Мы вступаем в новое средневековье
Какой мир приходит на смену холодной войне.
(Интервью французского философа
Пьера Аснера газете «Монд»)
.jpg)
– Вы утверждаете, что отношения Восток – Запад всё больше становятся похожи на отношения Север – Юг. Чего следует ожидать от такой эволюции?
– Четыре года назад утверждение о том, что отношения Восток – Запад всё больше напоминают отношения Север – Юг, выглядело бы оригинальным. Сегодня же это стало очевидным. Отношения Восток – Запад потеряли свою специфику, которую давал им примат военного и идеологического противостояния.
Сейчас на первый план выходят отношения экономические и социальные. И в них обнаруживаются те же проблемы, что и в отношениях Север – Юг: долги, помощь, миграция и так далее. Политические проблемы того же свойства: хрупкость государств, гражданские войны, этнические и религиозные конфликты...
Создаётся впечатление, что развитый Запад является относительно стабильным центром, по сравнению с которым Восток и Юг представляются неспокойной периферией, зависимой и стремящейся к одной цели.
Запад занимает доминирующую позицию в экономическом, военном, идеологическом плане, но это внушает ещё большее беспокойство, поскольку Запад знает, что не располагает ни мужеством, ни солидарностью, ни просто способностью распространить своё процветание на Восток или Юг или контролировать царящую там анархию.
– Как Вы относитесь к утверждениям о том, что противостояние двух блоков почти полвека будто бы обеспечивало мир на планете? Роберт Макнамара недавно напомнил, что региональные, периферические конфликты в Северном полушарии принесли за период холодной войны сорок миллионов смертей.
– Долговременный мир, о котором столько говорили, коснулся только развитых стран и отношений Восток – Запад. Между тем некоторые конфликты в третьем мире связаны как раз с этой биполярностью – сверхдержавы предпочитали столкновения через посредников.
От чего мы действительно были избавлены, так это от третьей мировой войны и ядерного конфликта. Сорок лет формула Раймона Арона «Мир невозможен, война невероятна» остаётся в силе.
Сегодня можно было бы сказать, что мир в меньшей степени невозможен (благодаря исчезновению коммунистического тоталитаризма и крушению идеологии), а война в меньшей степени невероятна (из-за почти повсеместно растущей анархии и обесценения ядерного оружия у одних и его бесконтрольного распространения среди других).
.jpg)
– Что Вы думаете о новом соотношении сил в мире?
– По-моему, нельзя больше так говорить. Прежде всего потому, что речь, скорее, идёт о соотношении слабостей, чем о соотношении сил.
Даже в период холодной войны, по словам Лео Лабедца, речь шла больше о соперничестве в упадке, то есть соревновании, победителем в котором был бы не самый могущественный, а дольше сопротивлявшийся силам распада.
Но особенно ещё и потому, что конец холодной войны ускорил раскол международного пространства, ставшего одновременно ещё более расчленённым и более раздробленным регионально.
Соотношения сил уже нет (впрочем, между кем и кем?), есть отношения, отмеченные господством или равновесием, конфликтом или сотрудничеством. Они различаются по сферам (например, денежная или военная) и регионам – Балканы или Кавказ.
Несомненно, сегодня можно говорить о глобальной гегемонии Соединённых Штатов, но поспешим добавить при этом, что поддерживать эту гегемонию становится всё труднее и труднее. Причина этого – внутренние проблемы американского общества, а также отсутствие возможности контролировать транснациональные явления.
Анархия и раздробленность ставят под сомнение даже само понятие мощи.
– Падение Берлинской стены – это заочная победа капитализма над коммунизмом. Однако остаётся нетронутым вопрос о дальнейшем становлении демократии в высокоразвитых обществах. В самом деле, чего стоит демократия, которая предпочитает, чтобы о ней судили по её врагам, а не по её результатам, как заметил автор «Комментариев к обществу зрелищ» Ги Дебор.
