Ученый, предприниматель, общественный деятель, благотворитель
Журнал «Социум». №10-12 (41-43) 1994 год

Господин посол

Сегодня собеседник Матвея Ганапольского – посол России в Израиле, в недавнем прошлом известный журналист-международник Александр Бовин.

В литературе, как и в политике, стать великим или хотя бы произвести значительный переворот может лишь такой человек, который родился вовремя... (Шамфор)

В литературе, как и в политике, стать великим или хотя бы произвести значительный переворот может лишь такой человек, который родился вовремя... (Шамфор)

М.Г. – Александр Евгеньевич, я хотел бы начать с работы посла. Есть послы как бы штатные, которые заканчивали всякие немыслимые институты и им самой судьбою была предначертана работа в дипломатическом корпусе, может быть, даже по наследству как-то переходила... Вы человек совсем другой сферы, и я хочу вас спросить: а что это, собственно, за работа, если поглядеть изнутри?

А.Б. Ну, это нельзя сказать в двух словах. Представьте, вот вы руководитель учреждения, у вас в подчинении, допустим, как у меня, 50-60 человек (а если большое посольство, там гораздо больше), и первое, что нужно, – это быть приличным администратором, потому что все люди разные, с совершенно разными настроениями, судьбами, желаниями. Вечно возникают какие-то проблемы, маленькие и большие; а потом ведь желательно, чтобы они хорошо жили – значит, надо снимать квартиры, организовывать отдых, надо наладить нормальный рабочий день. Мне удалось тут и спортзал сделать, и сауну, – по-моему, это важно, в посольстве в основном молодые ребята...

Я, можно сказать, осколок империи, и меня когда-то учили: надо сделать так, чтобы люди, которые с тобой работают, с удовольствием шли на работу. Ведь когда я приехал сюда, здесь не было посольства, было только небольшое консульство, всё пришлось создавать почти заново вот за эти два с половиной года. И прежде всего я пытаюсь быть приличным администратором, который обеспечивает приемлемые условия работы для своих подчинённых и потому имеет моральное, а не только административное право требовать от них хорошей работы. Да это, пожалуй, везде так, хоть в стройконторе, хоть в танковой дивизии, но со спецификой своей, конечно.

А тайны, секреты дипломатической работы... да нет никаких тайн и секретов! Просто, если вы директор школы – вы должны учить детей, если вы «Эхо Москвы» – должны стараться давать интересную информацию, а если вы посол – вы должны быть в курсе того, что происходит в стране пребывания (есть такая дипломатическая формула – «страна пребывания»). Вот моя главная задача – знать, что здесь происходит. Вот такая забавная метафора: как пчёлы собирают мёд, так мы собираем информацию. И передаём в Москву – чётко, ясно и объективно.

Другая сторона той же работы – анализ этой информации. Поскольку у нашей страны здесь есть какие-то интересы, какие-то задачи, мы анализируем информацию и вырабатываем рекомендации для руководства – в данной ситуации было бы целесообразно сделать то-то или то-то... Вот, пожалуй, суть того, что мы делаем. Сбор, анализ информации и рекомендации для мидовского руководства – это главное, а дальше куча всего не главного.

Например, кто-то приезжает, какой-то театр, просит помочь с гастролями... Да масса всяких дел! А форма работы – в основном беседы с людьми. И я, и дипломаты наши – мы практически каждый день встречаемся и с коллегами-дипломатами, и с чиновниками разных министерств, с бизнесменами, журналистами, – с кем угодно – и беседуем на разные темы. Знаете, поскольку я всё-таки бывший журналист, мне всё время в голову лезут штампы типа «держать руку на пульсе».

В общем, мы пытаемся держать руку на пульсе Израиля. Ну вот, собственно говоря, я набросал вам схему: этим мы занимаемся, этим и живём.

Пользуйтесь, но не злоупотребляйте — таково правило мудрости. (Вольтер)

Пользуйтесь, но не злоупотребляйте – таково правило мудрости. (Вольтер)

М.Г. – Я хотел бы, если можно, перейти от схемы к деталям, Конечно, в этом деле главная деталь – это вы. В своё время ваше назначение среди интеллигенции вызвало, я бы сказал, шок, причём шок без знака, без положительного и без отрицательного. Было некое абстрактное уважение – ну, во-первых, нашего приметили, представителя творческой интеллигенции (хотя как она может быть не творческая, интересно!), а с другой стороны, вы были определённым символом определённого этапа перестройки. И вот прошло два с половиной года.

