Космософия России
Удивительно, как гадавшим о судьбах России не приходило на ум спросить её природу: чего она хочет, какой бы истории она могла желать от народившегося на ней человечества? Все русские мыслители, чертавшие ей модели развития, от Чаадаева до Шафаревича, думали в рамках ИСТОРИОсофии. То есть: брали некие схемы развития и устроения обществ, которые сказались на поверхности земли за тысячелетия цивилизаций, и прилагали эти карты к России, раскладывали ей пасьянсы.
«Западники», «славянофилы», «соборность», «православие и католицизм», «Византизм и Славянство», «Россия и Европа», «народ-богоносец», «Развитие капитализма в России», «Русская идея», «Евразийство», «Социализм», «Русофобия» – все берут некие надземные готовности вокруг России и принимаются ими соображать насчёт неё. Так это и в нынешних страстных публицистико-политических спорах: «что нам менять и брать?»... Будто страна и её природа есть некая пассивная безгласность и безмысленность и просто материал-сырьё истории в переработку. Но ведь уже устроение природы здесь есть некий текст и сказ: горы или море, лес или степь, тропики или времена года – это же все некие мысли бытия, сказанные словами природы!
Историософия есть «мудрость Истории»: какие строи и общества она разыгрывает на территории данной страны, как на экране, исходя из своих ценностей: КОСМОсофия, что я развиваю, есть «мудрость Космоса». Природа страны понимается как Природина Народу, который ей и Сын, и Супруг. Культура, что возникает в ходе их сожительства за историю, есть чадородие их семейной жизни. Природа есть текст, скрижаль завета, что Народ должен прочитать, понять и реализовать в ходе Труда, в творчестве культуры на сей земле. Причём Труд и культура восполняют то, чего не дано стране от природы. Каждая национальная целостность есть Космо-Психо-Логос, то есть: тип местной природы, национальный характер народа и склад мышления находятся во взаимном соответствии и дополнительности друг к другу.
«Русь! Куда же несёшься ты?» «Что пророчит сей необъятный простор?» Писатели-художники, поэты чуяли излучения воли и смысла от Русского Космоса и пытались угадывать их значения. Пушкин, Гоголь, Тютчев, Блок, Есенин, Пастернак... Но чистые умники – философы, политики, даже историки (чуть есть о русской природе в начале «Историй» Соловьёва и Ключевского...) – как-то решали за Россию без хозяйки. Не говорю уж о марксизме, который будто уж «материализм», а совсем не любит «Матушки-природы», который попросту налагает схемы своих пяти всеобщих формаций и не ждёт милостей от природы, а насилует её...
Ныне ахнули: что сделали с природой! – и возникло слово «экология». Но оно, научненькое, – тоже гуманистично-эгоистично: будем жалеть природу, как рачительный хозяин жалеет кобылу, не загоняет конягу в усмерть. Нет! Вернуться к благоговению перед Природой как сокровищницей сверхидей тайного разума – это умели и первобытные народы, и древние философы. Вот и я, строя Космософию, прибег к натурфилософскому языку четырёх стихий. «Земля», «вода», «воздух», «огонь», понимаемые решительно и символически, – суть слова этого языка, его «морфология»; а его «синтаксис» (вос-связь всего – «религия») – Эрос (любовь). На этом языке и принялся я читать национальные миры, в том числе и Россию, её природу, историю, культуру, литературу и мысль – и даю здесь несколько на сей счёт предложений.
Но для начала дам некую схему Русского Космоса. Россия – Мать-сыра земля, то есть «водо-земля» по составу стихий. И она – «бесконечный простор»: Пространство тут важнее Времени. Беспредельность – аморфность. (Для сравнения – Космос германства: тут первоидеи – «огне-земля», форма, труд, и Время важнее Пространства, которого, «жизненного», не хватает...) Россия – огромная белоснежная баба, расползающаяся вширь: распростёрлась от Балтики до Китайской стены, «а пятки – Каспийские степи» (по образу Ломоносова). Она, выражаясь термином Гегеля, – «субстанция-субъект» разыгрывающейся на ней истории. Очевидно, что по составу стихий её должны восполнить «воздух» и «огонь», аморфность должна быть восполнена формой (предел, границы), по Пространству должно врубиться-работать Время (ритм Истории) и так далее.
