«...И всеми силами своими молюсь за тех и за других» (о Максимилиане Волошине в годы русской смуты)

И ты и я – мы все имели честь Мир посетить в минуты роковые и стать грустней и зорче, чем мы есть.

М. Волошин

В те дни мой дом, слепой и запустелый,
Хранил права убежища, как храм,
И растворялся только беглецам,
Скрывавшимся от петли и расстрела.
М. Волошин в Коктебеле (Крым) у своего дома

Мы не властны выбирать время, в которое нам суждено жить, но вольны лишь в выборе своего пути – как и зачем жить в недолгий человеческий век. А если же век наш пришёлся на полосу лихолетья, «эпоху революционных перемен», то жизнь становится чередой несчастий, и прости-прощай светлые мечты о небе в алмазах.

Но ведь говорили поэты о блаженной избранности посетивших этот мир в «его минуты роковые». Войны и революции, распри и разруха, террор, эпидемии и голод, перестройка туда же (продолжите сами список, коли есть на то желание) – всё это порождает в человеке чудовищное ощущение, бездонное и беспросветное, как чёрное небытие – СТРАХ. А за ним – и непременная свита его: безысходность, унизительное бессилие, отчаяние.

И из того же мрака небытия (оттого и слепая) появляется НЕНАВИСТЬ – неразлучная спутница страха. Так и существуют они, неотделимые друг от друга чудовища, и не спрятаться, не отгородиться, не отсидеться в тоскливом ожидании «лучших» времён ни за крепкими запорами, ни за высокой стеной, уповая на силу и мощь «наших», ни за зыбкой кисеей иллюзии отстранённости и бегства от всего происходящего. Не спасёшься и не укроешься, ибо нет в мире такого убежища.

Что же может противостоять всесилию страха и ненависти? Как сохранить в себе человеческое, когда кругом торжествует звериное? Что позволит встретить посланное свыше испытание мужественно и преодолеть его достойно? Где и в чём обрести такое оружие-силу, чтобы противостоять хаосу, быть сильнее его стихий? И достижимо ли это?

Предлагаем вниманию читателей рассказ об испытаниях, выпавших на долю Максимилиана Волошина (1877–1932) во времена гражданской войны в Крыму. Может быть, в этом рассказе найдётся что-то близкое к ответу на эти вопросы.

Человек

Свой жизненный путь Максимилиан Волошин отмечал вехами семилетних циклов. Он написал о них в 1925 году в своей «Автобиографии» («По семилетьям»). По «летоисчислению Волошина» революция грянула в конце 6-го семилетья – «Война» (1912–1919) и захватила следующее, 7-е – «Революция» (1919–1926). Семь – мистическое число, семижды семь – тем более. Так что 49-летие обретает для поэта воистину роковое значение.

Ещё при жизни о Максимилиане Волошине ходили легенды. Поэт и художник милостью Божьей, знаток мировой культуры, философ, постигший буддизм, теософию и эзотерические учения, путешественник, исходивший полмира, переводчик и литературный критик – личность яркая, свободная, загадочная не только для современников, но тем более для нас, потомков. Ведь имя Волошина, творчество его сознательно замалчивалось власть держащими ничтожествами.

Было в нём, по словам его друзей, явное сходство с античным божеством: зевесова глава в гриве рыжеватых кудрявых волос, густая борода, косая сажень в плечах, мощный торс, крепкие, как у грузчика, икры – «семь пудов мужской красоты». И при том этот человек обладал удивительной пластичностью, быстротой и даже изяществом движений, лёгкостью в шаге.

Его привычки, образ жизни эпатировали коктебельского почтенного обывателя. Ещё бы – ходил босиком, в хитоне на манер античного (дачники любопытствовали праздно, поддевал ли он штаны?), на голове – веночек из цветов, купался в море голышом. В доме его – вечно шумные весёлые компании «обормотов».