Простите, ради Бога, за то, что я сейчас скажу, но как вы сами оцениваете, для вас это было рентабельно? Как бы вы оценили это в совокупности всех плюсов и минусов, и, если рентабельно, что именно почерпнули вы за эти два с половиной года?

А.Б. – Конечно, рентабельно. Дело в том, что я 20 лет был журналистом. 20 без каких-то месяцев. Это очень сложно объяснить, но в конце мне стало немножко скучно. Скучно в том смысле, что для меня не было никаких неизвестных задач, то есть вот опять очередной кризис где-то, вот опять что-то где-то, я об этом уже писал десять раз. Меняются люди, меняется конкретное наполнение ситуации – и всё. И я пишу одиннадцатый раз.

Не совсем точное слово «надоело», но я просто не найду сейчас более точного. Я понял, что пропала новизна. Для меня это назначение было спасением, я бы даже сказал, началась четвёртая молодость: новые люди, новые задачи, новая страна – прямо как «ионизирующий душ»! И организм стал как-то обновляться, перестраиваться, а главное – мозги получили огромный кусок интересной работы.

А кроме того, я уже бывал до этого в Израиле, много лет занимаюсь ближневосточной проблематикой, и в принципе для меня не было в этой проблематике чего-то неожиданного, но влезть в неё поглубже было очень интересно. Я, правда, всегда повторял, что есть два принципа, два подхода к делу. Первый – знать всё о чем-нибудь, и второй – знать что-нибудь обо всём. Я всегда исповедовал второй принцип, и, когда спрашивали: ваша специальность? – отвечал: я дилетант высокой квалификации. А вот здесь мне пришлось чуть-чуть изменить этому принципу.

М.Г. – Перейти к первому.

А.Б. – Конечно, нельзя сказать, что я знаю всё, допустим, об Израиле, тут надо ещё 20 лет сидеть, но во всяком случае поле моего зрения резко сузилось. И за эти два с половиной года я, в общем, довольно много утратил; допустим, в Москве меня могли разбудить и сказать: к концу дня нужно написать статью о Сальвадоре, Антарктиде, о квакерах, мормонах – и я бы написал. У меня, во-первых, досье было, во-вторых, я массу информации держал в голове. А сейчас мне скажут: напишите, что в Ирландии делается, – я нарочно беру такое не совсем периферийное – не смогу.

М.Г. – А странно, почему у вас меньше информации, разве вы её не специализированно получаете?

А.Б. – Дело даже не в том. У меня нет времени, как раньше, на охват этой глобальной информации. Говорю же вам, я руковожу учреждением, у меня 50, если не больше, процентов рабочего времени уходит на деловые разговоры, на решение каких-то вопросов и т. д., чего раньше у меня никогда не было. Я просто сидел, читал, говорил...

М.Г. – ...писал!

А.Б. – Вот именно! Работал только на себя, у меня не было ни одного подчинённого, у меня была четверть секретарши, поскольку она была одна на четверых, и всё. Сейчас, хотя я и стараюсь быть в курсе дела, но всё-таки гораздо меньше знаю о том, что происходит в мире, чем знал, будучи журналистом.

Зато, естественно, в 20 раз лучше знаю, что происходит в Израиле, вообще на Ближнем Востоке. Хотя, как дилетант высокой квалификации, я горестно вздыхаю, когда мимо проплывают горы информации, а я не могу её освоить, просто в силу того, что в сутках, к сожалению, только 24 часа!

М.Г. – Я хотел бы перейти от вас лично к стране, в которой вы находитесь сейчас. Вы как лакмусовая бумажка или как некая призма, сквозь которую я хотел бы на эту страну посмотреть.

А.Б. – За бумажку спасибо, это, конечно, очень хорошо, но мне не хочется, чтобы меня опускали в какой-то состав или капали на меня чем-то и все видели, синею я или краснею. (Смех.)

М.Г. – Вы увидите, что это абсолютно толерантно к вашей профессии. Вот я, например, сейчас нахожусь в резиденции посла, тут очень уютно, дубовые панели, много зелени...

