Наученные Октябрём на блошином рынке (глядя из Москвы)

Лишь плодотворное цени.

Гёте

И неродившимся покуда накажите...

Прерванное октябрьским большевистским переворотом развитие России – тогда ещё существовавшей в границах империи – в сторону парламентской демократии, мощной свободной экономики и просвещённого либерализма, перенесённого на почву национального самосознания, не могло прерваться навсегда.

Внутри советской политической системы, внутри идеологической клетки, даже внутри психологического типа, созданного коммунистами, продолжалась историческая жизнь. Остановленное движение не исчезло, оно передавало свою энергию другим формам национального существования и в конце концов не могло не продолжиться.

Такой путь – возврат на дорогу цивилизации, инициированный сверху, – представляется обусловленным в той же степени, в какой неизбежен был и сам возврат. Дело в том, что революция, опиравшаяся на народный бунт, оставила в исторической памяти такой болевой шок, после которого и третье, и пятое, и, вероятно, десятое поколения русских людей обрели иммунитет против соблазна изменить жизнь с помощью насилия.

Если принять это утверждение, тогда все не совсем объяснимые повороты российской истории новейшего времени получат удовлетворительное толкование. Именно в этом иммунитете, по-моему, причина того, что Великий Террор не вызвал ответного взрыва: первые годы революционного геноцида лучше любого Толстого вбили в народное сознание тупиковость ответа насилием на зло. Именно иммунитет к соблазну бунта объясняет, почему диссиденты никогда не пытались объединиться в революционную партию.

Тем же самым можно объяснить, почему Горбачёв не стал спасать свой социалистический выбор танками и большой кровью, почему так называемые путчисты не защищали своё решение настоящей вооружённой силой, ограничившись лишь бестолковыми марш-бросками техники по столичным улицам...

Наконец, этим же, думаю, объясняются и постоянные ошибки наших мрачных политических гадалок: весной – погромы... зимой – бунты... осенью – кровь...» и так уже третий год. Но проходят весна, и лето, и осень, наступает зима, а народ всё не выходит на улицы, не бьёт витрины в магазине «Диор» на Тверской, не поджигает и не грабит Макдоналдс на Пушкинской, не тащит на столбы демократов... Словом, не делает действительным желаемое для политиков, собирающихся выплыть в кровавом потопе.

И, убеждён, не сделает. Прививка Великого Октября действует.

Спецобслуживание. Автор рисунка: И. Смирнов

Стаканчик вылеченному алкоголику

Однако нельзя, конечно, пребывать в убеждении, что знаменитое терпение народа, уже однажды в этом веке лопнувшее, теперь будет уже бесконечным благодаря упомянутому опыту. Тем более что могут опять найтись бешеные провокаторы, ведь у нас в стране всегда находятся «доброжелатели», готовые поднести стаканчик вылеченному алкоголику. Поэтому попробуем коротко рассмотреть обстоятельства, создающие опасность революционного рецидива.

Первыми, вероятно, следует назвать чудовищные недостатки нынешней политической власти, органически связанные, как и любые недостатки, с её достоинствами. Реформа, начатая сверху, естественным образом оставила у власти людей прежнего истеблишмента.

Стало уже общим местом поэтому называть горбачёвскую реформу революцией вторых секретарей, имея в виду приход к власти второго более цивилизованного и динамичного эшелона партийных функционеров. Что же касается послеавгустовской поросли, то её многие были склонны идеализировать, ведь как-никак она пришла к государственному рулю в результате «народной революции, защитившей себя великим стоянием у Белого дома».

Между тем уже через несколько месяцев стало ясно, что пришли если не вторые секретари, то секретари крупных парткомов, партийные публицисты, старшие научные сотрудники, успешно делавшие карьеру при коммунистах.

Из этого следует многое – начиная от шокирующих западного либерала политических манер, полных цинизма, кончая убивающим русского интеллигента отношением к населению как к инструменту, а не конечному смыслу деятельности.

Могло ли быть по-другому? Если отвечать на этот вопрос до конца честно, придётся признать: могло лишь в случае, если бы власть перешла не к другим персонально людям, а к другому социально-психологическому типу. Но такое никак не может случиться немедленно при переменах сверху – такое возможно лишь в результате революции снизу. То есть кровь, кровь и кровь, очередная кухарка, управляющая государством, не смена властвующей команды, а переворот общественной пирамиды.

