Любовь пророка (отрывок из романа «Китаб аль-Иттихад, или в поисках пентаграммы»)
Итак, дорогой читатель. Куртуазные Маньеристы в нашей гостиной – это, как мы уже упоминали, традиция. А в каждую традицию хорошо время от времени вплетать чуть-чуть неожиданности. И потому Великий приор Андрей Добрынин сегодня дебютирует у нас как прозаик. В самом скором времени мы надеемся познакомить Вас с прозой и других рыцарей Ордена. Уверены, что Вы полюбите её не меньше, чем стихи!
В номере гостиницы, который я снял на двоих с Виктором (естественно, Пеленягрэ! – Ред.), я уже заварил было чай, не доверяя это прислуге, и уставил столик восточными сладостями, как вдруг в дверь постучали.
У Виктора отвисла челюсть, я же с быстротой молнии выхватил пистолет и встал у притолоки.
«Кто там?» – с напускной безмятежностью спросил Виктор по моему сигналу.
«Это я, Хусайн, скажите хозяину», – послышался робкий голос за дверью, и я узнал моего глашатая.
«Входи», – скомандовал я, открывая ударом ноги дверную задвижку и досылая одновременно патрон в патронник.
Глашатай вошёл, растерянно озираясь, с резной деревянной трубочкой в руке. Увидев направленный на него ствол, он испуганно шарахнулся.
«Вам письмо, хозяин», – пролепетал он. Я пинком захлопнул дверь и выхватил у него футляр.
«Разве я разрешал тебе приходить сюда? – спросил я грозно. – Кто передал тебе это письмо?»
«Простите, хозяин, это была женщина. Она сказала мне, что дело очень срочное, речь идёт о жизни и смерти».
«А сколько тебе заплатили?» – спросил я с вкрадчивостью, не предвещавшей ничего хорошего. Глашатай упал на колени.
«Я правоверный мусульманин и дорожу вечным блаженством, как же я осмелюсь предать шейха Али?!» – возопил он.
«Блаженный Хусайн, в честь которого ты назван, тоже погиб от рук мусульман, – заметил я. – Ну хорошо, я верю тебе, Хусайн. Ступай и впредь жди меня там, где тебе указано».
«Слушаюсь, шейх», – поклонился Хусайн и вышел, унося в молитвенно сжатых ладонях горсть золотых аббасидских динаров. Когда дверь закрылась за ним, я вскрыл футляр.
«Женщины – это интересно, – насторожился Виктор. – А что, послание тоже от женщины?»
«Вынужден огорчить вас, друг мой», – сказал я, пробежав глазами текст.
Виктор разочарованно зевнул и с головой закутался в одеяло. Он не знал, что я сказал неправду.
На лучшей румийской бумаге изящной арабской вязью было выведено: «Достославному и вовеки блаженному шейху Али Мансуру от его покорной рабыни Айше. Если шейху будет угодно посетить его покорную рабыню в её доме, то верный человек будет ждать его завтра на закате у моста Четырёх слонов. Айше готова выполнить все желания своего повелителя».
«Тронут, конечно, но только бездельники встречаются со всякой, которой вздумается написать им письмо», – пробурчал я. В нынешних же обстоятельствах верить подобным посланиям было сущим безумием.
Вдруг из футляра что-то выпало на ковёр. Нагнувшись, я поднял эту вещицу, оказавшуюся миниатюрным женским портретом. Когда я вгляделся в черты, изображённые на лазурном фоне, я вдруг почувствовал, что потолок и стены завертелись вокруг меня в безумной пляске и пол рванулся из-под ног.
Я очнулся от того, что Виктор сунул мне в нос пузырёк с нюхательной солью.
«Андрюха, что с тобой?» – спрашивал он в тревоге.
«Это она», – прошептал я. Ощущение счастья боролось во мне с суеверным ужасом.
«Страшно впасть в руки Бога живого», – вспомнился мне библейский стих. «Таваккальту аля-Ллахи», – посиневшими губами прошептал я.
«Да кто – она? Дай-ка глянуть», – и Виктор вырвал портрет из моей ослабевшей ладони.
В следующий миг он изумлённо присвистнул. На портрете была изображена юная девушка с чёрными кудрями, в которых блестела золотая заколка в виде полумесяца, с матово-белой кожей и голубыми глазами, глядевшими мечтательно и чуть лукаво.
«Что за чёрт? Откуда она здесь взялась?» – воскликнул Виктор, хорошо помнивший мои неудачные попытки ухаживать за дочерью астраханского губернатора. Он решил, что на портрете изображена эта бессердечная особа.
