Искусство взятки и жизнь
Самодержцы и мздоимцы, или О самоокупаемости администрации
Ставшее притчей во языцех взяточничество русских чиновников (особенно провинциальных, и уж тем более в губерниях, удалённых от центральных городов) не было следствием каких-то особых черт русского национального характера или ничтожности людей, избравших административное поприще. Оно порождалось правительством, которое, не имея средств на управление, не только из века в век не платило жалованья своим чиновникам, но и прямо советовало им «кормиться от дел».
В Московской Руси право представителей администрации набивать себе карманы в какой-то степени регулировалось тем, что они могли занимать должности в провинции только в течение строго определённого срока (1). Чтобы воеводы, назначенные на «хлебные места» в Сибирь, не превосходили некоего считавшегося разумным порога вымогательства, правительство выставляло на ведущих из Сибири к Москве трактах заставы, которые обыскивали возвращавшихся чиновников и их семейства и отбирали у них излишки. Чтобы избежать этого, воеводы, как тати ночные, возвращались домой окольными путями.
Пётр Великий предпринял смелую попытку положить конец таким порядкам, когда чиновники, формально служившие короне, на деле оказывались мелкими сатрапами и заботились только о своём собственном благополучии. В 1714 году он запретил жаловать поместья служащим центральных приказов и отменил систему «кормления» для провинциальных чиновников.
Отныне все они должны были получать жалованье. Эта реформа не увенчалась успехом по недостатку средств. Как отмечает австрийский путешественник Иоганн Корб, в петровские времена сотрудники царской администрации вынуждены были давать взятки собственным коллегам, чтобы получить причитающееся жалованье.
Российские правительства вечно пребывали в стеснённых финансовых обстоятельствах и предпочитали тратить наличные средства на армию. При Петре на управление самым пространным государством мира уходило от 3% до 4% национального бюджета. Насколько скудна эта сумма, можно понять из следующего примера. Порядок, царивший в отвоёванной у Швеции Ливонии, произвёл на царя такое сильное впечатление, что в 1718 году Пётр I велел произвести исследование тамошней административной системы.
Выяснилось, что шведское правительство расходовало на управление провинцией размером в 50 тысяч кв. км столько же денег, сколько российское – на управление всей империей площадью свыше 15 миллионов кв. км. Не пытаясь совершить невозможное и скопировать заморские методы, царь попросту разрушил систему управления в Ливонии.
При ближайших преемниках Петра казна пришла в ещё большее расстройство, дела шли всё хуже и хуже. Уже в 1727 году официально была отменена выплата жалованья большинству категорий подьячих, которым свыше рекомендовали кормиться от дел.
Положение несколько выправилось при Екатерине II, которая проявила большой интерес к провинциальному управлению и велела значительно увеличить отпускаемые на него средства (в 1767 году, например, на эти цели ассигновала четверть бюджета). Также были приняты меры к тому, чтобы чиновникам своевременно выплачивалось жалованье. Но коренная проблема осталась нерешённой. И во время и после царствования Екатерины Великой жалованье государственных служащих пребывало на столь низком уровне, что большинство чиновников не могли свести концы с концами и были вынуждены искать дополнительные источники дохода.
Таким образом, все эти реформаторские попытки не изменили по сути ни экономического положения служащих административной системы, ни порождаемого им отношения администрации к обществу. Наподобие посланцев татарского хана, чиновники, назначенные управлять провинциями, в основном выступали в роли сборщиков налогов и вербовщиков; они не были, что называется, «слугами народа».
«Вследствие отсутствия абстрактной, самодовлеющей идеи государства, чиновники не служили «государству», а сперва заботились о себе и потом уж о царе; вследствие отождествления бюрократического аппарата и государства, чиновники были не способны провести различие между частной и казённой собственностью» (Ханс Йоахим Торке).
.jpg)
Гравюра XIX века
Служивый мир не столь уж и хорош: не у тебя берут, так сам берёшь!
