Как взять власть у самих себя (или нечто о советском каннибализме)
Каких только страшных или ставших по-новому страшными понятий и оборотов нет в нашем лексиконе! И, может быть, не самые ужасные из них такие, как, скажем, «диктатура пролетариата», «рев. тройка», «Гулаг»! Притерпелись мы к ним, попривыкли. А вот от слова «каннибализм», очевидно, вздрогнем, дёрнемся. И правильно. Тем более, что оно совсем не абстрактно для нас.
История социалистического строительства в СССР отмечена тремя эпидемиями каннибализма. Первые две – это людоедство в самом вульгарном физическом смысле этого слова, которое имело место в 1921 и 1933 годах на юге России, в Поволжье, на Украине.
Помрачившиеся от жуткого голода люди опускались до пожирания себе подобных – матери поедали детей, дети обгладывали трупы отцов, сосед кормился соседом... Вероятно, это наиболее тяжкое преступление большевистского режима. Оно не сопоставимо ни с жутью колымских рудников, ни с повальными расстрелами, ни с депортацией народов. Ниже каннибализма некуда падать.
Третья эпидемия долгосрочна: она для нашего общества нечто фоновое и длится по сию пору. Как средство анимализации социума людоедство, конечно, слишком радикально и опасно, чтобы практиковать его регулярно и долго. Гораздо аккуратнее и надёжнее действует каннибализм, узаконенный в качестве стиля социальных отношений и называвшийся у нас социалистической демократией.
***
Ныне это понятие осмеяно и изгнано из обихода, оно признано идеологическим фантомом, маскировавшим бескрайний произвол властей. Однако не погорячились ли мы? «Социалистическая демократия», пиши ты её хоть в двойных кавычках или даже в тройных, к сожалению, вовсе не фантом. По-видимому, мы ещё плохо понимаем глубину своего несчастья, если считаем причиной его концентрацию всей власти в руках одного сословия (или хунты) и полное безвластие народа. Будь так, наш путь к цивилизованному состоянию был бы очень прост – достаточно хотя бы поколебать диктаторствующую хунту, ограничить правящее сословие. Для этого обществу требовалось всего лишь изжить свой страх. И то, и другое, и третье нам уже почти удалось.
Удалось довольно быстро и легко. И что же? Чем дальше, тем больше мы подозреваем, что социализм держится не только и даже не столько на насилии государства (или партии), сколько на такой организации власти, которая позволяет угнетать общество руками самого общества.
Большевики не доверили кухарке управлять государством, но в порядке компенсации они позволили тиранить друг друга. В порядочном современном обществе отправление власти – функция специальных институтов государства, граждане имеют лишь права и обязанности. У нас с правами известно как, зато каждый имеет возможность над кем-нибудь властвовать. Советский швейцар приставлен к дверям вовсе не для мелких услуг посетителям – он господствует над входящими и исходящими.
.jpg)
Этот не забудет президента, а те – антибормотолога Лигачёва: наказал казну на миллиарды и... на свободе. Ну ни в одном глазу! Автор рисунка: А. Шахгелдян
Сантехник ведёт себя по отношению к владельцу неисправного унитаза как абсолютный монарх, но им самим помыкают: то паспортистка, то банщик, а паспортисткой – то приёмщица стеклотары, то активист-обществениик. Это кажется диктатурой по мелочам, бытовым деспотизмом. Но массовость этих «неуставных отношений» такова, что они определяют индивидуальное существование личности да и общественный быт сильнее, нежели непосредственное насилие государства.
Кошмар этой власти масс – её юридическая ненормированность. Государство определяет, да и то приблизительно, только пределы её распространения. Формы же и степень её тяжести почти целиком зависят от индивидуальной наглости и физических кондиций. То есть на этом пространстве правит «закон тайги».
Поскольку угнетённые и угнетатели то и дело меняются местами, образуя безумно ветвистые «цепи питания», мы получаем террор всех против всех, перпетуум-мобиле самоподавления.
.jpg)
Формы царящего в этой системе террора нетрудно классифицировать. Наиболее простой и очевидный тип – индивидуальный террор, обеспечиваемый социальным статусом, прежде всего принадлежностью к сфере распределения благ. Интересно, что официальный статус индивида не имеет в данном случае почти никакого значения. Таксист может терроризировать профессора, санитарка – члена парламента, портниха – народную артистку, шофёр министра – полковника ГАИ. Свобода выбора жертвы составляет особую привлекательность каннибальской системы власти.
Далеко не у всех членов общества есть, однако, статусные привилегии. У шахтёра, металлурга, тракториста и прочих тружеников материальной сферы их, например, нет. Жизнь этих бедняг была бы безотрадна, если бы государство не догадалось даровать им право угнетать друг друга, санкционировав групповой терроризм. Иначе это называется советским коллективизмом. Формы его многообразны и изощрённы: тут и трудовой коллектив, и различные «добровольные» общества, творческие союзы, всякие там студкомы, худсоветы, товарищеские суды, общественные комиссии, партбюро...
Уникальные институты коллективного людоедства – очередь, общежитие, коммунальная квартира. Суммарный потенциал агрессивности этих сообществ ужасен. Если в очереди за утюгами или носками до смерти душат старушек, сильно ли отличается эта группа граждан от волчьей стаи?
Мерзость охлократического разгула заключается в том, что это ненавистно, тяжело, когда обращено против тебя, и притягательно, сладостно, когда самодурствуешь ты. Это развращает и умерщвляет, как алкоголь, как героин. А самое скверное – его нельзя свергнуть, как свергаютт царя или неугодную олигархию. Оно распылено в обществе, присвоено миллионами деспотов и жертв.
Как нам взять власть у самих себя?
Анатолий Костюков
.jpg)
Из газеты «Мегаполис-экспресс»
Ещё в главе «Наука - политика - практика»:
Как взять власть у самих себя (или нечто о советском каннибализме)