Сходство и впрямь было разительным, но не меньшим было сходство портрета с покойной Розалией (подруга героя, незадолго до того трагически погибшая. – Ред.).
Именно образ Розалии – её губы, руки, запах – я сразу же вспомнил, едва взглянул на портрет, вспомнил всем своим существом с такой остротой, что на миг потерял сознание.
«Розалия», – прошептал я. Мне стало ясно, что здесь нет никакого людского подвоха, разве что сама судьба решила расставить мне капкан.
«Какая ещё Розалия – та несчастная, которую вы любили в Тукумане? – осведомился Виктор. – Но ведь здесь изображена, если не ошибаюсь, та астраханская гордячка, которая испортила вам столько крови в России. Неужели же они так похожи?»
«Если бы они не были так похожи, я никогда не смог бы полюбить Розалию. Все женщины, кроме той, мне безразличны, и только сходство с ней пробуждает любовь в моей душе».
«Ну, это просто какая-то мистика, – заявил Виктор. – В той вашей астраханской знакомой ничего нет, кроме жестокосердия, дурацкого самодовольства и смазливой внешности, да и то не выходящей из ряда вон. Это, разумеется, моё личное мнение. Но уж если судьба подбрасывает какую-то замену, то надо ею пользоваться. Не могу понять одного – зачем вам понадобилось лгать лучшему другу?»
«Вы не знаете Востока так, как я, Виктор, и не представляете себе, с какими опасностями здесь может быть сопряжена банальнейшая любовная интрижка, – отвечал я. – Не могу заставлять вас претерпевать вместе со мной всё это.
«Ничего, и не такое терпели, – возразил Виктор. – Ложимся спать, а утро вечера мудренее.» Он набил рот рахат-лукумом, запил его чашкой крепчайшего чая и уснул сном праведника, едва коснувшись головой подушки. Я же никак не мог заснуть – неотвязные мучительно-яркие воспоминания проносились в мозгу, заставляя вновь и вновь переживать нежность, ярость, радость победы и боль утрат. Забылся сном я лишь около трёх часов ночи...
...У моста Четырёх слонов я замедлил шаги и стал озираться, но видел только уличную толпу, ещё более сгустившуюся после ослабления дневной жары. Мои друзья следили за мной издалека, прикидываясь свитой богатого европейца, роль которого исполнял маркиз (Хенаро Васкес де Руэда, маркиз де Вальдуэрна, капитан 1-го ранга флота республики Перу, бесстрашный воин и авантюрист, один из друзей героя. – Ред.).
Вдруг кто-то тронул меня за руку. Это была маленькая женщина, закутанная в паранджу с головы до пят. «Идёмте, шейх, вас ожидают», – сказала она вполголоса. Я старался запомнить улицы, по которым мы шли, но от волнения не смог этого сделать.
Позднее я узнал, что и мои друзья вскоре сбились с моего следа. Как бы то ни было, после довольно долгого плутания по самым немыслимым закоулкам Старого города моя безликая провожатая неожиданно остановилась и лязгнула ключом в замке двери в глухой стене.
Судя по пению птиц и шелесту листвы, дверь вела в сад при каком-то доме. В саду, в тени листвы, тьма была уже почти непроницаемой, но женщина взяла меня за руку и повлекла за собой. По наружной лестнице мы поднялись на второй этаж дома, прошли по галерее, вступили во внутренние покои и миновали множество тёмных комнат, где лучи луны, дробясь в зарешеченных окнах, тускло отсвечивали на богатой металлической утвари и на оружии, развешанном по стенам.
Наконец перед дверью, из-под которой пробивалась полоска света, провожатая шепнула: «Сюда, шейх» – и исчезла, как привидение, оставив меня одного во мраке. Сердце моё бешено колотилось, я боялся, что не смогу выдержать знакомого взгляда голубых глаз.
В то же время никакая сила на свете не смогла бы сейчас увести меня от заветной двери. Чтобы покончить с этими мучительными колебаниями, я нащупал во мраке дверную ручку, с силой рванул её на себя и решительно переступил порог.
Вполоборота к двери, за лёгким столиком, украшенным инкрустацией из слоновой кости, под кованой медной лампой, которая одна тускло освещала комнату, задумчиво сидела Айше. Точёной смуглой рукой она подпирала черноволосую головку, глаза её были устремлены в пространство поверх раскрытой книги, лежавшей перед ней на столике. Когда я вошёл, она вздрогнула и стремительно встала, глядя мне в глаза нежно и умоляюще.