Изящное ремесло, или Грешный этикет
Коррупция в бюрократическом аппарате дореволюционной России не была отклонением от общепринятой нормы, как то бывает в большинстве других стран, а неотъемлемой частью установившейся системы управления. Чиновники приучились жить за счёт населения со времени Киевской Руси. Как ни старалось правительство, у него не хватало сил искоренить этот обычай.
За столетия мздоимство на Руси обзавелось тщательно разработанным этикетом. Проводились различия между безгрешными и грешными доходами, где критерием служила личность жертвы.
«Грешным» считалось добытое за счёт короны через растрату казённых денег или намеренное искажение отчётов, затребованных начальниками из центра. «Безгрешные» доходы создавались за счёт общества; вымогательства, суммы, взимаемые судьями за решение дела в пользу давателя, а в основном – взятки, получаемые за ускорение движения бумаг в инстанциях. Нередко случалось, что получатель «грешной» взятки, согласуясь с неписаным тарифом, давал сдачу.
Чем выше ранг, тем большую возможность сколотить состояние за счёт населения имел чиновник. Для этого использовалось такое количество приёмов, что лишь малую часть их можно привести в качестве иллюстрации. Лихоимство было тонким, даже изящным ремеслом.
Губернаторы отдалённых губерний иногда ложно обвиняли богатых купцов в каком-либо преступлении и заключали их в тюрьму, пока те не откупались. Хорошим тоном считалось давать взятки не напрямик.
К примеру, жертвовалась значительная сумма на «благотворительное» предприятие, возглавляемое женой управителя, или продавалось тому же начальнику какое-то имущество за полцены, или покупалось у него что-либо (картина, например) втридорога. М. Е. Салтыков- Щедрин, бывший в начале царствования Александра II вице-губернатором в Тверской и Рязанской губерниях, писал, что вкладывать капитал во взятки лучше, чем в банк, поскольку в этом случае есть гарантия от нередко весьма разорительных придирок со стороны властей.
Рядовым губернским чиновникам приходилось выкручиваться из нищеты при помощи взяток и копеечного вымогательства...
Эти «вершители губернских судеб», большие и малые, населяют страницы русской литературы от Гоголя до Чехова. Некоторые из них добродушны и мягкосердечны, другие властны и жестоки, но и те и другие живут за счёт населения, как будто бы они были чужеземными завоевателями среди покорённого народа. Их сообщество напоминало тайный орден. Они предпочитали общаться только с себе подобными, пресмыкаясь перед начальством и попирая нижестоящих.
Им по душе иерархическая лестница чинов с автоматическим продвижением по службе; они – её часть и всё, существующее вне этой системы, почитают за разгул анархии. Из их среды изгоняются все чересчур усердные и щепетильные, поскольку система требует, чтобы все были замешаны в лихоимстве и таким образом скованы круговой порукой.
Как и всякий замкнутый иерархический орден, российская бюрократическая машина создала изощрённый набор символов для различения степеней-чинов. Каждой ступени соответствовал особый мундир, разработанный до последней портновской детали; повышение с белых брюк до чёрных было событием эпохального значения в чиновничьей жизни.
От Москвы до самых до окраин, или Слово Карамзина
Честные управители встречались всегда только в центре. Идея государственной службы как служения обществу, завезённая с Запада, прежде всего из Германии, была совершенно чужда русскому чиновничеству. Прибалтийские немцы впервые показали русским, что можно использовать данную государством власть для служения обществу. Правительство империи высоко ценило этих людей, и поэтому их доля среди высших чинов администрации оказалась непропорционально большой.
На государственную службу привлекалось и значительное число иностранцев, в основном лютеран. Многих лучших чиновников империи дали два специальных учебных заведения – Царскосельский Лицей и Императорское Училище правоведения.
Но эти западные веяния мало что меняли в общей картине. Почти непроходимая пропасть лежала между управителями, служившими в центральных канцеляриях Петербурга и Москвы, и чиновниками губернской администрации.
Последние не имели шанса когда-либо выдвинуться на должности в одной из столиц, тогда как служащие, которые по своему происхождению, образованию или богатству начали взбираться по лестнице карьеры в центральном управлении, редко попадали в провинцию, разве только за тем, чтобы занять пост губернатора или вице-губернатора. Эта пропасть усугубляла существовавший издревле раскол между дворянской элитой, внесённой в служебные московские книги, и простым провинциальным дворянством.
