Можно ли помирить СССР с историей?

При единении и малое растёт, при раздоре и величайшее распадается.
Саллюстий (85 – 35 гг. до н. э.), римский историк

В предыдущих номерах «Социума», касаясь проблем национальных отношений, мы вели разговор в основном изнутри, то есть толковали о внутренней национальной политике Союза. В предлагаемом здесь материале этносоциолога Эмиля ПАИНА речь идёт о тех же проблемах, однако рассматриваемых как бы в общемировой системе координат – в ретроспективном и сегодняшнем временном пространстве.

Советский Союз – второе издание империи

Социализм советского образца определил собой исторически беспрецедентное по масштабам насильственное вмешательство государства в естественный ход национального развития. Насилие деформировало едва ли не все составляющие этого процесса. Одна из этих составляющих – урбанизация. Во всём мире (СССР тут отнюдь не исключение) она влечёт за собой обострение межнациональных отношений: национальная деревня сталкивается с интернациональным городом.

Однако в условиях социализма сама урбанизация носит надрывный, искусственно сформированный, несвободный характер. На протяжении почти семидесяти лет она сопровождалась завозом в огромных масштабах иноэтнической рабочей силы в города и одновременно разрушением национальной деревни. Так накапливался горючий материал для национального взрыва.

Ещё один общемировой процесс – развитие национальной интеллигенции – всегда сопровождался ростом национального самосознания и одновременно межнационального размежевания народов.

Особенность этого процесса в условиях социализма состояла в том, что те социальные слои, которые могли бы обеспечить сравнительно бесконфликтное развитие национальной культуры, безжалостно истреблялись. И одновременно на рабфаках, в университетах «красной профессуры», затем в обычных учебных заведениях, с необычно льготными правилами приёма и выпуска, искусственно и ускоренно создавалась новая «народная» интеллигенция.

При этом политика формирования «национальных кадров» способствовала появлению среди новой интеллигенции особо конфликтной генерации, которая требует своего места на интеллектуальном и политическом Олимпе только по праву своего социального и национального происхождения. Был выведен странный социальный мутант, соединяющий в себе одновременно агрессивность и конформность. Новую интеллигенцию приучали принимать на веру господствующую в данный момент идеологическую доктрину, поэтому она с равным усердием насаждала и впредь способна насаждать как интернационализм, так и национализм.

И в том, и в другом идеологическом течении слой «неинтеллигентной» интеллигенции всегда пополняет наиболее конфронтационные силы. Именно эти люди держат в своих руках идеологический запал к пороху межнациональных конфликтов.

В едином, но национально чересполосном государстве всегда проявляется противоречие между этнической отдельностью каждой территории и её включённостью в общегосударственную систему связей. Можно по-разному относиться к обоснованности исторических притязаний, можно отрицать допустимость самого принципа доказательств от исторического «права», но нужно признать, что подобные конфликты и подобные доказательства правоты сторон конфликта столь же неизбежны в многонациональном государстве, как жара в Африке или мороз в Арктике.

СССР отличается от других стран сходной национально-территориальной структуры тем, что «сумел» усугубить свою исторически унаследованную склонность к внутренней конфликтности. Так, здесь была изобретена и за семьдесят лет выстроена многоярусная иерархия национально-территориальных образований: союзные республики и области, национальные округа.

Такая иерархия противоречит принципу равенства наций, ведь зачастую в ней один народ подчинён другому на правах зависимой автономии. И осознание этой зависимости всегда чревато возникновением множества межнациональных конфликтов. Такие же последствия неизбежны и в связи с постоянной перестройкой административных границ, когда в одних районах пограничными линиями рассекались единые этнические массивы, а в других произвольно объединялись совершенно разные этносы.

Как правило, лоскутные национально-территориальные структуры – это генетический след имперского прошлого государств. В наибольшей мере они характерны для так называемых «континентальных» империй, формирующихся за счёт покорения одним государством (метрополией) других, соседних.