А.Б. – По крайней мере, когда моя жена появилась здесь, вошла – Сашка, говорит, как в кино!

М.Г. – Действительно, как в кино! Конечно, кабинет, здесь такой полукруглый стол, несколько телефонов, радио – наверное, чтобы быть на пульсе Москвы, телевизор, чтобы быть на пульсе Израиля...

А.Б. – 42 программы, так что самые разные пульсы!

М.Г. – ...флаг России, очень много литературы, много русских книг...

А.Б. – Вот, если угодно, один из примеров нашего сотрудничества с Израилем. Наша Академия естественных наук и Израильское общество «Шамир» начали издавать вот такую Российско-еврейскую энциклопедию, в общем, так скажем: евреи в России. Потом там, кажется, планируется – немцы в России, поляки в России...

М.Г. – Но начали почему-то с евреев.

А.Б. – Просто они более активны.

...А вы как думаете, для чего я живу? Только для того, чтобы понять: что же на свете Самое важное. (Т. Уильямс)

...А вы как думаете, для чего я живу? Только для того, чтобы понять: что же на свете Самое важное. (Т. Уильямс)

М.Г. – (Смеётся.)

А.Б. – Первые три тома биографические, все более-менее значимые люди здесь перечислены. Я сделал для себя кое-какие интересные открытия. А потом будут тематические тома, и это тоже очень интересно, а дальше...

М.Г. – А дальше я хотел бы перечислить... или вы перечислите сами?

А.Б. – То, что я сейчас читаю?

М.Г. – То, что вы сейчас читаете. То, что на вашем столе.

А.Б. – Я научился читать нескольких авторов сразу. Десять страниц прочёл – беру следующую.

М.Г. – А дальше не читаете?

А.Б. – Ну почему же, потом возвращаюсь. Вот, например, «Жизнь Фридриха Ницше», книга старая, написана в начале века, по-русски издана. Читаю её с большим интересом – я ведь по образованию ещё и философ.

М.Г. – Журнал «Вопросы философии» лежит...

А.Б. – Да, пришёл последний номер «Вопросов философии», я в Москве его 20 лет выписывал и здесь продолжаю.

М.Г. – А вот тут ещё шпенглеровская книжка «Закат Европы».

А.Б. – Это недавно переиздали в Москве, очень интересное предисловие – Шлесинджер младший, известный американский политолог. Вообще очень интересная книжка.

М.Г. – А это, если я не ошибаюсь, «Иерусалимская история».

А.Б. – Это самый интеллектуальный еврейско-русский журнал, вернее, еврейский журнал на русском языке.

М.Г. – Литература, искусство, философия...

А.Б. – Да, это журнал русскоязычной элиты Израиля, очень хороший, кстати, журнал, я всегда с удовольствием его читаю и выписываю. А это Тора, то есть Ветхий Завет, Пятикнижие Моисея. Это у меня на столе круглый год. Дело в том, что настоящий еврей должен каждую неделю читать одну главу Торы, и это надо делать ещё и для того, чтобы лучше попытаться понять то, что называется – смешное слово «менталитет» – еврейский менталитет. Вот и я, как правоверный еврей, читаю и не только читаю, а у меня даже есть такой блокнотик...

М.Г. – На самом деле, клянусь, блокнотик с конспектами... фантастика!

А.Б. – Во-первых, это кусок истории, для религиозного человека это святая книга, а для атеиста, каковым я, естественно, являюсь, это один из важнейших литературных источников мировой цивилизации вообще. Мы все вышли именно из этой книги, христиане, мусульмане, кто угодно. Впрочем, это уже не по существу, просто интересно знать то, что там написано, и иногда мне это очень помогает.

М.Г. – А как именно?

А.Б. – Ну, какие-то примеры, какие-то выражения, сравнения... Вот в этой книжечке находится 600 с лишним заповедей, которые настоящий, стопроцентный еврей должен все знать и выполнять. Причём из них 300 с чем-то запретительных, а 200 с чем-то – наоборот, то есть есть не делай этого, а есть делай это.

М.Г. – Какие вы выполняете, а какие категорически отказываетесь, к примеру?