«Шейх, вы снизошли ко мне, ничтожной», – пролепетала она, машинально перебирая страницы книги тонкими пальчиками. Вместо ответа я рухнул перед ней на колени и обнял её стройные ноги, скрытые богатой парчовой тканью.
«Ты не ничтожна, о нет, Айше, любимая!» – пылко воскликнул я, раздувающимися ноздрями впивая исходивший от неё непередаваемый аромат.
«Неужели вы любите меня, шейх? О, я недостойна этого!» – промолвила Айше, вся дрожа. Я усадил её на стул и положил голову ей на колени.
«Ты выше всех людских божеств, одну тебя я признаю», – произнёс я вместо ответа первые строки одного из своих стихотворений. Глядя на неё снизу вверх, я упивался гармонией её черт, таких знакомых мне по предшествующей жизни и всё-таки в чём-то новых.
Айше была совсем юной, ещё моложе Розалии, но законченность её облика и плавность движений говорили о том, что передо мной – уже сформировавшаяся женщина. Её чёрные кудри густыми прядями спускались вдоль щёк, оттеняя их снежную белизну, голубые глаза от волнения потемнели и стали синими. Взгляд их проникал мне в самое сердце, которое готово было разорваться от нежности. Её история, которую я выслушал, была незамысловатой.
Купцы-наваяты, плававшие вдоль берегов Индостана и одновременно занимавшиеся пиратством, продали её совсем маленькой богатому купцу-мусульманину из Калькутты. Тот воспитал её в своём доме, чтобы сделать в дальнейшем наложницей.
Однако, когда Айше подросла, она стала поражать всю округу остротой своего ума и тягой к учению. Даже седобородые улемы изумлялись её знанию Корана, хадисов, богословских и философских трудов, я же застал её за чтением моего философско-поэтического труда «Китаб аль-Джихад» или в персидском переводе «Джихад-наме», что означает «Книга священной войны».
Самолюбие хозяина Айше приятно щекотали похвалы в адрес его воспитанницы, тем более что он никогда не заставлял её выполнять обязанности рабыни. Окружающие льстецы напоминали ему, что пророк Мухаммад тоже был впятеро старше своей юной жены Айше, но их взаимная любовь и верность вошли среди мусульман в поговорку.
Хозяин-суннит не осуждал даже увлечения Айше трудами крайнего шиита Али Мансура, считая, что это пойдёт только на пользу её славе. Наконец Айше случайно услыхала разговор хозяина со старшей женой. Тот сказал женщине, что намерен вскорости взять в жёны юную Айше.
«Но если я люблю вас, я ведь не могу выйти за него замуж, не так ли, шейх?» – спросила Айше с очаровательной серьёзностью.
«А как считает моя юная законница?» – с улыбкой спросил я.
«И испытывайте сирот, а когда они дойдут до брачного возраста, то, если заметите в них зрелость разума, отдавайте им их имущество...» Это из суры «Женщины», стих пятый. Хозяин воспитал меня, но он не хочет отдать мне даже мою свободу, я уже не говорю об имуществе, которым Аллах повелел наделять сирот. А в стихе 29 той же суры говорится о том, что даже на рабынях можно жениться только с позволения их семей. Стало быть, хозяин поступает со мной неправедно», – с гордостью объяснила Айше.
«Никогда ещё не видел таких прелестных мудрецов», – сказал я, жадно принюхиваясь к её платью.
«Я всего лишь ничтожная школьница, – возразила Айше. – Это вы – богослов, философ, великий поэт, а кроме того...»
«Что ты хотела сказать? Каким качеством я ещё обладаю?» – засмеялся я, охватывая рукой её тонкий стан.
«А кроме того, вы красивы, как Иусуф! Почему вы так красивы?» – выпалила она почти с досадой, отстранилась от меня, уперев руки мне в грудь, и отвернула в сторону зардевшееся личико.
«Айше, о чём ты говоришь? Ты с ума сошла!» – забормотал я в искреннем изумлении, выпустив её из объятий.
Телесной красотой я, на мой взгляд, никогда не отличался и не согласился бы признать этого свойства за собой просто из любви к истине.
Видимо, не только красота предшествует любви, но иногда бывает и наоборот: любовь видит свой предмет красивым. Размышляя об этом, я вдруг заметил, что плутовка искоса наблюдает за мной, а уголок её рта дрожит, пытаясь скрыть лукавую улыбку.