– Искушение тоталитаризмом – это изнанка современной демократии. Я отнюдь не хочу сказать, что сталинизм или нацизм – за углом, но мне кажется бесспорным, что западные демократии переживают уже сейчас двойной кризис доверия: с одной стороны, общества по отношению к своим институтам и своему политическому классу, с другой – граждан и народов между собой.
– Вы, стало быть, не считаете, что мировая эволюция неизбежно могла бы привести к установлению безукоризненного порядка, основанного на повсеместном триумфе прав человека?
– Конечно, нет. Бесспорно, что универсальное право людей как жителей планеты, о котором говорил ещё философ Кант, приобрело сейчас необычайную актуальность благодаря революции в средствах коммуникации и экологии. Что-то вроде доверия или мировой солидарности проявляется через транснациональные движения, такие как «Эмнисти интернэшнл» или «Врачи без границ»...
.jpg)
Фото Даниеля Камю из журанал «Пари матч». Реставрация собора Нотр Дам де Пари
Однако следует в то же время заметить, что эти «медали» имеют и оборотную сторону.
Либеральные демократии, между собой живущие в мире, часто проявляли или слабость, или агрессивность по отношению к другим режимам. Они часто бывают растеряны перед теми, кто поддаётся искушению традиционным фанатизмом и жаждой завоевания.
Столкнувшись с Милошевичем, мировое сообщество повторило все исторические ошибки – от политики санкций против Муссолини до безумной пассивности и благодушия в Испании и Мюнхене.
– Как и Раймон Арон, Вы стараетесь думать о войне так же, как и о мире?
– Война заложена в самой структуре международного пространства, то есть в многочисленности государств и отсутствии верховной власти.
В разные эпохи это естественное состояние межгосударственных отношений могло быть освоено военным равновесием, в частности ядерным, а также дипломатией, международным правом, некоторыми правилами сотрудничества.
Философы от Канта и Гегеля до Конта и Маркса видят решение проблемы в создании общества, где война потеряет свой смысл. Действительно, современное общество – это общество, скорее, индустриальное или гражданское, а не военное; оно стремится больше к богатству, чем к славе, и война в нём, кажется, потеряла свою историческую функцию и свой моральный престиж.
Но возникает вопрос, сможет ли оно удовлетворить или погасить великие индивидуальные или коллективные страсти: страх, ненависть, жажду разрушения или мести, так же как и сострадание или стремление к идеалу. А эти страсти, не повлекут ли они за собой обострение индивидуального или социального насилия, тем самым компенсируя утрату роли войны?
Ведь мы живём в обществе, где наисовременнейшая техника, позволяющая манипулировать массами, побуждает к регенерации самых примитивных инстинктов: от Камбоджи до Югославии – в примерах нет недостатка.
– Похоже, международная система гораздо легче организуется экономически, чем политически.
– Совершенно согласен: политика проводится очень множественная и не поддающаяся инструментальной рациональности.
Какие-то элементы совместного управления и мировой организации пробиваются на свет. Среди них: некоторая способность восприятия мировых проблем; консенсус по отношению к тому, что неприемлемо; некоторое слияние между могущественными державами и членами Совета Безопасности и Секретариатом ООН. Но всё это не составляет мировой власти.
Проблема не только в анахронизме биполярного равновесия (следствия Ялтинских соглашений), но и в неожиданной актуальности Версальского и даже Вестфальского договоров, установивших территориальный раздел и суверенность государств.
Посмотрите, всё чаще обсуждается правомерность границ. Поднимаются меньшинства. Миллионы беженцев, никому не нужных, потерявших право иметь права, начинают бороздить дороги и моря, став объектом гонений и войн.
Мы вступаем в новое средневековье, которое для одних – это всеобщность, гибкость, открытость и терпимость, для других – религиозные банды, нищенство и пираты, анархия и постоянные конфликты.
Всё, что мы можем и обязаны сделать, – выступить против односторонних инициатив и применения силы.
Перевела с французского Татьяна Земцова.
Из «Литературной газеты»
Ещё в главе «Прошлое — настоящее — будущее»:
НОСТРАДАМУС XX ВЕКА? (Парадоксальные идеи и прогнозы Жана Гимпела)
Мы вступаем в новое средневековье