А.Б. – Ну, к примеру, я выполняю «Не убий» (смех) или там «Не укради». Но когда читаешь и видишь, что происходит сейчас в России, то заповедь «Не укради»...

М.Г. – Явно не выполняется. (Смех.)

А.Б. – Но мы здесь, в посольстве, пытаемся её выполнять. (Смех.) Или, например, «Не прелюбы сотвори». Тут возникают иногда определённые сложности, сомнения... ну, в моём возрасте их всё меньше, но всё-таки... А вот, скажем, есть огромное число заповедей, связанных с кошерной и некошерной пищей, что можно кушать, что нельзя, – ну, тут уж, естественно, я нарушаю.

М.Г. – Чем ставите под сомнение авторитет посла в Израиле.

А.Б. – Нет, нет, тут все так спокойно к этому относятся.

М.Г. – А вот интересно, мешаете ли вы молоко и мясо?

А.Б. – Мешаю, всё мешаю, потому что самое интересное в жизни – это смеси. Это я высказываю как философский принцип: самое интересное в жизни – это смеси.

М.Г. – Я вижу, на вашем столе ещё лежит книга Юрия Лонго...

А.Б. – Лонго недавно был у меня здесь. Он считается одним из главных колдунов мира – Геллер, вот он, кто-то ещё... Я его пригласил домой – ну знаете, просто немного выпивки, побольше закуски и разговор такой... философический. Я ему говорю: дело всё в том, что ты, может, и великий колдун, но как-то я воспринимаю это... со скепсисом, ну, сделай что-нибудь!

Он отвечает: вот, пожалуйста, я сейчас загадаю цифру, напишу и положу сюда, а теперь я пишу 10 цифр и вы все сейчас вычеркнете ту, которую я загадал. Ну, естественно, я вычеркнул совсем другую, хотя все остальные за столом вычеркнули именно то, что он загадал.

М.Г. – Тяжело с вами Лонго.

А.Б. – Я на днях пойду на его массовое шоу, здесь, в Тель-Авиве. Я ему хотел сказать: ну хорошо, вот ты людей поднимаешь, давай положим по 10 тысяч на стол, и если ты меня поднимешь, ты забираешь мои, а если нет, то наоборот. Но потом не стал шутить с ним на эту тему. Он сказал: я готовлюсь 40 дней, голодаю, прежде чем заниматься левитацией. Я подумал: если я буду 40 дней голодать, может, я и сам поднимусь в воздух. Вот такой у нас с ним был весёлый разговор. Он тут ещё оставил плёночку...

М.Г. – Действительно, плёнка, на ней написано: Юрий Лонго, и изображён он в своей мрачной позе, внушающей ужас.

А.Б. – Вот, первая сторона «А» – сеанс снятия и защиты от сглаза, порчи и проклятия, и «Б» – целебный сеанс для выздоровления. (Смех.)

М.Г. – Что вы ставите чаще?

А.Б. – Я прослушал для выздоровления, ну и как-то так...

М.Г. – Одну минуточку, я только внесу ясность. Как ни странно, мы говорим не с Юрием Лонго, а его интересы представляет в Израиле российский посол Бовин Александр Евгеньевич... (Смех.)

А.Б. – Знаете, я собираюсь написать большую статью в «Вопросы философии», если время будет. Ну, это как Бог даст. Сейчас идёт такое колоссальное наступление иррационализма во всём мире, разум сдаёт позиции. Со всех сторон идёт атака... Вот был век просвещения, а сейчас мы скатываемся... я даже не знаю куда.

М.Г. – В средневековье.

А.Б. – Примерно так – условно, конечно. Даже не знаю, какие нужны слова, когда я включаю российское телевидение и по каждой программе вижу этих роскошных священнослужителей, которые освящают там всё, что можно, когда слышу американских проповедников и Бог знает кого, колдуны вот эти приезжают и колдуют – и к ним идут люди! Когда я был в Москве, меня пригласили на Кашпировского, на его сеансы, а здесь у нас был Чумак и приходил к нам в посольство.

М.Г. – Всю воду сделал активной.

А.Б. – Это очень, очень тревожное дело; ну, с точки зрения, скажем так, всемирно-исторической всему этому, должно быть, есть какие-то объяснения, но я хочу написать статью об этом, и вот общение с Лонго, – так сказать, один из методов подготовки материала.