Понятно, что сама насильственная природа возникновения империй обрекает их на неминуемый распад. И в Российской империи этот процесс развивался по тем же законам, что и в соседних Османской и Австро-Венгерской. Более того, во всех трёх случаях совпадало даже время выхода национальных государств из единого многонационального. Это случилось сразу после Первой мировой войны, ослабившей военную силу империй – основной механизм, удерживавший покорённые народы в единых и неделимых державах. И народы дружно разбежались, как говорится, по своим национальным квартирам.

Однако страна победившего социализма решила поспорить с историей и вернула под свою власть большинство народов-беглецов. Одних удалось вернуть уже в 1922 году, других – к 1940-му. Итоги второго издания империи особенно зримо проявляются сегодня: народы СССР продолжают борьбу за свою независимость, затрачивая на это почти всю свою жизненную энергию, в то время как удачливые беглецы – Финляндия и Польша – направляют свои жизненные ресурсы на повышение благосостояния. А бывшие государства-метрополии – Австрия и Турция – своими экономическими успехами наглядно демонстрируют России, каким империям повезло больше, распавшимся или возродившимся.

Bильнюc. Январь 1991. «Транспарантное» здание должно было бы «покраснеть»: Славься, отечество наше... оказывается... свободное!

А это картинка осетинской «свободы». Драматическое и полукомическое рядом: на приём к начальнику в онучах и лаптях... Даёшь дефицит – носки и обувку!

Не иначе как о «свободе» толковище. Тот же Вильнюс. То же время

Я говорю о втором издании именно империи, ибо до недавних пор Союзу были присущи основные классические признаки её. Она мало чем отличалась, например, от Австро-Венгрии: централизованное государство с пожизненным неизбираемым правителем, который назначает своих наместников в насильственно присоединённые национальные провинции. И только сейчас в СССР появляются первые признаки федерации – зачатки республиканского самоуправления.

Замечу, что переход от имперского устройства к федеративному весьма распространённая общеисторическая тенденция. Но особенно примечательно при этом то, что речь идёт о федеративном устройстве, доказавшем свою эффективность применительно к территориям этнически мозаичных государств.

Примером могут служить выделившиеся из Британской империи федерации – Индия, Нигерия и сложившиеся на обломках Австро-Венгерской империи Чехословакия и Югославия. В каждом из этих государств проявляются острейшие этнотерриториальные конфликты. Правда, есть и исключение.

В качестве единственного примера стабильного федеративного государства с этнически мозаичной территориальной структурой обычно приводят Швейцарию.

Однако в этом случае не учитывают одну чрезвычайно важную особенность данной страны: ни один из трёх крупнейших её народов (немцы, французы и итальянцы) не может рассматривать Швейцарию как свою этническую родину. Следовательно, здесь не проявляется один из основных источников этнотерриториальных конфликтов – спор по поводу исторически преимущественного права народа на данную территорию. Ещё в меньшей мере этот источник межнациональной напряжённости характерен для так называемых эмигрантских стран – США, Канады, Австралии.

Беженцы. От этих глаз глаза не спрятать

Для них федеративное устройство государств оказывается куда более приемлемым, чем для издревле освоенных территорий с имперской историей.

Выскажу предположение, что для государств с таким прошлым федеративное устройство – это лишь некоторое переходное состояние к менее жёстким формам объединения народов – к конфедерациям, союзам суверенных государств. Думаю, что уже к концу века конфедерации будут такой же преобладающей формой организации многонациональных сообществ, какой к началу века были империи.

Контуры этих сообществ уже просматриваются в Западноевропейском экономическом союзе, в Северном Союзе. Ведут переговоры о создании экономического союза ряд стран бывшей Австро-Венгерской империи. Народы используют выгоды единого экономического пространства, оставаясь друг для друга иностранцами.