Свой дом в Коктебеле, у подножья холмов древней Киммерии, Волошин строит в 1903 году. Ныне этот Дом Поэта (замысленный им как пристанище собратьев по искусству и напоминающий корабль вечных странствий) известен всему цивилизованному миру. Как будто само Провидение выбрало это место для свершения судьбы поэта и знак тому – уступ Карадага, до удивления схожий с профилем Волошина. Сам он писал об этом так:

Я принял жизнь и этот дом, как дар
Нечаянный, – мне вверенный судьбою,
Как знак, что я усыновлён землёю...
Той землёй, где на скале, замкнувшей зыбь залива,
Судьбой и ветрами изваян профиль мой.

Вот на этой земле и встретил Волошин приход революции, вернувшись весною 1917 года в Крым, чтобы никогда больше не покинуть его до самой кончины. В том роковом году Волошину исполнилось сорок лет – возраст, открывающий духовную зрелость.

«Ни война, ни революция не испугали меня и ни в чём не разочаровали: я их ожидал давно и в формах ещё более жестоких», – писал Волошин. А формы эти были точно предсказаны им, как вспоминает Марина Цветаева, побывавшая в Коктебеле в октябре 1917 года: «картину за картиной – всю русскую Революцию на пять лет вперёд: террор, гражданская война, расстрелы, заставы, Вандея, озверение, потеря лика, раскрепощение духа стихий, кровь, кровь, кровь...»

Фотография в доме-музее Волошина передаёт его образ той поры. Черты лица заострены в напряжённой готовности к грядущим испытаниям. В глазах, удивительных волошинских «серых мерцающих глазах», печаль, тревога и решимость – лик воина перед сражением, смертельно опасный исход которого не предрешён. Но внутренне поэт спокоен: «Разве может быть что-нибудь страшно, если весь свой мир несёшь в себе? Когда смерть является наименее страшным из возможных несчастий?» Киммерия стала его точкой на поле вселенской битвы – кшетры, где идёт нескончаемое противоборство Света и мрака и где рядом с героями сражаются высшие духовные силы.

В смутах усобиц и войн постигать
целокупность.
Быть не частью, а всем: не с одной
стороны, а с обеих.
Зритель захвачен игрой. Ты не актёр и не
зритель,
Ты соучастник судьбы, раскрывающей
замысел драмы.

Быть соучастником судьбы – значит встречать испытания с открытым лицом, «не бежать греха», – как любил повторять Волошин. Ибо «мы здесь на земле вовсе не для того, чтобы отвергнуть зло, а для того, чтобы преобразить, просвятить...» Как же поэт предполагает достичь этого? – «...только принявши его в себя и внутрь себя, собою его освятив».

Это невозможно осуществить, если не обладаешь мужеством и бесстрашием, верой в своё предназначение, искренностью открытого навстречу миру сердца, чистотой помыслов, милосердием («дозволь не разлюбить врага и брата не возненавидеть»), смиренным долготерпением и непременно достоинством.

Это доспехи воина Света, посланного в мир «в его минуты роковые», кому предназначено, говоря словами одного из философов, «делать добро из зла, ибо больше его не из чего делать». А оружие такого воина – СЛОВО, ДЕЙСТВИЕ, МОЛИТВА.

Слово

Слово-оружие Волошина – его поэтический дар. Вот что он писал о своём творчестве в период гражданской войны: «Стих остаётся для меня единственной возможностью выражения мыслей о совершающемся. Но в 17-ом году я не смог написать ни одного стихотворения: дар речи мне возвращается только после Октября».

И далее: «19-й год толкнул меня к общественной деятельности в единственной форме, возможной при моём отрицательном отношении ко всякой политике и ко всякой государственности, утвердившимися за эти годы, – к борьбе с террором, независимо от его окраски...

Из самых глубоких кругов преисподней Террора и Голода я вынес свою веру в человека... Эти же годы являются наиболее плодотворными в моей поэзии, как в смысле качества, так и количества написанного.

Но так как темой моей является Россия во всём её историческом единстве, так как дух партийности мне ненавистен, так как всякую борьбу я не могу рассматривать иначе, как момент духовного единства борющихся врагов и их сотрудничества в едином деле – отсюда вытекают следующие особенности литературной судьбы моих последних стихотворений: у меня есть стихи о революции, которые одинаково нравились и красным, и белым.

Я знаю, например, что моё стихотворение «Русская Революция» было названо лучшей характеристикой революции двумя идейными вождями противоположных лагерей (имена их умолчу).