Поскольку столичное и местное чиновничество почти не общалось друг с другом, дух общественного служения, зародившийся в первом, почти не просачивался в страну, и для подавляющего большинства служащих своекорыстие и мздоимство оставались стилем жизни; им и в голову не приходило, что может быть иначе. Именно это имел в виду Карамзин, говоря: «Если б захотеть одним словом выразить, что делается в России, то следует сказать: воруют».
.jpg)
Гравюра XIX века
– Бояре, а мы к вам пришли...
Симптом беззакония, или О том, в чём единодушно «заблуждались» охранитель Бенкендорф и политолог Маркс
В Московской Руси и во времена империи повальное лихоимство сотрудников управленческого аппарата было симптомом более глубокого недуга – беззакония, верным спутником которого оно всегда остаётся.
До судебной реформы Александра II (1864 год) Россия не знала независимого судопроизводства. Юстиция была ответвлением административной системы, и посему её основной заботой почиталось проведение в жизнь воли государства и охрана его интересов. Неразвитость правосознания в России нигде не выступает так явственно, как в дожившем до самой грани новейшего времени традиционном представлении о том, что преступления граждан против граждан и чиновников против граждан общественности не касаются.
До реформы 1864 года правительство не возбуждало уголовных дел, за исключением тех случаев, когда затрагивались его собственные интересы. Судебное разбирательство по уголовным и всем гражданским делам происходило по ходатайству пострадавшего и обыкновенно уподоблялось торгам, на которых верх одерживал тот, кто предлагал всемогущему секретарю суда большую мзду. Всё это имело крайне пагубное воздействие на весь строй русской жизни.
Модная теория Маркса утверждает, что суды и законы создаются для того, чтобы служить интересам правящего класса. Однако исторический опыт показывает, что дело обстоит как раз наоборот. Чтобы утвердить своё, власть имущие не нуждаются в юридических реверансах – в защите законом нуждаются бедные и слабые.
Тому, кто сомневается в истинности этого, достаточно будет сравнить положение низших классов в регионах со слаборазвитой системой судопроизводства, например в Юго-Восточной Азии, и там, где эта традиция имеет прочные корни, к примеру в Западной Европе и США.
Неразвитость юридической традиции и судебной системы в России, разумеется, давала большие преимущества бюрократическому аппарату. Некоторые консервативные русские юристы даже вполне серьёзно доказывали необходимость тесного сплетения юстиции с администрацией. Среди них был уважаемый специалист по государственному праву профессор Н. М. Коркунов, разработавший теорию, согласно которой основной функцией законов страны должно быть не столько отправление правосудия, сколько поддержание порядка.
Данный взгляд на судопроизводство в несколько грубоватой форме (но зато и честнее) выразил граф Бенкендорф, начальник тайной полиции при Николае I. Однажды, когда поэт и издатель А. А. Дельвиг пришёл к нему с жалобой на незаконные придирки цензоров, Бенкендорф в сердцах отрезал: «Законы пишутся для подчинённых, а не для начальства!»
Дайджест по главам книги Р. Пайпса
«Россия при старом режиме»
М.: и «Независимая газета», 1993.
Перевод Вл. Козловского
Ричард ПАЙПС,
профессор русской истории
Гарвардского университета (США)
***
1 – На западе Европы в Средневековье существовал институт, схожий с «кормлением»: fief-office, административная должность в провинции. Однако последняя не была строго ограничена сроком в 2-3 года, как на Руси, и могла передаваться по наследству.
Ещё в главе «Идеи - дела - судьбы»:
«Азы и буки» спора (популярная конфликтология)
Илья Даньшин говорит вам «Здравствуйте!»
«Чинные трагедии»: «Хочу быть негром!» и др.
Как в старину подарок от взятки отличали
Что надо знать тем, кто хочет «купить» чиновника в Штатах (...и не только им)
Искусство взятки и жизнь