Иллюзорная интерпретация национальных проблем Союза

Уже слышу стандартное: «А нужно ли было разделяться, чтобы потом объединяться?». Не буду вдаваться в обсуждение выгод и недостатков двух принципиально разных типов союза: объединения народов внутри одного государства и сообщества разных государств, хочу лишь обратить внимание на саму подачу проблематики. Она очень характерна для сознания советского человека: мы так привыкли к тотальной управляемости жизни, что даже не замечаем нелепости вопроса о том, стоило ли устраивать внеплановый закат Римской империи.

Да ведь никто решения о таких «закатах» не принимал – они происходили и происходят вследствие накопления объективных противоречий. Кстати, империи были куда более устойчивыми объединениями, чем многонациональные федерации.

Последние раздираются противоречиями буквально с первых лет жизни, тогда как в империях они накапливались веками. Но в обоих случаях основной импульс развития центробежных тенденций – рост национального самосознания, или, иначе, процесс осознания себя народом как самостоятельной культурной экономической и политической целостностью.

Действие этого процесса можно проиллюстрировать на примере всё той же распавшейся Австро-Венгерской империи и выделившихся из неё многонациональных федераций. Внимательно присмотревшись к судьбе этих государств, столь схожих с нашим, можно избавиться от многих иллюзий относительно природы нынешних национальных проблем в Советском Союзе.

Иллюзия первая: «все беды от нашей бедности, ведь если бы страна была богаче, не возникло бы у республик стремления к отделению». Но вот, например, чехи стремились выделиться из Австро-Венгрии – одного из наиболее развитых для своего времени государств Европы, – да и сама Чехия отнюдь не напоминала африканскую колонию, а по уровню экономического развития даже опережала Австрию. Можно привести и другие примеры, показывающие, что высокий уровень экономического развития этнотерриториальной общности не только не удерживает, но чаще всего стимулирует её к политической самостоятельности. Сравните, кто больше заинтересован в сохранении Союза – республики Средней Азии или Прибалтики?

Итак, партполитруки ВС не у дел... Карабахская, бакинская, вильнюсская, московская политграмота да образумит окончательно их подопечных!

Рисунок: В. Сысоев

Иллюзия вторая: «если бы у народов СССР была культурная автономия, возможность самостоятельно развивать национальную культуру, то у них не возникло бы желания добиваться своей государственности». И опять же исторические факты опровергают эту гипотезу. Так, западные украинцы в составе Австро-Венгрии, а затем Польши, имели практически полную культурную самостоятельность, а условия их национального развития были во много раз лучше, чем в Советской Украине, где в середине 30-х годов даже национальные школы были закрыты. И именно западные украинцы, а не восточные всегда проявляли наибольшее стремление к восстановлению независимой украинской государственности.

Ни пяди советской земли соседнему советскому народу! Рисунок: Л. Воробьёв

Стоит ли объяснять, что у людей, утративших свои этнокультурные особенности, не возникает импульсов к культурному, а тем более к национально-политическому обособлению. И наоборот, высокое культурное развитие порождает стремление народа оградить свою национальную самобытность от каких-либо внешних угроз, и пока история не придумала более надёжного гаранта, чем политическая независимость народа, собственная государственность.

Иллюзия третья («официальная»): «повышение политической самостоятельности республик в обновлённой федерации остановит центробежные тенденции». Ответом на это может служить пример Хорватии или Словении, которые уже сегодня имеют больше прав в Югославии, чем теоретически может иметь любая республика в обновлённом федеративном Советском Союзе.

Однако эти права не охлаждают стремлений хорватов и словенцев выделиться из федеративного государства. И это неудивительно: у них сохранилась национальная культура; есть достаточная база для самостоятельного экономического развития; им не хватает только своей государственности. Нечто похожее прослеживается в эволюции требований наших национальных движений.

Обычно они начинались с требований культурной автономии, затем декларировалась необходимость обеспечения региональной экономической самостоятельности, а завершались программами достижения полного государственного суверенитета. Такая эскалация потребностей естественна – всё стремится к завершённости, и национальное самосознание тоже.