М.Г. – Да, Александр Евгеньевич, вы весьма скептически относитесь ко всему этому, но всё-таки у вас на столе и кассетки Лонго, и какие-то амулетного вида предметы... вот это, например, тоже он дал?

А.Б. – Нет, это я купил в Национальном музее в Каире. Это знаменитый жук скарабей. Фараон останавливался, когда скарабей переходил дорогу, его нельзя было ни раздавить, ни вообще как-нибудь тронуть. Вот этого я купил за 10 монет в музее Каира, и теперь он лежит у меня на столе, очень симпатичный и приятный, потрогайте его.

М.Г. – Действительно, очень приятный на ощупь чёрный камень, из чёрного камня сделаны подставка и жук. А теперь я хотел бы раскрыть свой изначальный замысел. Я ведь не просто так попросил вас показать книги, которые лежат на вашем столе. Я надеялся, что обнаружу здесь книгу самого Бовина. И вот... одну секундочку, вот я взял эту книгу, она называется «Ал. Бовин в "Известиях" и Тель-Авиве». «Известиях» в кавычках, потому что это, естественно, название газеты. На обложке фотография – Бовин с рюмкой вина.

А.Б. – Не с рюмкой, а с бокалом.

М.Г. – Бовин с бокалом вина. Есть тут ваше ощущение Израиля? Что это такое?

А.Б. – Самое интересное в этой книжке – как раз фотография, мне она, кстати, очень нравится, хотя моя жена весьма критически отнеслась к этому... Первая часть книги – это мои статьи в «Известиях», а вторая – то, что обо мне писала израильская пресса. Это и интервью со мною, и всякие хохмы, потом как меня с работы тут снимали, моя переписка, ещё что-то, а кроме того, я взял и собрал письма людей, которые сюда приехали из России и теперь дают оценку своей жизни в Израиле.

М.Г. – А как вообще вы оцениваете эту страну? Вот я наблюдал её в течение двух недель. И был просто поражён. Это какой-то феномен. Здесь соединено воедино самое разное. Воистину говорят – страна контрастов. Как вы это ощущаете?

А.Б. – Примерно так же, как и вы. Я в своё время так же мало провёл здесь времени, но читал кое-какую литературу, в основном пропагандистского толка, и у меня были какие-то свои мифы, я немножко идеализировал Израиль. И вот за два года я понял, что это обычная грешная страна, как и всякая другая, но с очень интересной судьбой. Здесь живут люди из 104, по-моему, стран, со своей культурой, языком; сравните евреев из Эфиопии и евреев из Америки, из Марокко или из Индии... вот сейчас, кажется, из Китая должны приехать.

Нации как таковой пока ещё нет, идёт борьба, они между собой не ладят, потому что одни богатые, другие бедные, одни ашкеназы (1), другие – сефарды (2), одни чёрные, другие белые, всё идёт мучительно. Полмиллиона наших, родных, русских (смех); они там были евреи, здесь они не евреи, здесь они русские, «меруссия» они (из России. – Ред.) и со всякими эпитетами, не очень лестными. А у них объективно культура выше, чем здесь, они здесь чувствуют себя неловко, потому что социальный статус другой.

Если вы заметили, на улице сидят и играют на скрипочках, или на виолончели, или на чём-то ещё, – это люди, которые кончали Московскую консерваторию; в домах убирают или там дороги метут – с дипломами кандидатскими. Это объективно тоже можно объяснить; на такую малюсенькую страну навалилось столько...

М.Г. – ...Навалилось столько кандидатов.

А.Б. – И когда я тут появился, сработал, конечно, тот советский менталитет. Ещё один начальник приехал, которому можно жаловаться. И они стали ходить ко мне: г-н Бовин, вот я такой-то, заслуженный, позвоните министру, пусть он даст мне работу, или позвоните мэру, чтобы он дал мне квартиру. Я говорю: друзья дорогие, мне вас очень жалко, но я не могу вмешиваться во внутренние дела Израиля.

М.Г. – Как?

