востока на Запад (и наоборот). Европейцев это заставило искать иные дороги на Восток, и в ходе этих поисков они открыли Америку, создали мировой рынок и начали завоевание мира. Эти процессы породили капитализм в качестве побочного проявления. Однако успешно осуществить экспансию, оказавшуюся мировой, европейцам помогли их социальная организация и техника.
Здесь мы подходим ко второму отличию, много более важному, чем первое, поскольку случай помогает подготовленному. Дело в том, что в расцвете средневекового Запада, сохранявшего свою аграрную суть, несравнимо большую роль играли город и ремесло, исторически созданные производительные силы.
Сама история феодализма протекала впервые как история обособившихся деревни и города, в котором активную роль играют ремесленники и купцы. Это раздвоение резко ускорило развитие: век феодализма, например, в два раза короче античного рабовладельческого века. Экономика и техника приобрели максимальную для докапиталистических социумов автономию именно в средневековом обществе, обусловив бурную динамику его развития.
В самих городах развивались такие формы собственности, которые не имели аналогов в других обществах. К сожалению, Гимпел, сконцентрировавшись на технической стороне, упустил из вида социальную. Речь идёт о такой собственности ремесленника на переделанную трудом природу, на овеществлённый труд, которая, как в своё время заметил исследователь В. Крылов, обусловлена не столько самой этой формой труда, сколько особой искусностью трудящегося индивида.
В отличие от неквалифицированного, грубого физического (в массе своей) труда рабов, труд средневекового ремесленника был трудом искусно-квалифицированным, индивидуально-штучным (а не массовым, как при капитализме). Он порождал особые формы социальной организации в городе – цеховые. Цех – «антифеодализм в пределах феодализма» (К. Маркс), «комплекс позитивных личностных отношений, противостоящий негативным, сеньориальным» (В. Крылов).
Этими формами социальной организации и собственности город европейского Средневековья выходил за рамки натуральной системы производительных сил, преодолевал её. Но выходил и преодолевал функционально, а не субстанционально. Содержательной основой этих отношений и форм собственности оставался характерный для феодализма тип организации натуральных производительных сил.
Отличаясь от земельной собственности, городские формы, о которых идёт речь, в то же время не были капиталистическими (к сожалению, их часто отождествляют с последними. И именно потому многие находят в средневековом городе буржуазию без капитализма, тогда как бюргер не есть буржуа, а связаны они в лучшем случае негативной преемственностью).
Городские формы собственности и не могли непосредственно превратиться в них, поскольку в основе последних лежит не собственность на рабочую силу посредством овеществлённого труда (в цехе – наоборот, «присвоение ручных средств производства обусловлено особой умелостью работника, его трудовым искусством» – В. Крылов). Таким образом, средневековый город с его блестящей культурой, развитыми ремеслом, банковской системой и тому подобным оказывался в значительной степени тупиком.
Социальная закупорка усугублялась ещё и тем, что развивая нефеодальные формы внутри своих стен, город (особенно в зоне урбанистического феодализма, то есть там, где ремесленно-городская активность воплощалась целиком в виде особой государственной единицы) оставался феодальным эксплуататором деревни или даже усиливал эти черты. Натуральная (аграрная) основа, база в какой-то момент оказывалась совершенно неадекватной для дальнейшего развития. В результате эволюция сменялась инволюцией, а затем случались либо натурализация (Италия), либо крах (ганзейские города Северной Европы).
Именно благодаря социальной и технико-экономической динамике феодализм проскочил свой средиземноморский цикл почти вдвое быстрее, чем стадиально предшествовавшие общества, за 400, а не за 800 лет. Что не менее важно, это был по сути уже не столько природный демографический, сколько экономический цикл. И что особенно примечательно, западный социум эпохи Средневековья накопил достаточный социальный и предметно-вещественный потенциал, чтобы не позволить экономическому спаду и упадку полностью разрушить общество, привести его к натурализации.