Единая этническая территория, сохранившаяся национальная культура, собственная экономическая база, да ещё в придачу и какая-то, пусть самая куцая, административная автономия. Всё это как бы кирпичики, которые, складываясь, позволяют народу полнее осознать себя как самостоятельную национальную целостность. И чем выше разрыв между национальной самостоятельностью народа и его политической подчинённостью, тем сильнее стремление народа к независимости.

Те государства-метрополии, которые осознали неизбежность борьбы своих колоний за независимость и сами стали как бы повивальными бабками при рождении молодых государств, избавили себя от многих политических драм. Однако государство казарменного социализма выбрало другой путь – оно противопоставило центробежным процессам всё возрастающее насилие.

Политика депортации народов – первопричина конфликта в Крыму, конфликтов на границе Осетии и Чечено-Ингушетии, в Поволжье – во всех районах, откуда были буквально выпихнуты народы (а ферганские события показывают, что и в районах их ссылки). Произвол государства в определении административных границ, статуса и национально-территориального устройства республик обусловил появление нагорно-карабахского, абхазского, юго-осетинского и подобных им конфликтов.

Экономическая экспансия центральных ведомств в союзных республиках, сопровождаемая завозом туда иноэтнической рабочей силы, стимулировала обострение межнациональных отношений в Прибалтике, в Молдавии, в Казахстане и в других республиках.

Итак, межнациональные конфликты в большинстве своём – это историческое эхо политики, предшествовавшей так называемой перестройке. Но нельзя отрицать и того, что проявились они именно сегодня. Более того, все мы свидетели возникновения конфликтов времени, отсчёт которому идёт от 1985 года. И основная причина их возникновения – всё то же сопротивление государственной власти объективному ходу развития национальных процессов. Изменились лишь форма и тактика сопротивления.

Запрограммированная неоднозначность национальных движений

Нерешённость социальных и национальных проблем в сочетании с углубляющимся кризисом в экономике порождает в обществе атмосферу массовой межнациональной напряжённости. Почти неизбежным становится возникновение спорадических вспышек насилия. Но раз начавшись, конфликты затем развиваются по своим внутренним законам.

Преступная агрессивность одних поощряет других брать на себя функцию отпора враждебным нападениям, создавать для этого собственные вооружённые формирования. Чем всё это оборачивается, известно. Не менее трагично последствие такого развития событий – чудовищная деформация правосознания людей. В этом смысле трагедия в Сумгаите породила ферганскую, ошскую и другие подобные драмы. В такой атмосфере зачастую развивается процесс негативной перестройки некоторых национальных движений. В их рядах начинается подавление инакомыслия, оттесняются умеренно настроенные группы и одновременно укрепляют позиции ультрарадикальные образования.

Сказанное, разумеется, не относится ко всем национальным движениям. И уж никак не могу согласиться с довольно распространённым мнением, будто бы национальные движения и есть источник социальной и межнациональной напряжённости в обществе.

Напротив, став ныне политической базой новой власти во многих республиках, национальные движения оказывают заметное и преимущественно положительное влияние на всё социально-политическое развитие страны во многом благодаря их усилиям, прежде всего усилиям прибалтийских движений; утвердились в обществе представления о неизбежности установления рыночных отношений. Бесспорна ведущая роль таких движений в развенчании сталинщины и антинародного режима в целом. И уж несомненно именно они способствовали утверждению в общественном сознании идеи суверенности республик.

Вместе с тем национальные движения внутренне противоречивы и изначально неизбежно конфронтационны – это объединения «против». При этом врагом может быть власть, общественный строй, а могут быть и другие народы. Национальные движения, развиваясь в благоприятной социально-политической обстановке, могут трансформироваться в демократические партии, которые блокируют неконтролируемые вспышки насилия и переводят свою деятельность с колеи конфронтации на путь парламентской оппозиции.

