Ученый, предприниматель, общественный деятель, благотворитель
Журнал «Социум» №1(13). 1992 год

Homo – «sovcomo»... не навсегда же?!

Автор рисунка: Сергей Чайкун
Автор рисунка: Сергей Чайкун

И после плохой жатвы нужно снова сеять.

Сенека Младший

Звучит не гордо

При жизни Советской власти неоднократно заявлялось, что такой человек уже существует. Казённые философы перечисляли его характерные черты: непримиримость к недостаткам, коллективизм, готовность прийти на помощь товарищу, непреклонность в борьбе за повышение производительности труда, чувство социальной справедливости, честность, нравственная чистота. Всё это вместе называлось «советский человек».

Имелись и его изображения, по праздникам они развешивались повсюду – блондин с правильными чертами лица, с молотом или с серпом, или с каким-нибудь измерительным прибором в руках, с устремлённым в будущее взглядом, в итээровской спецовке.

Потом, то ли с лёгкой руки Александра Зиновьева, то ли из западных советологических книг – не помню, кто сказал это первым, – появился и заскакал по страницам наших книг и газет диковинный персонаж – homo soveticus.

Вроде бы тот же самый «советский человек», но увиденный из западного далека ироническим глазом. Он, в общем, такой же, но на манер негатива белое стало чёрным: вместо коллективизма – конформизм, вместо товарищеской взаимопомощи – назойливое вмешательство в дела чужих людей, вместо неуклонного повышения производительности – элементарное отсутствие сообразительности, вместо социальной справедливости – бандитские ухватки экспроприатора, вместо честности – простота, которая хуже воровства, а вместо нравственной чистоты – нравственная пустота. Портрет его, как оказалось, написан давно и только ждал своего часа.

Появился на публике и был мгновенно узнан – булгаковский Шариков.

Однако оба – и «советский человек» и «homo soveticus» – были неживыми. Один – героическая фигура на котурнах, другой – зловещая карикатура. Одним надо было гордиться, другого следовало бояться. На роль нормального соседа не годился ни тот, ни другой. А мы-то ведь живём с соседями. И тогда что-то хлопнуло в недрах, и из гущи нашей жизни родилось неожиданное слово – «совок» (1).

Издательство «Русский язык» выпускает периодически справочник «Новые слова и значения». Так вот, информация для составителей: Совок – 1) Советский Союз в презрительно-уничижительном смысле, 2) житель Советского Союза, советский человек.

Совковый – советский, присущий советскому человеку.

Совок – это и оказался советский человек без кавычек – не зловещий «homo» и не парадный образ, а сосед по дому и лестничной клетке, тот, с кем делим очередь в магазине и сиденье в трамвае. Не мерзавец и не герой, но человек, сразу и отчётливо опознаваемый как советский. Оставим пока в стороне презрительно-уничижительные обертоны, когда «совковый» противопоставляется «штатскому» или «бундесовому» – это ведь тоже вполне совковое явление. Совок – это, конечно, не звучит гордо, но, надо признаться, и особенно постыдно не звучит. Повторим вслед за Спинозой, что надо не плакать, не смеяться, а разобраться, что такое совок и как он возник.

Зачем одеваться по-разному?

Пожалуй, первая и главная характеристика совков, по которой их узнают и дома, и за границей, – это одежда. Совки одеваются однообразно и скучно, предпочитают «немаркие» тёмные тона. Одежда чаще всего плохо сшита и не пригнана по фигуре. Кажется, что одежда на совке имеет чисто функциональный характер – она прикрывает наготу, защищает от холода, но не украшает его, не подчёркивает достоинства его фигуры и не скрывает её недостатки, не характеризует его социальный статус. Совок и его одежда существуют как бы отдельно друг от друга.

Многие объясняют это тем, что совок якобы по своей природе равнодушен к одежде. Но это не так. Неумение или нежелание одеваться не присуще совку по природе, а воспитано в нём. Наверное, не все знают, что в двадцатые-тридцатые годы по распоряжению сверху происходило сокращение стандартов одежды, выпускаемой госпромышленностью. Например, в 1925 году (тогда ещё с госпромышленностью конкурировали нэпманы) выпускалось 80 стандартов женского платья, в 1929-м – 20 стандартов, а в 1931-м – аж целых 4 (четыре).

Значит, женщинам на одной шестой части земной суши приходилось выбирать из четырёх моделей. Моя коллега Алла Черных обнаружила в журнале «Народное хозяйство» за 1932 год суждение о том, что в результате сокращения числа выпускаемых моделей происходит «ослабление стимулов к частой смене недоиспользованного платья, и эстетические потребности находят более экономное применение в перекраивании, в смене отделки и других мелких изменениях».