.jpg)
Пифагор. Гравюра XVI века
Индивидуализированный строй жизни, дифференциация различных сфер общества, их значительная автономия друг от друга и т. п. позволили, несмотря на утраты и упадок в одних сферах, сконцентрировать потенциал общества, прежде всего предметно-вещественный, в основном в одной сфере – военной, сконденсировать в ней в уплотнённом, сжатом виде достижения «фантастического Средневековья». А затем, использовав эту сферу как рычаг, вывести общество из социального пике и поднять на недостижимую прежде высоту.
Грубая, дьявольски-смертельная военная форма исторически оказалась той скорлупой, под которой средневековое общество сохранило свои достижения (хотя и в модифицированном виде) и, самое главное, свой социальный код, противостоящий природно-демографической циклистике (и в этом смысле – антициклический) и адекватный христианству. Реформация не случайно совпала с новым экономическим подъёмом и генезисом капитализма.
Конечно, Гимпел прав, говоря об упадке XIV–XV веков, об огрублении и милитаризации техники и, добавлю я, общества. Но в этом он, к сожалению, не увидел исторического накопления сил для нового взлета, для нового экономико-технического цикла, совпавшего с голландским циклом накопления капитала и гегемонией Голландии.
Как уже в общих чертах говорилось, переживавшее кризис и вступившее в мрачную эпоху средневековое европейское общество, отказавшись от многих достижений и излишеств периода XI–XII веков и упростившись в некоторых сферах, сконцентрировало свои силы в одной сфере – в военной (военно-технической). Эта социальная сублимация, помимо прочего, позволила окончательно отбросить те системные характеристики, которые вызвали спад, и начать преодоление той локально-природной базы, которая делала любое фантастическое состояние обратимым.
Сдвиги именно в военно-технической сфере позволили европейцам в XVI веке в очередной раз повернуть вспять экспансию в Средиземноморье с востока на Запад, то есть возродить крестовые походы, но уже в мировом масштабе и с экономическим привкусом. А ведь именно изменение направления экспансии в Средиземноморье в конце XIII века, угасание самого духа экспансии, связанного с религиозным энтузиазмом (обратим внимание на совпадение и в XVI–XVII веках экспансии с новым религиозным энтузиазмом), Гимпел интерпретирует как показатель старения средневекового Запада: в 1291 году пал последний опорный пункт европейцев в Сирии – Сент Джон Акре. Христианам пришлось покинуть земли, которые они занимали с XI века. Турки-османы захватили большую часть Византийской империи, включая целый район Балкан, и начали угрожать Венгрии и Польше. Европа перешла к обороне, а ислам опять, как в VII–VIII столетиях, начал наступление.
1453 год вполне можно считать концом Средневековья: после 1453 года – это уже даже не «поздняя осень» – «зима». А зима, как известно, это одновременно конец старого года и начало нового. По зимнему дню так же трудно понять, декабрь это или январь, как по периоду 1453–1517 годов трудно сказать, что это: позднее Средневековье или раннее Новое время?
А может, ни то ни другое и сам вопрос, по крайней мере, относительно этого времени, некорректен? Об этом мы поговорим позже, а пока вернёмся к 1453-му, которым Гимпел верно, по моему мнению, датирует окончание Средневековья.
Сам он связывает это прежде всего опять-таки с военной сферой. Гимпел имеет в виду тот факт, что к середине XV века артиллерия стала столь мощной, что оказалась способной решать исход сражений и войн. Так, именно преимущество французов в артиллерии позволило им одержать победы при Форминьи (1450) и при Кастильоне (1453) и, таким образом, «закрыть» Средневековье.
Сказанное Гимпелом можно дополнить ещё одним примером. 29 мая 1453 года турки, разрушив с помощью артиллерии стены, захватили Константинополь. Прекратила существовать, хотя и сведённая до городских стен, но некогда могучая империя, которая символизировала преемственность с Древностью и без которой невозможно представить Средневековье, – Византия.