В 1919 году белые и красные, беря по очереди Одессу, свои прокламации к населению начинали одними и теми же словами моего стихотворения «Брестский мир». Эти явления – моя литературная гордость, так как они свидетельствуют, что в моменты высшего разлада мне удавалось, говоря о самом спорном и современном, находить такие слова и такую перспективу, что её принимали и те и другие. Поэтому же, собранные в книгу, эти стихи не пропускались ни правой, ни левой цензурой. Поэтому же они распространяются в России в тысячах списков – вне моей воли и моего ведения...»

Писатель Викентий Вересаев говорил о Волошине: «Революция ударила по его творчеству, как огниво по кремню, и из него рассыпались яркие, великолепные искры. Как будто совсем другой поэт явился: мужественный, сильный, с простым и мудрым словом...» И слова поэта жаждали многие, ибо оно помогало оставаться Человеком...

Помнить, что знамёна, партии и
программы –
То же, что скорбный лист для врача
сумасшедшего дома.

И ещё, немаловажное. Стихи Волошина – поэтическая летопись событий эпохи, личины революции, его «трагические впечатления и патетические воспоминания» о смутном времени в Крыму. Его сострадание людям независимо от цвета знамён, под которыми они шли, людям, попавшим в жернова революции, взгляд на события в перспективе вечности и своё место в них – это урок всем нам, потомкам. Поймём ли, усвоим ли этот урок?

Верь в человека. Толпы не уважай и не бойся.
В каждом разбойнике чти
распятого в безднах Бога.

Действие

Волошин считал, что Россия совершает жертвенный подвиг, «принимая на себя... заболевание социальной революцией, чтобы, переболев ею, выработать иммунитет и предотвратить смертельный кризис Европы». Поэт писал: «Мы вправе рассматривать совершающуюся революцию как одно из глубочайших указаний о судьбе России и об её всемирном служении».

Верю в правоту верховных сил.
Расковавших древние стихии,
И из недр обугленной России
Говорю: «Ты прав, что так судил!»
Надо до алмазного закала
Прокалить всю толщу бытия.
Если ж дров в плавильной печи мало,
Господи, – вот плоть моя!

Жертвы, приносимые Россией в братоубийственной бойне, были чудовищны («революция губит лучших, самых чистых и самых святых»). В одной только Феодосии – «Богом данном городе», – в двух десятках вёрст от Дома Поэта, еженощно расстреливали сотнями. А всего, по данным Волошина, в Крыму при красных по приказу Белы Куна только в течение первой военной зимы был казнён каждый восьмой из 800 тысяч населения полуострова. Добавьте к этому жертвы голода и эпидемий.

Мы до сих пор не знаем (и вряд ли узнаем когда-либо) точные цифры этой ужасной гекатомбы, где единица статистики – загубленная душа. Надо ли пояснять, что основной удар пришёлся по интеллигенции. «Кто не с нами, тот против нас». Этот девиз был взят на вооружение по обе стороны баррикад. Белые тоже были жестоки и беспощадны. Человека, будь он большевиком или просто заподозренным в сотрудничестве с красными, ждала петля или пуля.

Волошин спасал и тех и других, укрывая человека от своры. «Разумеется, красных при белых и белых при красных я защищал не из нейтральности и даже не из филантропии», а потому, что массовое взаимоистребление русских граждан в стране, где культурных работников так мало и где они так нужны, является нестерпимым идиотизмом. Правители должны уметь использовать силы, а не истреблять их по-дурацки, как велись все терроры, которых я был свидетелем», – писал Волошин.

В те дни мой дом, слепой и запустелый,
Хранил права убежища, как храм,

И растворялся только беглецам,
Скрывавшимся от петли и расстрела.
И красный вождь и белый офицер, –
Фанатики непримиримых вер –
Искали здесь, под кровлею поэта,
Убежища, защиты и совета.
Я ж делал всё, чтоб братьям помешать
Себя губить, друг друга истреблять...
...И сам читал в одном столбце с другими
В кровавых списках собственное имя.

Поэт, верный себе, не участвовал в политической борьбе противоборствующих сторон – он просто спасал людей от «хмельной отравы гнева» в своём доме и уберёг немало жизней.