Я тут же снова обнял её, рывком поставил на ноги и впился поцелуем сначала в её точёную шейку, затем в румяную округлость щеки... Она не стала дожидаться конца этого сладостного путешествия и сама протянула мне губы.
Помню мысль, промелькнувшую тогда в моём мозгу: порой надо благословлять строгий надзор за любимыми женщинами, который не оставляет им времени для того, чтобы подвергать мужчину нелепой процедуре долгого ухаживания. Одежды упали с нас словно сами собой.
Мы с Айше опустились на ложе, и мой стенобитный таран грозно ринулся на приступ, стремясь окраситься кровью защитников твердыни девичества. Однако, достигнув цели, он обратился в бражника, который беспрепятственно погружает хоботок во влажное лоно утренней розы, нежной и покорной.
Роза так и не уронила на снежную белизну простыней ни единого малого лепестка. Более того, искушённость юной Айше в любовных забавах оказалась такой, что даже сам разум положил бы себе в рот палец изумления.
«Хозяин уже входил к тебе?» – спросил я Айше, когда труба небесного экстаза отгремела в наших телах.
«Нет», – еле слышно прошептала Айше, не открывая глаз.
«А кто же тогда?» – спросил я, проявляя, возможно, жестокое любопытство.
«Он заставлял совокупляться со мной своих людей, а сам наблюдал это со стороны», – ответила Айше.
«Вот это да! Просто императорский Рим!» – поражённый, воскликнул я, припомнив описанные Светонием развлечения престарелого Тиберия на острове Капри.
«Ты презираешь меня?» – шепнула Айше, и слёзы покатились из её открывшихся глаз.
«Ну что ты, любимая! – воскликнул я. – За что мне презирать тебя? Нет греха на том, кто грешит по принуждению, – он лишь на том, кто понуждает ко греху. Да и если бы ты делала это по своей воле, я не презирал бы тебя, настолько ты выше этих жалких людишек».
«Я только с тобой узнала, как сладко может быть то, чему они меня учили», – промолвила Айше.
Внезапно с улицы раздался грохот. Кто-то с возмущёнными воплями бешено колотил в створки ворот.
«Это хозяин!» – в страхе вскочила Айше. Она спрыгнула на пол и стала лихорадочно одеваться. В отличие от неё я не проявил такой поспешности. Понимая, что нас выследили, я искал, напрягая ум, выход из затруднительного положения. К счастью, я был вооружён.
«Не бойся, милая, тебя никто не обидит», – сказал я Айше, одной рукой гладя её по волосам, а другой застёгивая брюки. Затем я поставил «люгер» на боевой взвод и осторожно выглянул из-за занавески на парадный двор, куда выходило окно Айше.
Там в разных направлениях суетливо сновали какие-то люди с факелами, а по дорожке, пересекающей двор посередине, от ворот шёл богато одетый седобородый толстяк в белой чалме. За ним следовала свита с саблями наголо, а перед ним, поминутно оборачиваясь и кланяясь, семенила женщина в парандже, в которой я узнал свою провожатую.
«Мы опоздали! – орал толстяк, вырывая в ярости клочья из бороды. – Подлый шиит! Он опозорил мой дом!»
«Ах так, – засопел я. – Ну, получай, старый развратник!»
Недолго думая, я высадил табуреткой стекло, прицелился в наглеца и нажал на спуск, но пистолет дал осечку. Я тупо посмотрел на свой верный «люгер», испытанный в стольких переделках, и повторил попытку, но с тем же успехом.
Хозяин злорадно захохотал, а по комнатам уже разносился топот его приспешников.
Сунув пистолет в карман, чтобы исправить его на досуге, я ещё раз шепнул дрожащей Айше: «Не бойся, любимая» – и выскочил из комнаты в смежную залу, туда, где ранее успел заметить висящее на стенах оружие. Действительно, стены были им увешаны так обильно, что у меня разбежались глаза.
Однако, приглядевшись, я безошибочно выбрал простую европейскую шпагу, казавшуюся Золушкой среди богато изукрашенных восточных ятаганов и сабель. Сжимая в руке её рукоять, я повернулся к хозяйским клевретам, с шумом ввалившимся в залу.
«Сдавайся!» – заорали они, корча страшные рожи и размахивая саблями с риском поранить друг друга.
«Кому вы говорите это, безумцы! – с возмущением воскликнул я. – Пока не поздно, опомнитесь и бросьте оружие!»
«Смерть ему!» – взвыли негодяи и ринулись на меня.