Снова миллионы жертв, если не миллиарды, потому что в новой большой – не региональной, как сейчас, – гражданской войне использование ядерного оружия было бы неизбежно.

А результат? Как известно, через десятилетия, когда всё устроится, новая элита обращает результаты на свою пользу, а новая жизнь оказывается хуже старой, дореволюционной – естественно, для тех немногих, кто до неё дожил.

Отрезвляющий эффект рынка... Автор фото: Н. Степаненков

Словом, то, что мы получили вместе с бывшими преподавателями марксизма-ленинизма, экономическими обозревателями газеты «Правда» и секретарями обкомов, пришедшими к власти, – это гораздо лучше того, что было бы, попытайся мы их сбросить и выдвинуть действительно новых людей.

И, вероятно, подсознательно это постигнув, большинство готово мириться с коммунистическими замашками, политической некомпетентностью и даже личной моральной небезупречностью. Срабатывает, срабатывает память о том, чем кончилось безоглядное движение за максимальными лозунгами.

Но, мирясь с политической ситуацией, российский обыватель вынужден приспосабливаться и к сопутствующим ей условиям повседневного существования. И здесь уже возникают отнюдь не умозрительные проблемы.

Наш Flea-Market

В который уже раз основные вопросы русской жизни – кто виноват и что делать – вытесняются кризисом и вместо них встаёт куда более практический: как выжить?

Выживание сегодня, когда рынок пришёл в Россию, практически не затронув производительную часть экономики, а лишь коснувшись распределения, есть выживание не на настоящем свободном рынке, на free-market, а на блошином – flea-market. Это, по-моему, и определяет основную линию поведения и характер оценок, присущих сегодня русскому человеку. Блошиный рынок, называемый по-русски толкучкой, есть сейчас и практическая, и психологическая школа воспитания новых русских.

Причём надо учесть, что опыт толкучки мы имеем – и в гражданскую, и после неё, и во Вторую мировую, и в течение всего долгого послевоенного времени. Кем же предстаёт русский на блошином рынке? Прежде всего, здесь он вступает в серьёзное противоречие между многими качествами национального характера и целями нормальной для этого места деятельности.

Если он остаётся внутри блошиного рынка, непосредственная практическая, причём быстро и по возможности легко достигаемая, прибыль должна безусловно определять всё его поведение. При этом за бортом неизбежно остаются: нематериальные претензии к жизни, гражданские амбиции, национально-государственные притязания, любые нерациональные мотивы не только действий, но и побуждений.

И мы видим, – что бы ни твердили российские национал-социалистические фундаменталисты, – как всё большая часть русских начинает всё естественней чувствовать себя на бурно растущем первоначальном торжище.

Ни одна политическая демонстрация за всё посткоммунистическое время не выводила на улицы такого количества людей, сколько вывел их президентский указ, разрешающий торговать кому угодно, где угодно и практически чем угодно. Тут естественно возникает вопрос: а хорошо ли это? Можно присоединиться к тем, кто оплакивает гибель России и русского национального духа в грязи уличной барахолки, в торгашестве и жажде наживы.

Кстати, оплакивать всё это они не стесняются вместе с самыми твердокаменными наследниками большевиков, действительно едва не погубивших Россию... Но можно посмотреть на происходящее и по-другому.

Пейзаж после рынка. Автор фото: О. Иванова

Отрезвляющий эффект рынка

Оставив в стороне даже то соображение, что практика показывает: другого пути в свободную экономику для стран, отставших настолько, как наша, нет.

Возникновение сначала мелкой полукриминальной, потом крупной компрадорской буржуазии, жестокие законы примитивного рынка, постепенно смягчающиеся по мере того, как общество становится богаче, ориентация и развитие производства на иностранные инвестиции капитала и технологий – словом, путь, испытанный теми, кто (в третьем мире) сумел вырвать свои страны из нищеты.

Но, повторяю, оставим в стороне экономику, обратим внимание на политику и социальную психологию. Человек на блошином рынке, сосредоточиваясь на ежеминутной выгоде, не сохраняет сил для социальной активности, и это мне представляется сегодня величайшим благом для России.