В дни, когда Справедливость ослепшая меч обнажает...
В дни, когда пулемёт вещает о сущности братства, он призывал:
Верь в человека. Толпы не уважай и не бойся.
В каждом разбойнике чти распятого в безднах Бога.

И ты и я – мы все имели честь
Мир посетить в минуты роковые
И стать грустней и зорче, чем мы есть.
М. Волошин со своими гостями

В Доме Поэта находили себе пристанище и оставшийся бездомным крымский помещик, и подпольщики-коммунисты, за которыми охотилась контрразведка белых. После ареста Осипа Мандельштама Максимилиан Александрович направил следователю белогвардейской контрразведки резкое письмо с требованием немедленно освободить поэта и добился своего. Позже Волошин помог собрату по перу выехать из врангелевского Крыма в Советскую Россию.

Стараниями Волошина была спасена жизнь генерала Никандра Маркса (на редкость не повезло тому со столь одиозной фамилией!), приговорённого трибуналом белой армии к смертной казни за «сотрудничество с большевиками» (отставной генерал, чтобы спасти семью от голода, при красных работал в совучреждении мелким служащим). Волошин один, без всяких знакомств и связей (как он вспоминал позднее), добился-таки освобождения Маркса. Спас он и многих белых офицеров от неминуемой казни в ЧК.

Надо быть поистине праведником по духовной сути своей, чтобы укрывать людей от репрессий в собственном доме, зная, что расплатой будет неминуемая смерть. И хорошо, если лёгкая в затылок, а если долгая, мучительная казнь под пытками... Да и не одному тебе, а всем домашним.

Когда его благодарили очередные спасённые, он с неизменным достоинством отвечал: «Имейте в виду, что когда вы будете у власти, я так же буду поступать с вашими врагами». Когда его спрашивали, к какому крылу он принадлежит – к белому или красному, он говорил: я летаю на двух крыльях.

Две неизменных черты Волошина в ДЕЙСТВИИ: бесстрашие и достоинство. С «лёгкой поступью плясуна, с достоинством посла великой державы» Волошин в сандалиях на босу ногу или в разбитых башмаках, старой куртке и коротких до колен штанах, подходил и обращался спокойно, никогда не заискивая и не пытаясь подладиться ни к белому генералу, ни к красному военачальнику, ни к сорвиголовам матросам, увешанным оружием.

В нём безошибочно угадывалась та огромная внутренняя сила, которая не позволяла вести себя по отношению к нему запанибрата, пренебрежительно, но внушала уважение, даже почтение. Впрочем, Волошин вёл себя неизменно с искренней подкупающей доверчивостью и интересом к собеседнику, вызывая такое же ответное чувство.

Но в эти дни доносов и тревог
Счастливый жребий дом мой не оставил.
Ни власть не отняла, ни враг не сжёг,
Не предал друг, грабитель не ограбил.
Максимилиан Александрович Волошин с женой Марией Степановной провожают гостей. Конец 20-х годов

Молитва

Волошин писал, что в русской революции прежде всего поражает её нелепость. У поэта, чуждого политическим партиям и программам, был единственный идеал – Град Божий. «Путь к нему, – говорил он, – вся крестная страстная история человечества. А над моей размыканной и окровавленной родиной я могу произнести только одну молитву:

Из крови, пролитой в боях,
Из праха обращённых в прах,
Из мук казнённых поколений,
Из душ, крестившихся в крови,
Из ненавидящей любви,
Из преступлений, исступлений –
Возникнет праведная Русь.
Я за неё одну молюсь...

Волошин не был церковным человеком. Но он был истинно верующим.«Живу очень религиозно, сосредоточенно и вижу современность только с религиозной, а не с политической точки зрения». Вера его, «язычника во плоти», который не мыслит мира без Христа, была основана на удивительном духовном опыте, полученном в долгие часы молитв и медитаций.

Поэт верил в действенную силу молитвы, обращённой ко Всевышнему, в молитву – абсолютное оружие воина Света, перед которой не могут не расточиться врази Господни, которая сберегает и защищает добро и трансформирует в гармонию безумие хаоса.