Однако в атмосфере осадного положения такие движения иногда вырождаются в микрототалитарные организации, которые ведут между собой вооружённую борьбу, наподобие той, которая уже много лет не утихает в Ливане.

К сожалению, выбор направления развития зависит не только, да и не столько от самих национальных движений. В обществах, в которых реформы проводятся «сверху», многое проистекает от действий фактически всё ещё правящей КПСС. А её позиция нередко стимулирует конфронтационные процессы.

Характерно, что обе противоборствующие политические силы – КПСС (местных вариаций) и национальные оппозиции – в чём-то похожи друг на друга. Не знаю, возникло ли это сходство в процессе борьбы или унаследовано от общего тоталитарного прошлого, но сходство черт бросается в глаза. Это прежде всего классовое, или клановое, мышление, допускающее и поощряющее защиту прав и интересов «своей» группы и начисто отрицающее аналогичные права и интересы «чужих». Неудивительно поэтому, что некоторые республиканские законодательные акты, ограничивающие права автономий или компактно проживающих национальных групп, как будто бы списаны с указов Центра, ограничивавших суверенитет самих республик.

Но, наверное, больше всего социал-империалистов и некоторых национал-демократов объединяет воинствующий субъективизм – непонимание или нежелание признавать объективные закономерности развития государств.

Вот уже шесть лет многие политические деятели сводят решение национальных проблем исключительно к поиску «заговорщиков» и «зачинщиков». Центральная власть ищет их среди коррумпированных групп и национальных движений, руководители некоторых республик с таким же упорством ищут во всём «руку Кремля».

Трудно согласиться, например, с мнением Звиада Гамсахурдиа, что проблемы Южной Осетии и Абхазии целиком инспирированы Москвой. Ведь ситуация, сходная с югоосетинской или абхазской, имеет место в Хорватии и Косово, в канадском Квебеке.

Если и здесь видеть только чьи-то «происки», то тогда поиск их истоков придётся начать ещё со времён самых последних римских цезарей. А всё потому, что проблема национальных меньшинств неизбежно возникает и, следовательно, повторяется на всех переломных этапах развития многонациональных государств.

Немалые проблемы малых народов

Даже раздел семей иногда сопровождается конфликтами, а раздел государства всегда драматичен, поскольку чаще всего влечёт за собой некую коллизию: одна этническая общность стремится обрести свою государственность, но на той же территории живут и другие народы, как правило, составляющие меньшинство, которые хотели бы остаться подданными прежнего государства.

В этом отношении СССР отличается от иных многонациональных государств разве что необычно большим количеством людей, обретающихся за пределами своих республик, то есть представляющих собой иноэтническое население в тех или иных республиках. Таких по разным подсчётам от 65 до 70 миллионов. Далеко не все из них выступают против выхода республик из Союза, но какая-то часть может выражать недовольство.

Именно эти люди, по мнению яростных защитников неделимости державы, не дадут распасться Союзу. Но мы здесь не оригинальны: не только у нас народ, составляющий большинство в метрополии, значится меньшинством в колониях своей державы. Немцы были второй по численности этнической группой в Чехии, сотни тысяч турок жили в Болгарии, Греции, на Кипре, миллионы англичан и французов обретались в странах Азии и Африки. Многие из этих людей не только выступали против отделения бывших колоний, но и защищали неделимость своих держав с оружием в руках, но ещё ни разу им не удалось остановить распад империй.

Однако как бы там ни было, проблема национальных меньшинств самая болезненная во всей совокупности проблем трансформации межнациональных государств.

Вряд ли есть необходимость в доказательстве недопустимости таких методов решения этой проблемы, как геноцид, депортация или насильственная ассимиляция меньшинств. Кстати, территориальные потери, возможно, не самая дорогая плата за независимость – живут же Мексика без Техаса, Индия без территории Пакистана и последний – без территории Бангладеш. Однако напомню, что всякий раз подобные территориальные переделы не обходились без человеческих жертв, поэтому умница история «придумала» альтернативу этому радикальному решению. Речь идёт о предоставлении льготных (непременно льготных!) политических прав национальным меньшинствам. Льготы не привилегии.

