Хосе Игнасио и Хуан Карлос

Внимание! «Прямое включение» из обыкновенной московской квартиры! Матвей Ганапольский сегодня – не ведущий «Бомонда», а автор юмористического рассказа.

Синие московские сумерки... Зажигаются разноцветные квадраты окон... Три старушки и два старичка мирно судачат на лавочке у подъезда. То и дело слышится: Клинтон, Мавроди, Киркоров с Пугачёвой... Две молодые дамы – одна с тремя сумками, другая с двумя, но зато с симпатичным малышом впридачу – оживлённо обсуждают какие-то свои проблемы...

Красавец-атлет выгуливает крошечного таксика, а рядом огромный добродушный сенбернар выгуливает тоненькую девчушку... Подростки с двухкассетником с завистью поглядывают на занятую лавочку...

Серая дворовая кошка философски разглядывает здоровенную ворону, мирясь с ней, как с неизбежным злом...

И вдруг! Во мгновение ока – никого! Ни одного человека! Исчезли все – старички, молодые дамы, подростки, даже кошка с вороной! Последнее, что мы видим, – лохматый хвост сенбернара, влекомого тоненькой хозяйкой (и откуда силы взялись?).

Наступил Час Сериала.

Что же это за штука такая непостижимая – сериалы? Их ругают, над ними смеются, их пародируют, а они живут! И не просто живут, а становятся частью нашей с вами жизни. Нашего бытия. Причём, заметьте, совершенно не важно, смотрим мы их или не смотрим...

Автор рисунка: С. Тюнин

Очередной латиноамериканский сериал падает на вашу голову совершенно неожиданно. Ещё вчера была мила и отзывчива жена, тёща боевито размахивала посудным полотенцем, а сын Мишаня менял подшипник в только что сломанном им же велосипеде, как вдруг сегодня всё по-другому.

Как три кролика перед удавом, они сидят перед телевизионным экраном в гробовой тишине, нарушаемой лишь звонками телефона, трубку которого всё равно никто не берёт. Исключением из семейного ужаса является тесть. Хотя только потому, что смотрит ту же программу в соседней комнате, более основательно расположившись на мягкой тахте.

Нет, это неправда, что человек произошёл от обезьяны. Обезьяна не смотрит телесериалы. Или хотя бы корчит рожи в ответ на увиденное. Вызывает сомнение, в данном случае, и божественное происхождение человека.

Я, например, твёрдо уверен, что все, кто смотрит телесериалы, после перехода в мир иной немедленно окажутся в широком и вместительном котле с серой. Там же можно будет выяснить, чем сериал заканчивается, потому что рядом будут кипеть авторы, режиссёры и актёры – те преступники, которые приложили руку к созданию сих уголовно наказуемых зрелищ. Хотя, к ужасу Диавола, и те и другие вряд ли заметят своё неприятное положение, проводя столетия в увлекательных беседах.

Татаро-монголам не погубить Россию – мы от них нарожаем детей. Не сделать это и американским шпионам – у нас разоришься на взятках. Бесполезно браться за это и шпионам своим: какой смысл в обмене денег, если менять нечего. Россию погубят телесериалы, ибо они метят в главное – в семью.

– Ну и что же мне завтракать? – мрачно спрашиваю я, сидя на кухне и постукивая по столу холодной котлетой, единственным предметом, найденным в углу холодильника.

– Порежь ветчину на сковородку и залей яичком, милый, –говорит из комнаты жена, забыв, что последнюю ветчину она съела ещё вчера, во время просмотра сто тридцать шестой серии.

– Кстати. Луис Альберто очень любил яичницу-глазунью, – глубокомысленно замечает тёща, энергично обмахиваясь от жары посудным полотенцем.

– Это не Луис Альберто любил, а Алекс. Луис Альберто любил квас, – уточняет тесть из своей комнаты.

– Папа, откуда у них там квас? – кричит Мишаня, вытирая смазку с рук о диван.

– Спроси у дедушки, – мычу я, ломая зубы о каменную котлету.

– Дедуля, откуда?

– У них в Америке есть русские рестораны. Там подают квас.

– У них не Америка, а Мексика, – меланхолично замечает жена, не отрывая взгляда от телевизора.

– Значит, он пил квас в Мексике, – авторитетно заключает тесть. Что там, квасу нет, что ли?

– Есть, есть. Тихо! – прерывает всех Мишаня, впившись в экран: там Хосе Игнасио целует Лауру, а Мишаня в последнее время стал проявлять к этому процессу повышенный интерес.

Обливаясь слезами, герои целуются.

– Слабо, – замечает Мишаня. – В сорок восьмой серии лучше было.

– Это как «лучше»? – изумляется жена.

– Там он её к шкафу прижимал, а она отбивалась. Папа, правда так лучше?

– Спроси у дедушки, – хриплю я, давясь котлетой.

– Сейчас такие цены, что пока заработаешь на шкаф, на прижимание уже сил не останется, – резюмирует тесть.

– Погоди, Коля, помолчи секунду, – нервничает тёща. – Сейчас он ей признается!..

Я перехожу от котлеты к холодному чаю, понимая, что ближайшие двадцать минут меня никто не побеспокоит. Ибо признания в телесериалах – дело особое. Странный талант создателей и необходимость делать фильмы бесконечными приводят к парадоксам, когда то́, что в жизни неброско, на экране обретает непостижимые формы.