Слишком велико сейчас искушение, слишком сильно давление тягот жизни, и потому слишком велика вероятность того, что, будь у нас силы для практического участия в политике, мы бы, несмотря на трагический опыт, преодолели бы отвращение к крови – и рухнули бы все вместе в насилие, окончательно погубив и страну.

Для того есть достаточно оснований: и разрушение эгалитарианских иллюзий, и гибель имперских маний величия, и резкая политизация всех сфер жизни, не связанных непосредственно с материальными интересами, – культуры прежде всего.

– А вот, не купите ли, господа? Себе брали, да размер не подходит!

Автор рисунка: С. Тюнин

Я бы высказал парадоксальную мысль: то, что сегодня наиболее жёсткие конфликты идут на бывших окраинах бывшей империи, а не в России, объясняется не только – а может, и не столько – более сложной этнической ситуацией, а ещё и тем, что, попросту говоря, там всегда – и сейчас тоже – было несколько легче выжить экономически.

Ещё проще: в России никто не станет кормить несколько национальных гвардий, дай Бог самим мирным обывателям прокормиться. Тем более, что русские уже могут видеть, к чему приводит неумеренное участие целых народов в решении политических проблем – от близких Осетии и Молдовы до далёких Сербии и Хорватии.

Из России же смотрят на эти конфликты, уже переросшие кое-где в локальные войны, с ужасом, сочувствием, но, как правило, без непосредственного чувства причастности.

Рынок, тем более рынок первобытный, людей нищих атомизирует, лишает чувства острой причастности к любому социальному сообществу – будь то разрушившаяся империя или политическая партия.

Вот почему более или менее искренние чувства по поводу изменений на карте того, что при коммунистах гордо называлось шестой частью земной суши, сегодня испытывают только и именно те, кому никак не находится места на всероссийской толкучке, кто своё практическое выживание связывает – по недальновидности или справедливо – не с вольной торговлей, а с общественной поддержкой.

«Против» и «за» рынок: почему?

Что это за группы? Прежде всего наиболее влиятельна из них часть гуманитарной интеллигенции, не видящая себе места в нынешней экономической ситуации. Этим людям нетрудно найти идеологическое обоснование своему неприятию реальности – от элементарного национализма у более примитивных до русской идеи, к которой апеллируют наиболее честные и серьёзные.

И тем и другим можно посочувствовать, для них наступили действительно тяжёлые времена, по крайней мере в ближайшей перспективе.

Но их теоретические построения неубедительны – достаточно вспомнить, на почве каких разных национальных сознаний и комплексов идей укоренился сначала дикий, а потом более цивилизованный рынок.

...Итак, страна готовится к Вальпургиевой ночи?

От англосаксов и протестантов до японцев и буддистов все проходили и прошли сквозь это, не перестав быть ни англичанами, ни японцами.

Другие группы «борцов за Россию» гораздо менее влиятельны – и в силу своего положения в обществе, и из-за собственной неспособности к выражению идей. Это некоторая часть проживших всю жизнь при коммунистах и не желающих в старости расставаться с иллюзиями, это не сумевшие – в основном тоже по возрасту – перестроиться партийные боссы и подобные им, скажем прямо, уходящие носители имперской идеи.

Их немного, и становится всё меньше. Двадцатипятилетний же бизнесмен, два года назад начавший с перепродажи случайно добытого компьютера и имеющий сейчас большую посредническую фирму, вполне равнодушен к переменам на карте. Он готов платить пошлины на новых границах.

Возможно, он в будущем начнёт или поддержит движение или отмену, но ему совершенно чужда гордость своей принадлежностью к империи и абсолютно неприемлемо стремление возродить её ценой серьёзных потерь в практических делах. Если он и склонен чем-то гордиться, то скорее своим «мерседесом» и валютным счётом.

И мальчишка, торгующий сегодня с лотка американскими сигаретами и итальянскими ликёрами, мечтает о таком же «мерседесе», а не о величии империи в восстановленных границах.

Это может показаться циничным, но только жадная суета блошиного рынка спасает нас от кровавой катастрофы. А всё, что помогает избежать крови, я думаю, должен благословить каждый здравый человек, и это уже отнюдь не цинизм.

Александр Кабаков. Из журнала «Журналист»
Статья написана до октябрьских событий в Москве

• Журнал «Социум»
• 1994 год
• №2(33)