Так формировался совковый стиль. Это был стиль эпохи равенства. Социальные различия были уничтожены – так зачем же людям одеваться по-разному! Великий поэт Осип Мандельштам писал тогда:

Я человек эпохи Москвошвея.
Смотрите, как на мне топорщится пиджак,
Попробуйте меня от века оторвать –
Ручаюсь я – себе свернёте шею.

Робость в нас не от рождения

Другая важная характеристика совков обнаруживается в их поведении: они страшно робки и нерешительны на публике, в общественных местах. Особенно это заметно, когда совок попадает за границу: все куда-то заходят, берут, заказывают, выносят. А совок стоит и терзается: можно мне или нельзя? Впрочем, то же самое случается с ним и дома, особенно в больших ресторанах, роскошных гостиницах, в высоких госучреждениях.

Но это тоже не потому, что совок по природе туп или, скажем мягче, не способен ориентироваться в сложных ситуациях. Эти робость и нерешительность в нём также воспитаны, выработаны десятилетиями жизни в условиях повсеместных и совершенно неожиданных запретов.

Главное – неожиданных. Совок видит надпись «Магазин», хочет зайти, а его не пускают: какая валюта у вас, спрашивают... Видит надпись «Гостиница», но оказывается, что гостиница не для него, а для иностранцев. Видит надпись «Ресторан», но в нём нельзя пообедать, потому что «спецобслуживание».

С другой стороны, из опыта жизни он осведомлён о том, что имеются «закрытые» магазины, «закрытые» гостиницы, «закрытые» рестораны. Надписей вообще никаких нет, но люди заходят и выносят первосортные «блага» целыми коробками. А ему туда нельзя. Почему? Рационально объяснить невозможно. Но он уверен (увы, всё ещё!), и правильно, что его туда не пустят.

Это ведь только в песне поётся, что «человек проходит как хозяин необъятной Родины своей». Хозяин должен твёрдо знать, что и как происходит у него в хозяйстве. А совок с детства сбит с толку и дезориентирован. Он живёт в фантастическом, двусмысленном мире. Он не может положиться ни на условные знаки-символы («Ресторан», «Гостиница»), ни на поведение других людей. Оттого он робок, нерешителен и теряется в ситуациях простых и очевидных для другого, западного, например, человека.

Рисунок Сергея Чайкуна

Автор рисунка: Сергей Чайкун

Личность – величина исчезающе малая

Ещё одна, психологически крайне важная черта совка – отсутствие у него представления о ценности человеческой личности. С точки зрения совка, личность со всеми её правами и обязанностями по отношению к обществу, к закону, к другим людям не присуща каждому человеку изначально, а, так сказать, делегирована ему безличной организацией, государством.

Это не потому, что у совка на месте какого-нибудь «личностного центра» коры головного мозга в мозгах зияние, а потому, что так построена вся жизнь вокруг него и его собственная жизнь. Всё, на что он имеет право – доступ к любым жизненным благам, ответственность перед законом – обусловлено его участием в разного рода организациях. Чем выше организация в государственной иерархии и чем выше сам человек в организационной иерархии, тем больше у него прав, тем он весомее как личность. И наоборот, человек, не участвующий ни в одной организации, – величина исчезающе малая, физическое тело, а не личность.

Когда-то революция выдвинула лозунг: «Кто не работает, тот не ест». На практике этот лозунг выродился в следующий: «Кто не состоит в государственной организации, тот не ест». Чтобы получить всякие блага, надо было состоять – взаправду работать не обязательно. И наоборот, фактическая работа, если человек «не состоял», ничего ему не давала. По-моему, более точно отражал ситуацию другой лозунг – из «Золотого телёнка» Ильфа и Петрова: «Пиво только членам профсоюза».

Делегированная личность – продукт системы. А значит, продукт системы – и привилегии, и дифференциация прав и обязанностей перед законом. Поэтому борьба с привилегиями, которую начали осознавшие себя независимыми личностями совки, обречена, если не будет сломана система. Если система сохранится, совок останется совком, то есть получит больше прав и благ, поднявшись на следующую ступеньку в привилегированной организации по борьбе с привилегиями.

Растворить ответственность в толпе

Признак независимой личности – умение принять на себя ответственность. Совку с его делегированной личностью это не свойственно. Его учили «отвечать за порученное дело». Поэтому ответственность всегда оказывается разделённой с кем-нибудь вышестоящим или нижестоящим. Самое удачное для совка – растворить ответственность в толпе.