Герой и героиня снимаются на фоне искусственного фикуса, известного телезрителям ещё по фильмам с Лолитой Торрес. Обувь артистов, по всей видимости, приклеивают к полу, а рукава к костюму, потому что, как только начинается диалог, всякое движение прекращается. Что касается текста, то песня пьяного шарманщика – небесная музыка по сравнению с предлагаемым разговором.

– Дорогая!

– Что тебе нужно?! Зачем ты появился на пороге моего дома?

– Дорогая! Я хотел...

– Я не желаю слушать!

– Дорогая! Я хотел сказать...

– Нам не о чем говорить, после того, что было вчера!

– Дорогая! Я хотел сказать, что...

– Нам не о чем говорить, после того, что вчера было!

– Дорогая! Я хотел сказать, что я...

– После того, что было вчера, нам не о чем говорить!

– Дорогая! Я хотел сказать, что я отныне...

– Ха-ха! И ты появился на пороге моего дома, чтобы сказать это после того, что вчера было?!

– Дорогая! Я хотел сказать, что я отныне тебя...

– После того, что вчера было, ты появился на пороге моего дома, чтобы сказать это?! Ха-ха!

Как легко поймёт тонкий знаток мыльных опер, что этот напряжённый диалог, способный стать украшением любого сериала, легко изготавливается в домашних условиях с помощью простейших подручных средств. К словам героя необходимо каждый раз добавлять по слову, а текст героини берётся сразу большой фразой, слова которой переставляются внутри.

По тексту щедро рассыпаются восклицательные знаки. Хороший результат даёт подставленное слово, опрокидывающее смысл. В данном случае: приставьте к финальной фразе героя слово «ненавижу» – и вы сразу увидите падающую в обморок Марию.

А это великолепная возможность ещё пять серий вызывать ей врача, давать нюхать нашатырь, ставить пиявки и делать искусственное дыхание. Что и нужно авторам, главная задача которых – обеспечить себе безбедную cтарость. Что же касается реальных мексиканцев, то если бы они признавались в любви так, как в своих сериалах, то умирали бы от старости задолго до первой брачной ночи.

Но это только одно из правил телесериалов. Есть и другие.

Например, правило соблюдения вечной девственности: дойдя до конца сериала, в котором сменилось три поколения героев, вы должны оставаться в убеждении, что дети появляются от цветочной пыльцы.

Или правило всеобщих родственных связей: как в хорошем индийском кино, все в результате оказываются родственниками, а единственного неродственника убивают за ненадобностью ещё в тринадцатой серии.

Приятно разнообразят зрелище и правила профсоюзного движения: это когда из-за забастовки актёров вместо одного Диего – блондина с бородой – появляется другой – лысый с бородавкой на носу. И не замечают этого только герои сериала, покрывая новичка, с тем же упоением, сочными поцелуями.

Хорошо смотрятся и некоторые детали. Например, интерьер, знакомый нам по шести предыдущим сериалам, бутафорский пистолет, которым хотели убить Лорену, или большое чучело кенгуру, которое снимали ещё братья Люмьер.

Особую пикантность придаёт наличие двойных имён. Тут мы проигрываем полностью. И действительно, трудно вообразить, чтобы наш юноша, подойдя к девушке и представившись: «Здравствуйте, меня зовут Серёжа-Володя», тут же, через пять минут, не оказался в милиции. Имя же Луис Альберто вызывает только благородные эмоции.

Такую же пикантность сериалу придают и рассуждения о нищете, произносимые обычно на вечеринках с шампанским и ананасами, а о крайней бедности героини свидетельствует то, что она вторую серию подряд в одном и том же вечернем платье.

В социальном плане привлекательны сериалы с чёрными рабами и нехорошим белым плантатором, дочь которого добивается свободы рабов ценой смерти собственного папы. Причём её возлюбленный, чёрный раб, обязательно оказывается её же родным братом.

Но есть и главное, без чего нет сериала, – это слёзы, количеству которых позавидовали бы сто плачущих крокодилов. По законам жанра они должны литься по любому поводу: если сын героя не пришёл вовремя домой и если пришёл, если дочь героини изнасиловали негодяи и если пока не изнасиловали...

Из телевизора слышны заключительные сдавленные рыдания. Очередная серия окончилась.

– Какое чудесное кино, – замечает тёща, выплывая на кухню. Отдохнула как никогда!

– Потому что всё по Станиславскому, – поддакивает тесть с тахты. – Есть истина страстей и правдоподобие чувств.

– О, Боже! – стенаю я.

– А мне больше всего понравились поцелуи, – заявляет Мишаня, грохоча велосипедом. – Наверное, если девочку не к шкафу прижать, а к кактусу, то ещё лучше будет...

Я смотрю на жену, на мою надежду. На человека, который, единственный, меня всегда понимает.

– Как хорошо, что окончилась эта мура, – тепло говорю я, протягивая руку. – Пойдём, хоть чаю вместе попьём.

– Мура?! – Её глаза медленно наполняются слезами. – Всё ясно! Я всегда думала, что ты такой, как Хосе Игнасио. А ты обыкновенный Хуан Карлос!..

Автор рисунка: В. Флиссак

• 1995 год
• №50