Легенда, творения и время мастера Бармы
Легенда, веками жившая в Европе, гласила: храм Василия Блаженного (а точнее, Покровский собор, что на Рву) выстроил не русский – иноземный архитектор. Да вышел столь замечательный собор – затейливый, но не вычурный, праздничный, но не крикливый, – что, увидав это чудо, царь Иван Грозный приказал ослепить зодчего. Чтобы тот не мог нигде больше, ни в какой стране, создать ничего подобного...
Поправку в эту легенду внесло XIX столетие, когда были найдены летописные сборники XVII века, в которых с ссылкой на прежние записи говорилось, что знаменитый собор на Красной площади сотворили отечественные умельцы. «...Даровал, – читаем в одной рукописи, – ему (царю Ивану. – В. Л.) Бог двух мастеров русских по реклу (прозвищу. – В. Л.) Посника и Барму». Другая подтверждает: «...а мастер был Барма со товарищами».
Уже в нынешнем веке исследователи стали склоняться к мнению, что главный зодчий собора был всё-таки один: Посник (то есть Постник, от «пост», «поститься») по прозванию Барма.
«Барма» в северорусских говорах – «пчёлка». Звать людей именами зверей, рыб и прочих божиих тварей (Волк, Кот, Жук) было вполне обычным делом на Руси. А «Посник» скорее всего не имя и не прозвище – не от того идёт, что строитель храмов был особенно строг в соблюдении постов.
Просто имя его – Иван – нередкое, и, чтобы в многолюдье на стройплощадке, да и в быту различать, какого именно Ивана кличут, называли их точнее: по тому из святых Иванов, в память которого, согласно церковному календарю, по времени рождения, человек крещён. Так, вероятно, в честь своего небесного покровителя – св. Ивана Постника – и стал Иван Барма, даже в документах, именоваться Постником.
Служба царям имеет две стороны: одна – надежда на хлеб, другая – страх за свою жизнь. Саади. Художник А. Васнецов
Когда же, десятилетия спустя, в XVII веке составитель летописи читал про зодчего, то решил, что речь идёт о двух разных мастерах. Легенда тут же сделала их братьями, которых – уже обоих – ослепил-де Грозный царь. А как иначе?
Историки же, узнав имя архитектора, стали искать его и в других источниках. Выяснилось, что сведений о Барме нигде больше не сохранилось, а вот о Постнике – сыне Яковлеве, то есть с упоминанием имени его отца, есть, и даже немало.
Оказывается, царь Иван Васильевич в 1555 году направил в покорённую Казань строить кремль и храмы псковского «церковного и городового» мастера Постника Яковлева. За шесть лет под его руководством был возведён «новый град Казань камен»: башни, надвратная церковь, Благовещенский собор. В Свияжске, московском форпосте в казанских землях, им же построены Успенский и Никольский соборы.
По некоторому конструктивному сходству Постнику же приписывают и церковь Косьмы и Дамиана в Муроме, в городе, где сошлись в единую рать царские полки по пути к столице вскоре ими покорённого ханства. И, наконец, Покровский собор в Москве – храм-памятник казанской победы. Все – в 1552–1561 годах! Редкий зодчий в отечественной и, пожалуй, вообще в европейской истории был когда-нибудь так загружен заказами, да какими!
Мог ли после этого Постник Барма, он же Иван сын Яковлев, захотеть вопреки воле государевой строить что-то в иных землях?
Как бы ни был проницателен человек, ему не постигнуть всего зла, которое он творит. Ларошфуко. Художник В. Васнецов
Царская воля, российская доля и «КОКОМ XVI века»
Опирается ли легенда на факты? Предположим, Барма действительно захотел мировой славы, решил бежать в другие страны и строить храмы там. А где – там? Побежал бы к тогдашним врагам Руси – в Польшу-Литву, Швецию или в Орден к рыцарям? Не верится. В Турцию? В Крымское ханство? Ещё менее вероятно. Возьмём страны, дружественные России.
В Италии своих архитекторов в избытке. Протестантские Англия и Германия? Ну и что бы он там делал?..
Но давайте вспомним, с чего начиналась легенда. Мастер, говорили, был иностранцем. А с зарубежными специалистами на Москве, действительно, случалось разное.
Аристотель Фиораванти, создатель Успенского собора в Кремле, просился домой, в Италию, – не отпустили и даже посадили под затвор. Возвращаться же на родину он решил после того, как в нашем стольном граде казнили двух иноземных врачей. Тут, правда, были особые обстоятельства: один из казнённых откровенно шёл на риск – клятвенно обещал, что вылечит больного царевича. И не вылечил...
Другой итальянский архитектор – Пётр Фрязин тайком убежал из Москвы в Ливонию, опасаясь, по его же словам, своеволия боярского в дни, когда после смерти матери Ивана – Елены Глинской малолетний царевич остался круглым сиротой.
Выходит, нет дыма без огня?
Но не всё-то так просто. Вот документ – польской король Сигизмунд II пишет королеве английской Елизавете об Иване Грозном: «Московский государь ежедневно увеличивает своё могущество приобретением предметов, которые привозят в Нарву (из Западной Европы. – В. Л.); ибо сюда привозятся не только товары, но и оружие, до сих пор ему неизвестное, привозят не только произведения художеств, но приезжают и сами художники, посредством которых он приобретает средства побеждать всех.