Конец Византии символизировал как бы окончание Средневековья и Древности одновременно и – бесповоротно. Подчеркну, что эта победа была достигнута с помощью артиллерии – оружия будущего (то есть Нового времени). По отношению к Византии это было и оружие возмездия – возмездия за нежелание и неспособность меняться, за социальную консервацию.
В 1453 году произошло ещё несколько событий, словно сама история решила подчеркнуть конец эпохи. В том году, например, смерть постигла двух известных людей, символизировавших разные, но важные стороны средневековой жизни. Речь о хронисте Ангерране де Монстреле и странствующем рыцаре, звезде турниров, Жаке де Лалене.
Именно в то время начинает складываться новое международное разделение труда в Европе. Углубляется кризис государства (уходят в прошлое старые монархии и появляются новые, агрессивные), а также кризис господствующего класса (например, самоистребительная война Алой и Белой Роз). Кроме того, кризис Церкви как института и как духовной организации; не случайно великая революция 1517–1648 годов начнётся в «мозгу монаха» Мартина Лютера как протест против именно церковной иерархии.
.jpg)
П. Брейгель (фрагмент)
Весь период 1453–1517 годов насыщен людьми и событиями, которые уже перестали быть средневековыми, но ещё не стали новоевропейскими и оказывались как бы социально оголёнными, а потому век их краток, а судьбы часто трагичны. К тому же за эти 64 года из Европы уходит почти всё, что как-то связано со Средневековьем. Иллюстраций много. Например, в 1464 году умирает Козимо Медичи.
В 1477 году в сражении при Нанси гибнет Карл Смелый, который явно не вписывался в brave new world (дивный новый мир) князей и принцев, словно шагнувших на европейскую сцену со страниц книги Никколо Маккьявелли (военную организацию Карла Готлиб Дельбрюк назвал «последним побегом Средневековья»). Победу в битве при Нанси над рыцарским войском Карла Смелого одержала швейцарская пехота – прообраз массовой армии XVI века, ушедшая в прошлое (очевидно, после битвы при Бикокке в 1522 году, по мере становления как раз этой новой армии).
В 1492 году умирает Лоренцо Медичи Великолепный. И в том же году, словно символизируя начало новой европейской экспансии, но теперь не только на Восток – региональной, но и на Запад, мировой, мавров «выбивают» из их последнего владения в Испании – из Гранады, а Христофор Колумб открывает Америку! Через пять лет Джон Кэбот открывает Северную Америку, ещё через три года, в 1500-м, мореплаватель Педру Кабрал открывает Бразилию. В том же году рождается величайший император из дома Габсбургов Карл V (он же Карл I Испанский, внук Карла Смелого и сын его дочери Марии Бургундской и Максимилиана I, Императора Священной Римской Империи).
Приближается Новое время – и ширится борьба против ведьм и колдовства (в 1487 году выходит книга Генриха Инститориса и Якоба Шпренгера «Молот ведьм» – Malleus Maleficarum), обостряются конфликты внутри Церкви (в 1498 году во Флоренции сожжён Джироламо Савонарола); растёт социальный страх (живопись Ганса Мемлинга, Иеронима Босха). Завязываются узлы новых военных конфликтов (1494 год – начало итальянских войн). В 1516-м Томас Мор создаёт свою «Утопию» – план страшного, самого себя угнетающего общества. А в следующем, 1517-м, 31 октября, словно по контрасту, Мартин Лютер публикует свои освобождающие человека тезисы. Начинается великая социальная революция – капиталистическая и в то же время – антикапиталистическая.
Думаю, нам ещё представится возможность подробнее поговорить и о «поздней осени Средневековья», и о ничьём времени 1453–1517 годов как закате Средневековья, и о заре Нового времени, и о великой капиталистической революции 1517–1648 годов, которую с учётом того, что она не только началась и окончилась в Германии, но на территории последней происходили её основные события, можно, пожалуй, назвать Великой германской революцией. В этом смысле можно даже сказать, что Германия родила в муках европейский капитализм и умерла от родов.