Однако тут им суждено было познать на собственном горьком опыте одну из причин краха восточной экспансии на Запад. Она кроется в превосходстве колюще-рубящего европейского оружия над рубящим восточным.
Обладатель и европейской шпаги, и казачьей шашки имел преимущество над османским воином уже потому, что, не тратя времени на замах, колющим выпадом поражал своего противника под занесённую руку. Так получилось и сейчас. Повалив пинком оттоманку, сразу загородившую дорогу большинству нападающих, я остался лицом к лицу всего с двумя.
Первого я уложил на замахе коротким ударом в сердце. Было видно, что он убит наповал. От удара второго мерзавца я увернулся, клинок его сабли вдребезги раздробил ониксовый ларец, стоявший на столе, а в следующий миг наглец, хрипя, согнулся в три погибели, зажимая руками рану под ложечкой.
Тем временем остальные преодолели препятствие, и их ятаганы взлетели над моей головой. Однако мои враги сами помешали друг другу: я отбил разом несколько ударов, а от нескольких уклонился, быстро шагнув в сторону. Затем я сделал очередной молниеносный выпад. Мой клинок пронзил шею одному из нападавших, тот взмахнул руками и навзничь грохнулся на ковёр.
Ятаган, вылетевший из его разжавшихся пальцев, со звоном ударился в потолок. Это на миг отвлекло внимание моих противников, и шпага успела вновь прянуть вперёд, как атакующая змея, и так же мгновенно вернуться в исходное положение, а очередной негодяй, раскинув руки, тяжело повалился на тахту. Отдых его обещал быть вечным...
Пространство залы значительно очистилось, и это дало мне возможность манёвра, позволявшую схватываться с врагами поодиночке. Непрерывно делая прыжки и вертясь, как волчок, я уклонялся от рубящих ударов, наносимых уже с бешенством отчаяния, сам же стремился бить только наверняка.
Когда следующий бандит с продырявленной грудной клеткой обмяк, закатил глаза и осел на пол, словно развязавшийся мешок с картофелем, остальные замерли, а затем, не сговариваясь, кинулись к дверям и, теснясь и толкаясь, покинули заваленную трупами залу.
Я подошёл к окну и выглянул во двор. Там стояли хозяин и злодейка-проводница и, в свою очередь, выжидательно глядели на окно. Ожесточение вскипело в моей душе, я схватил со стола длинногорлый медный сосуд и запустил им в голову изменницы с такой страшной силой и меткостью, что тут же вышиб из негодяйки дух, и она бесформенной кучей тряпья повалилась наземь.
Металлический гул прокатился по кварталу. Хозяин испуганно попятился. Теперь настал мой черёд смеяться.
«Что, взял, старый козёл? – с диким хохотом спросил я. – Вот сидит Айше, жена, данная мне Аллахом. Не тебе, старая свинья, противиться Божьему предначертанию».
Хозяин злобно глядел на меня исподлобья и что-то обдумывал, даже не обратив внимания на своих приспешников, выбежавших из дома во двор, как побитые псы. Вдруг его осенила какая-то мысль.
«Я взял эту девчонку как рабыню и заплатил за неё справедливую цену, – заявил он. – Ты хочешь взять её в жены – пусть так, но сперва выкупи её у меня. Заплати за неё, иначе я всем расскажу, что Али Мансур – гнусный вор, похититель женщин».
Я задумался. По закону он был прав, поэтому угроза была действенной. Накануне вторжения в страну зинджей мой авторитет на Востоке был дорог как никогда.
Однако я чувствовал, что за словами хозяина кроется какая-то подлость.
«Хорошо, я заплачу тебе, – медленно сказал я. – Назови свою цену».
«Пятьдесят тысяч золотых динаров», – со злобной улыбкой сказал хозяин. Готовый ко всему, такого я, однако, не ожидал.
«Аллах лишил тебя разума, несчастный! – завопил я. – Ни за одну женщину в мире не платили столько!»
«Но в мире и не бывало такой женщины, как Айше, – или я неправ, шейх?» – возразил хозяин ехидно. Но я уже овладел собой.
«Ты получишь эти деньги завтра, – сказал я холодно. – Поднимись сюда и посмотри – если что-то случится с Айше, тебя постигнет участь этих несчастных, которые уже низверглись в геенну».
«Пусть так», – отозвался хозяин. Он, конечно, полагал, что поставленное им условие невыполнимо. Меня же переполняла спокойная уверенность в успехе. Казалось, что, ниспослав мне Айше, судьба наконец смилостивилась надо мной, отсюда и эта мужественная твёрдость, вселившаяся мне в душу.