Вашему величеству небезызвестны силы этого врага и власть, которою он пользуется над своими подданными. До сих пор мы могли побеждать его только потому, что он был чужд образованности, не знал искусств. Но если нарвская навигация будет продолжаться, то что будет ему неизвестно?»
Слово «искусства» в этом письме понимается широко, в духе эпохи Возрождения, включая в себя всякое мастерство – от военной инженерии до живописи. И сами «художники» тогда были широкими специалистами: немецкий живописец и график Альбрехт Дюрер написал трактат о фортификации, Иван Фёдоров Московитин, помимо своих первопечатных забот, изобрёл какую-то пушечку, и Иван Постник не только храмы строил... Потому художников любого рода старались не пускать на Русь её пристрастные соседи.
Семнадцатилетний царь Иоанн впервые попытался пробить «железный занавес», поручив саксонцу Шлитте навербовать в землях империи Габсбургов мастеров и учёных. Желающих ехать в далёкую и незнаемую Русь оказалось немало – 123 человека. Но магистр Ливонского ордена настоял, чтобы их задержали в ганзейском городе Любеке, Шлитте посадили в тюрьму. Лишь один из них, известный нам как «мастер Ганс», попытался самостоятельно добраться до России. Ливонские рыцари схватили его и казнили.
Значит, сажали в темницы и убивали не только желающих отбыть из Московии, но и стремящихся туда. Причём в эпоху Грозного второй вариант становился более типичным. Не тогда ли родилась легенда об ослеплённом строителе Покровского собора? – она должна была отпугнуть западных умельцев.
Эта «история» как вариация извечного сюжета «тиран и художник» веками волновала умы европейцев. И чем драматичнее излагались события, тем достовернее она казалась. Если в Западной Европе легенда несла явную антимосковскую направленность – такие, дескать, там дикие нравы, – то её отечественная версия, с русским зодчим, обличала жестокого самовластца-скопидома...
И всё же конфликт царя и художника действительно был. Но не после постройки собора, а прежде неё.
Я лично доверяю больше поэтической ассоциации идей, чем цепи логических умозаключений. Логика в этом царстве всегда смахивает на объяснение задним числом. Л. Арагон. Автор фото: Ю. Абрамочкин
Плоды своеволия
Иван Грозный продиктовал Ивану Постнику вполне определённо: поставить семь храмов вокруг одного, центрального. Храмы должны были быть посвящены семи решающим дням осады Казани, а точнее сказать, посвящались тем святым и тем церковным праздникам, которые, согласно православному календарю, на те дни приходились. О чём, кажется, было спорить?
Но Постник, по размышлению, пришёл к тому, чтобы поставить восемь храмов вокруг одного. Именно такая композиция позволяла «слепить» из разных по размеру и форме церквей нечто совершенно цельное. Потому-то зодчему и виделось необходимым внести, как сказали бы сейчас, некоторые коррективы в проектное задание.
Легко говорить, коррективы! Царь же ясно выразил свою волю: семь! Устойчивое, магическое число, из тех, на которых строится судьба мира и человека... Как было подступиться к Грозному царю с такими поправками? Не можешь сделать, как велено, – другие смогут, Иоанн Васильевич умел собирать вокруг себя «команду» толковых, знающих людей. Преуспел, правда, он и в том, чтобы разогнать её, случись кому-то попасть под горячую руку, и начать собирать новую. При этом государственные мужи не отделывались простой отставкой. Обычно она сопровождалась наказанием: от ссылки до лютой казни...
Вряд ли любой из этих исходов мог устроить Ивана Постника.
Летописец же сообщает вот что: «Мастеры Божьим промыслом основаше 9 престолов, не яко же повелено им, но яко по Бозе разум даровался им в размерении основания».
Может статься, Барма сделал макет собора и наглядностью убедил царя?
Но можно предположить и другое. Известно, что не все «престолы», не все алтари в Покровском соборе связаны с осенними числами календаря, когда происходили осада и взятие Казани. И среди таких непрояснённых приделов – храм во имя Входа Гос- подня в Иерусалим. Этот праздник отмечается весною за неделю до Пасхи.
Так как же мастер убедил царя?
В то время ещё был жив престарелый митрополит Макарий, которого Иоанн Васильевич слушал. Не исключено, что опытный архитектор действовал через него, а тот упросил богомольного царя разрешить добавить к собору этот придел, чтобы совершать сюда из Кремля ежегодный торжественный ход (что и стали делать).
Так или иначе, но зодчий добился цели: сделал, «как Богом разум даровался в размерении основания». И собор таким построен и таким стоит...
Самый удачный исход, какой можно представить.
* * *
О дальнейшей жизни Ивана Постника нам ничего не известно. Если бы Барма был монахом, то ещё оставалась бы у потомков надежда, что где-то в монастырских хрониках сохранилось упоминание о смерти создателя знаменитого собора. Но он, скорее всего, был мирянином, и заниматься его биографией было некому – не князь, не архиерей, не святой. А с другой стороны, и не разбойник... Спасибо, что хотя бы имя его дошло до нас.
Валерий Лобачёв
Из журнала «Наука и религия»
Ещё в главе «Идеи - дела - судьбы»:
«Огненная машина»: две судьбы одного изобретения. О странной российской любви к родному пепелищу
Легенда, творения и время мастера Бармы