Это и призвано осуществлять Мужское начало здесь. Природина–Россия–Мать рожает себе Сына – русский Народ, что ей и Мужем становится (как Гея-земля в греческой мифологии рождает себе Уран-Небо, что ей тоже и Сын, и Супруг). Его душа – нараспашку, широкая – значит, стихия «воз-духа» в нём изобильна.
Он лёгок на съём в «путь-дорогу» (сверхценность эта в Русском Космосе); Даль и Ширь здесь привилегированные Выси и Глуби (что, напротив, во германстве сверхценнее), горизонталь мира важнее вертикали (опять же обратное – во германстве, где горняки-рудокопы и шпили готических кирх пронзать небо устремлены; русские ж церкви приземисты, и округлы грибки-боровички куполов). Русский народ = СВЕТЕР (Свет + Ветер – мой неологизм): гуляет, «где ветер да я», летучий, странник и солдат, плохо укоренённый. Неважно он, такой беглый, пашет свою землю, как мужик бабу, – по вертикали, так что его даже пришпиливать приходилось крепостным правом, а то всё в бега норовил...
И потому второго Мужа России понадобилось (уже не как Матери-Родине, а именно Женщине-жене) в дополнение, который бы её продраил по вертикали да крепко обнял-охватил обручем с боков, чтобы она не расползалась: заставой богатырскою, пограничником Карацюпой, железным занавесом – бабу в охряпку... И этот мужик – чужеземец. Охоча холодноватая Мать-сыра земля до огненного чужеземца в дополнение к своему реденькому, как иная бородёнка, Народу: он свой, родной, любимый, да больно малый да шалый. Воз-Дух и Свет (недаром и мир тут – «белый свет», как снег) он ей подаёт, но ведь у стихии Огня вторая важнейшая ипостась: Жар, а сего недодаёт.
Вот и вынуждена Россия варяга приглашать на порядок-форму и закон, из грек правостояние право-славия (тоже прямая вертикаль и закон – Божий), половца и турка с Юга притягивает, татаро-монгола – с Востока. Потом немцы с Петра правили, социализм с Ленина, грузин Джугашвили, в ком соединились Пётр с Тамерланом (догматический марксизм и талмуд идеологии с Запада – и султан «секим башка» с Востока). Уж он-то так продраил Русь-бабу, что бездыханная лежит... Потом чуть полегче: хохлы-малороссы с Хрущёва пошли, с выговором на фрикативное «гх» – и у Брежнева, и у Горбачёва. Как бы в отместку за присоединение к России, Украина в пору «застоя» своими людьми стала Россиею править: куда ни глянешь в аппарат власти, армии, культуры, – везде от всяческих «енко» рябит...
Даже стратегия русских войн – от охоты России-бабы на чужеземца. Она его приманивает (поляка, француза, немца), затягивает в глубь себя: никогда не на границах ему отбой, а взасос его вовлекает – и уж тут, во глубине России, самый оргазм битв: летят головушки и тех и других, орошают её топкое лоно огненной кровушкой, как спермою: им смерть, а ей – страсть да сласть. Так ведь ещё в «Слове» битва как свадьба видится, как смертельное соитие. Если германская тактика – «свинья», «клин» = стержень, то русская – «котёл», «мешок» – как вагина, влагалище.
Да, в каждом национальном Космосе обитает и особый национальный Эрос. Он определён прежде всего вертикалью: Небо (мужское) – Земля (женское). «Здесь, где так вяло свод небесный На землю тощую глядит», – такой, не страстный Эрос отмечал Тютчев в России, где вектор Выси переходит в тягу Дали-горизонтали: путь-дорога, разлука, поэзия несостоявшейся любви, тоска... Родима тут сторонка, край, косвенное, «косые лучи заходящего солнца» любил Достоевский...