Такую стратегию совок использует на всех уровнях. Поэтому сыскать виновных в каком-нибудь очередном провале почти никогда не удаётся. Ответственность коллективная, значит, ничья. Она тоже не его или моя, она абстрактная – делегированная. До сих пор, несмотря на многочисленные официальные и неофициальные расследования, неизвестно, по чьему приказу сбит южнокорейский самолёт восемь лет назад. И непонятно даже, был ли вообще такой приказ. Поэтому лётчика, нажавшего кнопку пуска ракеты, собирались то наказывать, то награждать. Он, правда, до сих пор не награждён, не наказан.

Всё в этой системе получается как бы само собой, и этому обнаружилось особенно много примеров в нынешнее время – некому отвечать за события в Тбилиси или в Вильнюсе. Делегированная личность ответственности не несёт.

Сколько выразительности! А главное - как сохраняют форму! Рисунок Сергея Чайкуна

Сколько выразительности! А главное, как сохраняют форму! Автор рисунка: Сергей Чайкун

Сегодня – вожди, завтра – враги

Далее с психологией совка. Он всегда растерян, потому что не знает, что будет с ним завтра. Ему десятилетиями внушали, что если что ему и свойственно, так это уверенность в завтрашнем дне. Удивительно, как крепко это впечаталось многим в головы, особенно в те удивительные времена, когда в прихожей стоял чемоданчик с сухарями и сменой нижнего белья, а человеку оставалось только гадать: возьмут его сегодня ночью или завтра или вообще не возьмут.

Это, конечно, крайний случай. Но ведь и во времена сравнительно благополучные головы у совков шли кругом. Сегодня эти люди – «вожди», завтра – члены «антипартийной группы», сегодня все силы надо бросить на «химизацию», завтра – на «куку-рузизацию», сегодня – «дорогой Никита Сергеевич», завтра – «волюнтарист Хрущёв».

С помпой начинались многообещающие реформы, а через год-два никто, в том числе и их инициаторы, не знал, продолжаются реформы или уже закончились.

Сравнительно спокойные времена застоя миновали, и новый генсек, а впоследствии Президент закружил головы совкам, да так, как не в силах был никто из предыдущих.

Будто жонглёр, держал он в воздухе одновременно пять-шесть-десять блестящих шаров. Одновременно он пропагандировал социалистический выбор и рыночную экономику, демократию и ограничение гласности, правовое государство и чрезвычайные полномочия, ускорение и замедление, возвращение к ленинским нормам и движение к общечеловеческим ценностям, сильный Центр и сильные республики, КПСС как «ум, честь и совесть» и дезавуирование (через самороспуск) КПСС. Он жонглирует программами, а совок вертит головой и уже не понимает, что происходит и как ему жить дальше.

Но, войдя в магазин, он соображает, что дела плохи и ничего хорошего его впереди не ждёт. В телевизоре начальствующие «дяди» обещают: с ГКПЧ покончили, теперь будет лучше. В газетах мелькает: «брокеры», «биржа» и «безработица». Не работать – это он умеет, но не умеет не получать зарплаты.

Над входом в рынок висит приветливое «Добро пожаловать», но он-то знает, что это не для него, а для самоуверенных «брокеров», он-то знает, что для него – бедного, плохо одетого, дезинформированного, не привыкшего к ответственности, – вряд ли найдётся место под пышными сводами рыночной экономики.

А рядом – дверь без вывески. И из неё партийные и иные из, так сказать, бывших и нынешних функционеров выносят что-то стоимостью в десятки, сотни тысяч и миллионы. Это выносят привилегии. Совок бросается на борьбу с привилегиями. Борьба с привилегиями – это, говоря словами Маркса, опиум для народа, вздох угнетённой твари. А что ещё делать совку, если его работа, та, к которой его приучали десятилетиями, стоит всё меньше и меньше, в конечном счёте ничего не стоит.

...Вот такая психология, такая история, такая судьба. Мы же конструировали из самих себя героев и злодеев, иронизировали над «советским человеком», ужасались «homo soveticus».

Как сказал Александр Блок, «рождённые в года глухие пути не помнят своего».

Не остаётся ничего особенно зловещего и ничего особенно героического, остаётся только простой советский человек, которого фарца, интердевочки и прочие извлекатели так называемых нетрудовых доходов кличут «совок» (а ещё «лох» , «пиджак» и так далее) и на усталом горбу которого – сбываются-таки предсказания коммунистов – общество собирается въехать в новое светлое, теперь уже капиталистическое будущее.

Леонид Ионин. Из газеты «Мегаполис-экспресс»

***

1 – В «Социуме» № 29, 1991 года мы уже касались «совковой» темы.

Ещё в главе «Гражданин - государство - мир»:

Homo – «sovcomo»... не навсегда же?!

Каким будет мировое сообщество, зависит от того, что мы можем сделать для других, а не только для себя