А.Б. – Да. Я и писал, и по радио говорил, что не могу этого делать по своей должности, хотя и сочувствую. Правда, сейчас я нарушил это своё правило. Приехал мой друг из Киева, человек, прошедший всю войну, партизан, очень известный. Дело в том, что в своё время его отряд участвовал в подавлении бандеровского движения, а сейчас Бандера там, извините, по-другому оценён. Моему другу начались домой звонки: ах вот так, ты такой и сякой, а ему уже 73 года, его жена тоже, кстати, партизанка, тогда им было по 20.

И вот они сейчас приехали сюда, и я пытаюсь ему помочь, написал даже письмо министру, причём начал так: извините, я понимаю, что вмешиваюсь не в свои дела, поэтому рассматривайте данное письмо не как письмо посла, а как письмо частного лица, тем более, что я в отпуске. Я изложил историю этого человека и попросил, в порядке исключения, простить меня за вмешательство.

М.Г. – А что вы попросили в порядке исключения?

А.Б. – Государственную квартиру. Она копейки стоит. А мой друг вынужден снимать, и платит где-то 600-700 долларов в месяц. Ну откуда у него такие деньги, пенсию он получает очень маленькую. А здесь есть такие медаровские квартиры, вот её я и попросил. Но не знаю. Жду ответа. Кстати сказать, я здесь вмешался ещё и во внутренние дела Украины – он ведь из Киева, этот человек. Но поскольку это мой очень хороший друг, я решил, что имею моральное право вмешаться во внутренние дела сразу двух государств, чтобы ему помочь.

М.Г. – А с кем вы здесь встречаетесь – я не имею в виду деловые встречи, – с кем общаетесь, кто ваши друзья? Я знаю, вы иногда видитесь со Щербаковым, послом Украины...

А.Б. – Особенно близких друзей среди дипломатов у меня нет. Пожалуй, ближе всех я с белорусским послом, но со Щербаковым мы тоже встречаемся довольно часто. У меня хорошие отношения с американским послом – кстати, он когда-то служил в Москве, я его хорошо знаю – и с его женой, они у нас бывают. А вот с израильтянами, так сказать, не дипломатическими, особенно по старой памяти с журналистами, телевизионщиками, людьми искусства – с ними общаемся весьма широко. Правда, это в основном не коренные израильтяне, а люди, приехавшие из России. Но это, в общем, естественно. У нас язык общий, и потом здесь очень сильны ностальгические настроения.

М.Г. – Вы достаточно редко появляетесь в России, а если появляетесь, то находитесь как бы не на виду, и когда недавно вы, будучи в России, вдруг неожиданно оказались на телеэкране рядом с первыми лицами, все сказали: «О! Смотрите – Бовин!». А Бовин мрачно посидел за столом и торжественно удалился в свой Израиль.

А.Б. – Почему мрачно?

М.Г. – Ну, у вас такой статуарный вид... Скажите, вы смотрите эту программу нынешнюю – «Вести»?

А.Б. – В общем, не регулярно, но смотрю.

М.Г. – Какие это вызывает у вас чувства? Только, ради Бога, не надо о ностальгии!

А.Б. – Тяжёлые. Вообще, я то же самое всегда предпочитаю прочитать, потому что чтение – это ум, а телевизор – это эмоции. Я же знаю: я что-нибудь такое увижу, а потом полночи спать не буду. А мне нужно спать, потому что у меня завтра рабочий день, у меня подъём где-то часов в шесть-полшестого. Вот поэтому я стараюсь не смотреть телевизор, а читать. А если серьёзно, конечно, то, что мы все переживаем, – это жутко, и деться от этого некуда абсолютно.

Все эти события – они всё равно здесь, рядом. А самое главное – неопределённость и непонятность того, что будет. Вот что особенно тяжело. А в Москве у меня становится всё меньше друзей, ибо старые друзья имеют обыкновение умирать...

И теперь, когда я приезжаю, всё меньше людей, с которыми я могу разговаривать – и это тоже достаточно тяжело. Сейчас вот у меня отпуск, а я не поехал в Москву, потому что ко мне сюда приехал внук, ему пять лет с небольшим. Я не могу ему в Москве обеспечить такие условия отдыха, как здесь. Вот видите, тут у меня садик.

М.Г. – Можно побегать.

А.Б. – Бассейн, а рядом море, и потом здесь всякие овощи, фрукты... В общем, мы с женой решили оставить здесь внука на весь мой отпуск.

М.Г. – А какой отпуск у посла?