«Молитва поэта во время гражданской войны может быть только за тех и за других (оставался и в этом верен себе Волошин), когда дети единой матери убивают друг друга, надо быть с матерью, а не с одним из братьев». Не случайно в годы смуты он создаёт цикл поэм и стихотворений, посвящённых святым заступникам Земли Русской, молитвами своими спасавшим её в лихие годины.

Даже если человек лишён слова и действия, всегда, при всех обстоятельствах остаётся молитва. А праведная молитва чудодейственна, и Волошин хорошо это знал. Совершаемая во спасение человека, она у него была особой: «Не нужно, чтобы оппонент знал, что молитва направлена на него: не все молитвы доходят потому только, что не всегда тот, кто молится, знает, за что и о чём надо молиться. Молятся обычно за того, кому грозит расстрел. И это неверно: молиться надо за того, от кого зависит расстрел и от кого исходит приказ о казни. Потому что из двух персонажей – убийцы и жертвы – в наибольшей опасности (моральной) находится именно палач, а совсем не жертва. Поэтому всегда надо молиться за палачей – и в результате молитвы можно не сомневаться...»

Незримая и напряжённая молитва («всеми силами своими»), творимая в молчании, совершала поистине чудо. Видно было, что она угодна Спасителю. И замолкали жестокие и кровожадные слова тех, от кого зависела жизнь и смерть людей, и ненависть уступала место милосердию. Но вдумайтесь, какой мощью духа, верой, христианским смирением нужно обладать, чтобы достичь этого.

Поэт покинул наш мир в 1932 году, ещё в расцвете сил – 55 лет не возраст для такого богатыря. Слишком тяжёлые испытания пришлось вынести за свои годы. Гражданская война ведь не кончилась с захватом Крыма большевиками. Да кончилась ли она и поныне?.. Но обречённый на гибель в неравной борьбе с силами мрака воин Света обретает бессмертие.

Кстати, и это вряд ли случайное совпадение, почти в то же самое время, совсем неподалёку от Коктебеля, в одном из домишек Старого Крыма скончался ещё один Светлый Человек – писатель Александр Грин. С Волошиным они были добрыми приятелями, хотя большой дружбы и не получилось – у каждого свой Путь, своё Предназначение. Видно, Судьбе было угодно увести их от унизительной смерти в сталинском ГУЛАГЕ. А в том, что оба они были бы через несколько лет обречены, сомневаться не приходится.

Одна из последних фотографий Волошина, незадолго перед его кончиной: лик человека, просветлённого духовно, лик праведника, прошедшего через огонь войны, все её ужасы, страдания и испытания, и... победившего. О цене, заплаченной за весь этот путь, говорят глаза: в них светятся всепонимание и всепрощение, светлая печаль и уже нездешняя мудрость. Близкие поэта так и говорили: у Макса была тайна, и он унёс её с собой. Тайна была и, может быть, не одна: и в поэзии его, и в чарующей душу живописи, и в его удивительном духовном подвижничестве. Легенды о Волошине были и при жизни его, и сейчас живут в мире, где он остался навечно, обнимая собой Коктебель.

Гаснут во времени, тонут в пространстве
Мысли, событья, мечты, корабли...
Я ж уношу в своё странствие странствий
Лучшее из наваждений земли.

Вместо заключения

Русь! Встречай роковые годины:
Разверзаются снова пучины
Неизжитых тобою страстей...

Судьба хранила Дом Поэта. Сам Волошин писал об этом так:

Но в эти дни доносов и тревог
Счастливый жребий дом мой не оставил.
Ни власть не отняла, ни враг не сжёг,
Не предал друг, грабитель не ограбил.

Традиция Волошинского дома сохранялась долго. Ещё жива была вдова поэта, Мария Степановна. «Называйте меня просто Марусей», – просила она гостей. Продолжали приезжать друзья Максимилиана Александровича. Но уходили постепенно люди прежней волошинской генерации, и в Коктебель хлынули другие из той породы, кого Мережковский провидчески назвал «грядущим хамом».

Об этом мне поведал нынешний директор Дома-музея Максимилиана Волошина, поэт и литературный критик Борис Гаврилов. Рассказал он и о том (впрочем, и сам я был свидетелем), что изменился прежний ландшафт Коктебеля и первоначальный его «волошинский» облик вернуть, увы, невозможно. Идёт интенсивная застройка всего побережья.