Итак, в Русском Космосе три главные агента Истории: Россия = Мать-сыра земля, а на ней работают два мужика: Народ и Государство-Кесарь. И оба начала ей необходимы. Народ – это тот малый, что протягивается по горизонтали: из Руси – всю Россию собою покрыть напрягается, хотя и убогий числом-населением: мал да удал! Но – и бегл, не сидит-стоит на месте. Потому и понадобилось жёсткое начало власти, формы, порядка – и оно естественно с Запада натекло. Оттуда же – индустрия (огнеземля промышленности) и город.
Народ = воля, а Государь (ство) = закон. Меж ними и распялена Психея России, душа русской женщины. Недаром в русском романе при ней два героя, что реализуют эти ипостаси: Онегин – и Генерал при Татьяне, Вронский и Каренин-министр при Анне, непутёвый, бесСТАНный Григорий и есаул Листницкий при Аксинье, поэт-доктор Живаго и комиссар Стрельников при Ларе и так далее.
.jpg)
Ярославна. Xудожник И. Глазунов
Раз уж я Психею затронул, что обитает в Русском Космосе, то и о присущем сему месту Логосе итог своих исследований доложу. Тут ум тоже двоякий, как и два его субъекта – мужских начала, и он всё время мыкается-трепыхается в этом поле, усиливаясь сводить начала с концами. Поскольку Кесарево начало власти, закона и формы в нас не первовырабатывалось, а уж пришло готовым, как итог и результат, с Запада (и мы не посвящены в те поиски и мучения тысячелетневековые, в которых эти итоги и законы и формулы так же мучительно рождались), закон, аппарат и ихний Логос – рассудок обретают невольно догматическую недвижную форму: тезисов, положений веских и жёстких: «так надо!» – и послушания науке, и логике, и идеологии, и правой вере: «молчать! не рассуждать!» – за тебя уже рассудили люди знающие, что ТАМ – наверху...
В противовес этому – Логос воли-свободы, поиска пути и смысла жизни, что в поэзии, песне, в фольклоре русском. Литература же великая – русская классическая XVIII–XX веков, Слово России, – два эти полюса сопрягает, и потому в ней такая пружинность и энергетика, что вечно питать будет. Также и мысль философская в России отмечена напряжённой поисковостью, тут не ответы, а вопросы... Принципиальная незавершённость и несказуемость «последнего слова» – это и Бахтин отмечал в строении русского романа и мысли.
Если формула логики Запада, Европы (ещё с Аристотеля): ЭТО ЕСТЬ ТО-ТО («Сократ есть человек», «некоторые лебеди белые»), то русский ум мыслит по логике: НЕ ТО, А... (ЧТО)?..
Нет, я не Байрон, я другой...
Не то, что мните вы, природа...
Русский ум начинает с некоего отрицания, отвержения, и в качестве «тезиса-жертвы» берётся-кладётся некая готовая данность (из Запада, как правило, пришедшая). Оттолкнувшись в критике и так разогревшись на мысль, начинает уже шуровать наш ум в поиске положительного ответа. Но это дело оказывается труднее – и долго ищется и – не находится чего-то чёткого, а повисает в воздухе вопросом. Но сам поиск и путь – уже становится ценностию и как бы ответом.
По этой же логике и «Война и мир»: не Наполеон, а Кутузов; и Достоевский: не Рим и Запад, а мы... И так далее.
Даже ракета недаром у нас изобретена. Её принцип движения – самоотталкивание; тоже «не то, а...» «От самой от себя у-бе-гу!..»
Мир удивляется: как это у нас критика и полемика такая жестокая и страстная между собой! А я это понимаю как необходимый разогрев: в промозглом космосе Мати-сырой земли, чтобы не свалиться на обломовский диван, на Успение в медвежью берлогу, – все средства хороши, в том числе и разогрев злости. Да и работяга русский, когда хорошо работает? Когда разозлится, раззадорится...
Но – хватит давать итогов, как пилюль готовых к пониманию. Я-то эти идеи вывел за 30 лет исканий и изучений. Теперь поразмышляйте немного со мною, читатель!
Из книги: Г. Гачев, Русская Дума. Портреты русских мыслителей. М., Новости, 1991
Георгий Гачев
.jpg)
Ровесницы
Ещё в главе «Личность - культура - ноосфера»:
Космософия России