А.Б. – Тридцать шесть рабочих дней, примерно полтора месяца.

М.Г. – В принципе всё как бы имеет свои пределы, и ясно, что это не вечная должность. Я, разумеется, не требую точного срока, но всё-таки – сколько вы ещё предполагаете проработать?

А.Б. – А никто этого не знает. Формально – минимум три года, если всё идёт хорошо. Есть послы, которые и по 20 лет работают, но я всё-таки немножко своеобразный посол. У меня нет никаких личных отношений ни с нынешним начальством, ни с президентом, ни с министром иностранных дел. Нормальные рабочие отношения, а личных никаких нет. Я, скажем так, не человек команды. Так что я работаю, стараюсь работать хорошо – я всегда старался работать хорошо, – ну а дальше всё будет решать начальство.

М.Г. – А вот если, например, по истечении срока вас пригласят и скажут: спасибо вам большое, здесь ваши услуги как бы уже не нужны, а вот есть другая страна, где нужно продолжать или начинать дипломатию России. И вы, с одной стороны, можете уйти на пенсию и писать что-то, а с другой стороны, можете ещё поработать. Вот в данном случае...

А.Б. – Ну, пока у меня голова работает, я, может быть, даже с интересом поехал бы в другую страну, но вот вопрос – какая страна... Наверное, всё зависит от конкретных обстоятельств. А может быть, я предпочёл бы уйти на вольные хлеба.


Политика не является моей профессией. Она функция моей совести и темперамента. (Ю. Тувим)

Вы, конечно же, узнали: Александр Евгеньевич Бовин

М.Г. – А на какие вольные хлеба?

А.Б. – В Москве сейчас не проблема устроиться на какую-то службу, разумеется, не государственную. Я бы мог создать какую-то компанию, пойти в какой-нибудь совет директоров. Мог бы получать приличные деньги и действительно что-то писать. Ясное дело, что в политике я активно участвовать уже не могу, потому что эпоха моя прошла.

М.Г. – Извините, но вы как раз, может быть, участвуете в политике активнее многих других. Потому что крику-то много, а у вас тут конкретная работа.

А.Б. – Ну, видите ли, всё-таки это не политика для России. Политика – это то, от чего зависит судьба сотен миллионов людей. Вот, допустим, когда была холодная война, тогда ближневосточный конфликт действительно был в центре внимания, потому что, не дай бог, что-то случится – и может из-за этого начаться мировая война. А сейчас холодная война прекратилась, и ближневосточный конфликт теперь просто один из периферийных конфликтов, каких много.

И все понимают: что бы тут ни произошло, мировой войны не будет, в крайнем случае – ещё одна локальная война. Произошло резкое падение значимости этого конфликта для мировой политики. И слава Богу! Сейчас нам было бы довольно интересно налаживать с Израилем экономические связи.

Хотя, конечно, разница масштабов кажется огромной. Но для них это колоссальный рынок. И у нас, кстати, есть многое, что им нужно. Кроме того, очень важно отсутствие языкового барьера. Здесь очень много людей, которые одинаково хорошо всё знают и там, и тут. Но все жутко боятся, риск огромный.

М.Г. – Вкладывать?

А.Б. – Да, вкладывать деньги в Россию, потому что у нас совершенно непродуманная система налогов, никаких налоговых льгот, и потом преступность, рэкет... В общем, сложно всё это. Конечно, люди, которые рискуют, получают прибыли в 10 раз больше, чем здесь. Это плата за риск. Но рискнуть надо.

М.Г. – Надо!

А.Б. – Вот и пытаемся убедить, что надо рискнуть. У нас же нет здесь торгового представительства, поэтому мы всё это делаем сами.

М.Г. – Александр Евгеньевич, в конце нашей беседы я хочу от вас знаете что? Вы сказали, что в вашей книге – той, где вы изображены с бокалом вина, – опубликована масса смешных историй. Пусть сейчас из ваших уст прозвучит любая смешная...

А.Б. – Когда распространились слухи, что меня снимают с работы, тут по этому поводу была большая баталия между газетами. Одни писали, что да, его обязательно снимут, а другие – нет, его не снимут никогда... И вот появилась... вот она где-то тут... «Песня о Бовине».

М.Г. – Песня о Бовине!