Под дачные участки пошла знаменитая Библейская долина, воспетая Максимилианом Александровичем. Летом эти места заполняет орда «денежных отдыхающих». Что им Волошин и хрупкое очарование здешних мест! Подавай хлеба (точнее, деликатесов) и зрелищ, да побольше! «Слава Коктебельского залива» – агаты, сердолики и халцедоны, самоцветные камешки вулканического происхождения погребены под толстым слоем щебёнки. Не сразу удалось в этой серой безликой массе найти зеленоватую коктебельскую гальку, чтобы положить её по традиции к могиле поэта на вершине холма Кучук-Енишары, или, как его сейчас называют, горы Волошина...

«Волошинский дом. Такие дома не возникают на пустом месте, – убеждён Борис Гаврилов. – Здесь ощутимо присутствие сил духовных, мощи волошинского гения. Это место как бы предназначено для внутреннего преображения человека, того, разумеется, кто может почувствовать это сердцем».

Да, тревожные ныне времена. Накатывает «девятым валом» волна жлобства, сходная с той самой щебёнкой, что поглотила самоцветы Коктебеля. Как всему этому противостоять?

«От местной общественности ждать помощи не приходится, – продолжает невесёлый рассказ Борис Антонович. – Пытался я обратиться через ЮНЕСКО к европейской общественности, но, похоже, и она бессильна. А сейчас впервые после гражданской войны появилась опасность того, что Дом Поэта спалят – он беззащитен. Распоясались рэкетиры, наложившие свои лапы на Коктебель, ночами становится небезопасно».

Гаснут во времени, тонут в
пространстве
Мысли, событья, мечты, корабли...
Я ж уношу в своё странствие
странствий

Лучшее из наваждений земли.

М. А. Волошин в 1932 году

Б. А. Гаврилов в прошлом году добился аудиенции у одного из кремлёвских всесильных вельмож и поведал тому обо всём, что творится вокруг волошинского дома, молил о помощи. Сановник «успокоил»: «Теперь везде так, по всей стране». С тем и ушёл Борис Антонович.

«Дело ведь не только в Коктебеле, – говорит Гаврилов. – Возьмите Михайловское, Ясную Поляну – везде сходная ситуация: какая-то тяга к разрушению. Я уж не говорю о нищете нашей: нет денег на ремонт, нечем платить людям и без того мизерную зарплату. Такая вот ситуация. Но я верю в то, что духовность и культура неуничтожимы. Верю в людей, что на Голгофу пойдут, на костёр, но от своих идеалов добра и красоты не отрекутся. На таких я уповаю и жду от них помощи. Молюсь о сохранении и сбережении Дома Поэта и не оставлю борьбу за него». Пусть достанет у него на это сил.

И ещё. В волошинских местах понял я и такую истину: место, где суждено человеку жить и трудиться, должно стать его местом во вселенском противостоянии Света и мрака.

***

Отдавая дань памяти Максимилиану Александровичу Волошину и его Дому в Коктебеле, отважусь завершить какое ни на есть, но прежде всего искреннее слово о Поэте молитвой. Читателю решать – присоединиться к ней или нет.

Господи! Спаси и сохрани нас от смуты и раздоров. Пошли нам силу духовную, чтобы смогли мы достойно преодолеть ниспосланные нам испытания во славу Твою. Прости и помилуй нас, грешных. Да будет воля Твоя!

В написании статьи использованы материалы сборников: Максимилиан Волошин «Средоточье всех путей...», М., Московский рабочий, 1989 г.

Воспоминания о Максимилиане Волошине, М., Советский писатель, 1990.

Максимилиан Волошин, Стихотворения, статьи, воспоминания современников. М., Правда, 1991.

Автор выражает глубокую признательность директору Дома-музея Максимилиана Александровича Волошина Борису Антоновичу Гаврилову за помощь и консультации в подготовке статьи, а также сердечно благодарит Людмилу и Валерия Приваловых за организационные хлопоты, связанные с поздкой в Коктебель.

Владимир Фёдоров. Статья иллюстрирована рисунками М. Волошина

• Журнал «Социум»
• 1992 год
• №10(22)