Они выполняют сугубо компенсаторные функции, создают атмосферу доверия меньшинства к большинству. А это, в свою очередь, устраняет важнейший фактор конфликтности – опасения меньшинств о потенциальной возможности ущемления своих прав этническим большинством. Так, в Финляндии специально для шведов, составляющих лишь 6,3 процента населения страны, введён второй государственный язык.

В крошечном государстве Люксембург, сопоставимом по числу жителей с подмосковным Подольском, приняты три государственных языка, при этом последним, лишь в 1984 году, был возведён в ранг государственного люксембургский диалект (язык народа, который с большим правом, чем другие, может называть себя коренной национальностью этой страны). И это весьма показательно: в большинстве цивилизованных государств государственные языки вводятся не для удобства этнического большинства. Делается это исключительно для того, чтобы обеспечить возможность даже самой малочисленной этнической общности участвовать в политической жизни страны, а её представителям занимать государственные должности, сохраняя при этом свою культуру.

Действия по достижению межнационального согласия предполагают заинтересованность как национального большинства, так и меньшинства. Последнее должно признать не только юридическую правомерность, но и историческую закономерность стремления этнического большинства обрести свою политическую независимость, суверенитет. Тот факт, что у многих меньшинств, живущих в союзных республиках, такого понимания нет, неудивителен. В конце концов, ломка психологических стереотипов всегда очень сложный, болезненный и длительный процесс, а тут речь идёт об одном из доминирующих в ряду образов – образе родной земли.

Для народов покорённых территорий их республика и есть родина. Её образ выстрадан. Он может быть гипертрофирован, мифологизирован, ведь подавленные влечения, как известно, часто превращаются в мании. А для представителя метрополии «наш адрес – Советский Союз». Болгары, боровшиеся за независимость, называли пятисотлетнюю зависимость от Турции игом. Жители же метрополии считали Болгарию частью своей большой родины, а борцов за независимость сепаратистами, разваливающими единую державу.

Не берусь утверждать, что никто из нынешних жителей Турции не сожалеет о распаде Османского государства, но знаю, что во времена империи эта страна не вылезала из войн и оплатила их тысячами жизней не только чужих, но и своих граждан, а после её распада с Турцией не воевало ни одно государство.

Ещё раз констатирую, что трансформация многонационального государства требует времени, в том числе и на привыкание к мысли о неизбежности и целесообразности таких перемен.

Время так поработало, что мало кого из наших сограждан сегодня беспокоит, что Финляндия – неотъемлемая часть Российской империи – так и не стала союзной республикой, живёт себе независимо... Всё это так, но нас беспокоит, кровно задевает мучительный переход к будущему национально-государственному устройству. Социализм сделал всё, чтобы процесс этот был чрезвычайно болезненным: так устроена наша экономика, так проведены административные границы, так расселены люди, так деформировано наше сознание.

Поэтому основной задачей политиков должно стать облегчение родовых мук национального обновления. Центральные власти должны наконец осознать безнадёжность борьбы с историей, бессмысленность сопротивления процессу превращения республик единой страны в независимые государства. А властям республик, борющихся за свой суверенитет, не стоит подстёгивать историю.

Обретение независимости требует времени, и потратить его следует прежде всего на достижение согласия с национальным меньшинством. Ну а нам всем нужно помнить, что существует та часть национального вопроса, решение которой история оставляет не за политиками, а за рядовыми гражданами, и которая, будучи самой главной, формулируется так: сумеют ли сами народы компромиссно договариваться друг с другом?

Из «Независимой газеты»

Реставраторы!? От каких республик?

• Журнал «Социум»
• 1991 год
• №9(9)

Ещё в главе «Семья - нация - страна»:

Кому сегодня легче – «отцам» или «детям»?

Можно ли помирить СССР с историей?

Вариации на тему: «Что делать?»

География