А.Б. – Да. Здесь есть такой еженедельник «Беседр», юмористический, роскошные ребята наши его ведут. Вот слушайте:

Вновь в языкорусской прессе напряженье нагнетают. Между органами прессы робко вьётся А. Е. Бовин, упомянут многократно. То посольство оставляя, то опять вступая в должность, он кричит, но этих криков «Вести» с «Временем» (3) не слышат.

Упоённые сраженьем, бьют друг друга по мордасам злободневными статьями и под радостные крики: «Мы им здорово воткнули!» – час от часу дешевеют, день за днём в цене вздымаясь над седым от страха морем. А читательские массы и посол российский Бовин наблюдают с удивленьем труд гиен пера мартышкин и, качая головами, так примерно рассуждают: раз пошла такая пьянка, пусть сильнее грянет «Эхо»! (Смех.) «Эхо» – это ещё одна газета. А когда я сюда приехал, здесь в честь моего приезда были опубликованы сонеты.

М.Г. – Сонеты?

А.Б. – Да, и автор – вполне серьёзный поэт, Анатолий Добрович. Вот пожалуйста, сонет № 2.

В посольском кабинете день-деньской.
Но ранним утром, этакое диво,
По влажному бульвару Тель-Авива
Пройтись, как от Никитских до Тверской.

Нет-нет – повеет нашею Москвой.
Гляди, она сместилась прихотливо
На юг, её украсили оливы,
Пророков гомон, ветерок морской.

А вдруг и вправду есть такой распил,
Где линии судеб нерасторжимы,
Хотя встают и падают режимы.

За это я б чего-нибудь распил,
Но господин посол, державной чести
школа,
Диктует лишь поклон в пределах
протокола.

М.Г. – Хорошо!

А.Б. – А вот на выбор вам – сонет № 1!

Любезный Александр! Какая радость –
Бовин!
Усилится одышка в центре склок.
С Россией диалог во сне лишь
полюбовен,
Но оскорблённому есть чувству уголок

В харчевне, где б хозяин приволок
И пива, и маслин, и мяса из жаровен,
И левантийских всяких там хреновин,
Чтоб шёл еврейско-русский диалог,

Как разговор, прервавшийся вчера,
В котором чувствуешь: политика – игра,
И нации – игра, и разница в широтах...

А не игра – такие вечера,
Свой человек, большущий, как гора,
И жемчуг мысли в общих нечистотах!

М.Г. – Замечательно!

А.Б. – Тут и ругательные письма есть.

М.Г. – Но их мы не будем касаться. Александр Евгеньевич, страшно не хочется уходить из этой сказки – я имею в виду не наш с вами далеко не сказочный разговор, а вот это замечательное место. Здесь всё как-то уютно и закономерно... Вы вообще уютный человек – это вам, наверное, уже говорили. Сидите как-то очень основательно. Я вам желаю основательно сидеть на месте посла – столько, сколько вам захочется и пока вы будете находить в этом смысл для себя. И ваше короткое заключительное слово.

А.Б. – Спасибо большое. Ну, прежде всего, хочу ещё раз напомнить всем: Израиль – это такая же грешная страна, как и всякая другая. Здесь хорошо тем, у кого много денег, у кого денег не так много – не так хорошо. Между прочим, у русских дипломатов денег не особенно много, стало быть, в этом смысле им тоже не очень хорошо! А в общем, приезжайте на экскурсии, посмотрите. Здесь, правда, бывает очень жарко.

М.Г. – Но интересно.

А.Б. – Но интересно. Это интересная страна, которая исторически связана с Россией, как родина христианства. Кстати, теперь появилась возможность ездить сюда не только экскурсантам, но и паломникам... Но я вижу, мой коллега показывает мне такой большой круг, мол, закругляйся. Так вот, самое главное, что хочу сказать: постарайтесь сделать побыстрее новую хорошую Россию!

М.Г. – Спасибо. Александр Евгеньевич Бовин, посол России в Израиле.

***

1 - Потомки европейских евреев, выходцев из Германии. – Прим. ред.

2 - Потомки евреев – выходцев из Испании, а также представители ряда восточных еврейских общин. – Прим. ред.

3 - «Вести» и «Время» – русскоязычные израильские газеты. – Прим. ред.