Социальная природа не терпит пустоты, и на месте старой Германии возникла новая. Но пережитый нацией шок был столь силён, что в течение нескольких веков рождается философия, степень абстрактности которой соответствовала степени испытанной боли. И в этом смысле великая немецкая философия – от Лейбница до Гегеля – есть духовная изоморфа, интеллектуальный коррелят великой капиталистической революции 1517–1648 годов.
И ещё одна черта, ещё один показатель переходного, промежуточного времени, демонстрирующие, впрочем, как действия, нацеленные на одно, приводят к диаметрально противоположному результату. Зять Карла Смелого (и отец Карла V) Максимилиан I (1493–1519) предпринял попытку исключить войну из повседневной жизни (или, как сказали бы мы сейчас, из общественной практики) путём изменения или тех институтов ограничения войны, точнее, устранения, которые уже сложились в средневековом обществе.
Обычно Средние века считают временем жестоких и непрекращающихся войн всех против всех, конец которым положило лишь современное государство (начиная с XVII столетия). На самом деле такой подход, отчасти верный, улавливает лишь поверхностный слой сути дела. Не будучи способными предотвратить войну, средневековые правители всех рангов стремились ввести её в какие-то рамки. Главным ограничителем был институт под названием Freuga Dei (Божье перемирие, Божий мир).
Впервые Freuga Dei упоминается в 1041 году (в самом начале фантастического Средневековья) и подтверждается в 1095-м в Клермоне папой Урбаном II. Это установление было кодифицировано в 1234 году папой Григорием IX и включено в корпус канонического права.
Так что же такое Freuga Dei? По сути, это установление дробило войну во времени: запрещалось вести военные действия с полудня субботы до утра понедельника. Причина – необходимость проведения молебнов и церковных мероприятий, славящих Господа Бога. Затем период Божьего перемирия распространился на четверг (в честь вознесения Христа), на пятницу (распятие) и субботнее утро (погребение).
Далее. Некоторые места – церкви и церковные дворы, поля во время сбора урожая – объявлялись запретными местами для ведения военных действий. Ослушников ожидало наказание со стороны Церкви и государства.
Конечно же, не все и не всегда соблюдали Божье перемирие, были нарушители и нарушения. И тем не менее существовало некое установление, в большей или меньшей степени ограничивающее войны и снимающее излишнюю агрессивность. Известны случаи, когда противники, разойдясь в субботний полдень, за воскресенье успевали остыть. Система Freuga Dei действовала до тех пор, пока Максимилиан I не решил установить мир везде и всегда. Он провозгласил распространение Божьего перемирия на все дни недели.
В теории это звучало хорошо. Мир охватывал собой всё время, и в Freuga Dei не стало нужды. Практический результат – всё время оказалось охваченным войной, поскольку Freuga Dei не действовало более. Понедельник стал начинаться в субботу.
.jpg)
Испанская монета, отчеканенная в период царствования Филиппа II (1597)
Великий идеалист, человек, которого называли последним рыцарем, по иронии истории стал первым человеком нового времени. Но аналогичная ирония сопровождает и мысли, и дела Мартина Лютера, который хотел вернуться к истокам средневекового благочестия, веры, а в реальности создавал духовную основу современного (то есть капиталистического) общества.
Ну а далее, в следующем номере, обратимся к двум вопросам, над которыми размышляет Гимпел: причины европейской уникальности и сравнительный анализ средневекового (первая половина XIV века) и современного (вторая половина XX века) Запада.
Андрей Фурсов
Ещё в главе «Прошлое - настоящее - будущее»:
НОСТРАДАМУС XX ВЕКА? (Парадоксальные идеи и прогнозы Жана Гимпела)