Время показало, как жестоко я заблуждался, до какой степени даже самый мудрый и познавший жизнь смертный беззащитен против козней рока.
Выиграв в местном казино требуемую сумму и с помощью верных друзей отстояв её от бандитов, наш герой возвращается к возлюбленной и не просто так, а верхом на Фердинанде – ручном слоне Виктора Пеленягрэ...
Следуя моим указаниям, умное животное подвезло нас к знакомой стене, окружающей сад и дом, где томилась Айше. Схватив саквояж, я прямо со спины слона перепрыгнул на стену, а оттуда соскочил в сад. Поднявшись на ноги, я опрометью бросился в дом.
Слуги, возникшие на моём пути, растерянно расступились передо мной. Оттолкнув привратника, я ворвался в дом и помчался по коридорам и залам в ту угловую комнатку, где я совсем недавно вкусил столько счастья. В зале, послужившем ареной битвы с наймитами хозяина, вновь царил порядок: трупы убрали, кровь замыли, мебель расставили по местам. Чтобы заметить это, мне потребовалась лишь секунда, а затем я бросился к заветной двери.
Внезапно она сама раскрылась передо мной, и на пороге возникла фигура в белом.
«Вам не нужно входить туда, шейх, – мрачно сказал низарит. – Ваша супруга ранена, и волнение при виде вас может её убить».
Чтобы осмыслить его слова, я несколько минут пребывал в неподвижности.
«Как ранена? Кем?» – прохрипел я затем.
«Мы опоздали всего на минуту, и этого было достаточно, чтобы бывший хозяин Айше ударил её кинжалом, – грустно объяснил низарит. – Мы принесли ему деньги на тот случай, если вам не удастся их выиграть, но он, как только увидел золото, схватил кинжал, ворвался в комнату Айше и ударил её в грудь... Мужайтесь, шейх: я видел рану, она смертельна».
«Так что же ты держишь меня здесь, глупец!» – взревел я и оттолкнул его.
В комнате, привалясь к стене, сидел связанный хозяин, а рядом с ним присели на корточки два низарита. На кровати, бессильно откинув головку, лежала Айше. Над нею склонился лекарь.
«Пшёл вон, болван», – бросил я ему, и, когда он исчез, прильнул поцелуем к шейке Айше – там, где видно было замирающее биение пульса. Её глаза приоткрылись, и знакомая голубизна резнула мне сердце.
Улыбка тронула посиневшие и запёкшиеся губы Айше, когда она узнала меня.
«Я знала, что ты придёшь... Я должна запомнить твоё лицо, прежде чем уйду в другой мир», – прошептала она.
«Боже, за что?» – только и смог я вымолвить, зарываясь лицом в подушки, но моя скорбь, жгучая, как кислота, требовала выхода.
Я вскочил, закружился по комнате, выхватил нож и полоснул себя по лицу, по груди, по рукам. Обливаясь кровью, я рухнул на колени у ложа Айше и прижался губами к её бессильно свесившейся руке.
«Я много грешила, но не по своей воле, – прошептала Айше. – Не плачь обо мне, ведь говорят, что только тех, кого любит Аллах, он призывает к себе молодыми. Мне жаль только тебя: ты опять остаёшься один, без подруги. А как бы я любила тебя!» – со стоном воскликнула Айше. Она провела рукой по моим волосам, затем её пальчики с необычайной силой стиснули моё плечо и вдруг разжались. Её рука вновь бессильно повисла. Я взглянул ей в лицо – она была мертва.
Да... Конечно, очень печально... Но утрите слёзы, любезный читатель (и особенно нежная читательница!). Мы не расстанемся с Вами на такой грустной ноте. Тем паче, что роман на этом не кончается.
Храброго шейха Али Мансура (он же Великий приор Андрей Добрынин) и его весёлых и отважных друзей ждёт ещё множество самых фантастических и головокружительных приключений. А Вы, если хотите, можете проверить свою интуицию и литературное чутьё.
Предлагаем Вам угадать, в какие ещё страны и государства забросит судьба наших неутомимых путешественников. Все письма будут непременно показаны Андрею Добрынину, а победитель получит книгу с автографом Великого приора! Итак, дерзайте! Желаем успеха!
Ещё в главе «При свечах»:
Любовь пророка (отрывок из романа «Китаб аль-Иттихад, или в поисках пентаграммы»)