Феномен либеральной диктатуры (или 15 месяцев из жизни графа Михаила Тариэловича Лорис-Меликова)
Надобно побывать в России, увидать вблизи происходящее там, чтобы понять: далеко не всё может сделать человек, обладающий властью сделать всё, особенно когда он хочет сделать добро.
Астольф де Кюстин
Интересно, как отреагирует просвещённый читатель на ситуацию, в которой вызывающий симпатию «дракон» ведёт бой с несколькими десятками довольно неприятных и кровожадных «ланселотов». Году, скажем, в 1880?
«Вторая революционная ситуация», – кивнёт проницательный российско-советский историк-марксист, но, естественно, скривит губы от «драконоборческой» метафоры.
«Кризис власти конца царствования Александра II» – определит осторожный позитивист, но обойдётся без рыцарских доспехов. «Последняя попытка мирно решить вековую российскую альтернативу: реформа или революция», – рискнёт сказать автор.
Око за око
«Едва успел оглядеться, вдуматься, научиться, вдруг – бац! – иди управлять уже всем государством Я имел полномочия объявить по личному усмотрению высочайшие повеления. Ни один временщик – ни Меньшиков, ни Аракчеев – никогда не имели такой всеобъемлющей власти». Именно так – лапидарно, но удивительно точно – охарактеризовал апогей своей политической карьеры Михаил Тариэлович Лорис-Меликов в беседе со знаменитым русским адвокатом и публицистом А. Ф. Кони. И в самом деле, граф Меликов не был временщиком. Он был диктатором.
Парадоксальный пост для самодержавного государства традиционного типа... И всё же нельзя не признать, что реальные полномочия Лорис-Меликова в короткий, но насыщенный событиями период – с февраля 1880 по апрель 1881 года – были чрезвычайны. Именно чрезвычайны.
Ведь таковой была и ситуация в стране. Кровавым символом рубежа 1870–1880-х годов стала роковая дуэль революционной организации «Народная воля» с Александром II Освободителем.
Покушения на крупных чиновников империи – террор, как радиация, разрушал все новые клетки общественного организма, облучал здоровые пока ткани, создавал очаг будущего смертельного недуга. Праведный гнев российских «ланселотов», бросивших вызов чудовищу самовластия, с пролитием первой же крови обратился на живую человеческую плоть. А семя драконово прорастало в сердцах и жертв и палачей. Нетерпимость. Чрезвычайность.
В 1879 году эта чрезвычайность положения была «оформлена» законодательно (хотя в правовом смысле такая ситуация была, конечно, нонсенсом). Судопроизводство «несколько» упрощалось: каждый обвиняемый в политическом преступлении мог быть судим без предварительного следствия, осуждён без свидетельских показаний и приговорён к смерти без права помилования.
Лишь 15-ю годами ранее, обновлённая судебной реформой, Россия снова принуждена была жить в «режиме» беззакония. Репрессивный курс властей воспринимался современниками без восторгов, но с пониманием: дракон есть дракон! А вот политика, избранная Лорис Меликовым, казалась парадоксальной. Ибо что может быть парадоксальней, чем приложение эпитета «либеральный» к существительному «диктатор»?
А ведь за выдвижением этой фигуры стояла разумная политическая мысль. Заручившись поддержкой императора, терроризированного многочисленными покушениями на его жизнь, либеральная часть бюрократии избирает из своей среды человека, способного вести борьбу сразу на двух фронтах: жестокими полицейскими репрессиями прекратить деятельность революционеров и одновременно продолжить прерванный курс на либеральные реформы, возвращая тем самым правительству поддержку общества.
Искажённая деспотизмом государственная жизнь рождала причудливые формы реагирования на потребности времени.
«Я надеюсь на тебя, Михаил Тариэлович»
К началу своего краткого, но головокружительного взлёта к вершинам власти 55-летний генерал Меликов был фигурой известной, но не первостепенной в чиновной иерархии империи.
Родился в 1825 году в армяно-грузинской дворянской семье. Воспитывался в школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров. 30 лет служил на Кавказе, участвовал в 180 делах с горцами и турками. Стал дельным администратором.
Благодаря его усилиям уничтожается крепостная зависимость горских крестьян от беков. Это было умно и своевременно, ибо в немалой степени снизило внутреннюю напряжённость в крае, десятилетиями пребывавшем в состоянии непрекращающейся войны.
В Русско-Турецкую войну (1877–1878 годы) он непосредственно руководил всеми военными операциями на кавказском театре войны. Знание края, личный авторитет, бесспорное мужество были оценены по достоинству. За удачный штурм Ардагана – орден св. Георгия 3-й степени, разгром армии Мухтар-паши – Георгия 2-й степени, взятие Карса – орден святого Владимира 1-й степени с мечами.
Заслуги боевого генерала император отмечает присвоением ему графского титула и назначением их сиятельства временным губернатором Астраханской, Самарской и Саратовской губерний. Впрочем, это назначение было не столько наградой, сколько тяжёлым испытанием деловых качеств нового губернатора. В крае свирепствовала «ветлянская чума», было неспокойно...
Здесь-то и прославился граф на всю Россию – помимо борьбы с эпидемией – отменой введённых по этому поводу чрезвычайных мер, каковые иной раз бывают похуже болезни. На то и другое ему потребовалось 600 тыс. рублей и два месяца времени.
Следующий этап карьеры графа Меликова – пост временного генерал-губернатора в Харькове, введённый в связи с ростом волны терроризма наряду с существующими уже генерал-губернаторскими постами в Москве, Петербурге, Одессе, Киеве и Варшаве.
.jpg)
Властена (из нетускнеющих поныне типажей его Пр-ва Салтыкова-Щедрина). Иллюстрация А. Самохвалова
Иностранные наблюдатели, с пристальным вниманием следя за эскалацией кризиса власти в «крестьянской империи», увидели нечто нестандартное в поведении харьковского генерал-губернатора.
Так, корреспондент газеты «Таймс», этого признанного «патриарха» британской прессы, в июльском 1879 года репортаже из России писал: «Количество арестов значительно меньше в округе, находящемся под управлением графа Меликова; это и радует, и подаёт прекрасный пример, ибо харьковский правитель избрал единственно верный в нынешней напряжённой обстановке путь – привлекать на сторону власти оппозиционную общественность, а не отпугивать её, ставя на одну доску либералов с бомбометателями».
Меж тем террор, питаемый «революционным нетерпением» исполнителей и их недюжинной изобретательностью, приблизился к апогею. Взрыв, организованный Степаном Халтуриным в Зимнем дворце 5 февраля 1880 года, лишь чудом не достиг цели. Столовая императорского дворца была разрушена.
Случайная задержка в рабочем кабинете спасла на этот раз жизнь Александра. Но, как это часто бывает при актах политического террора, невинные жертвы оказались многочисленными.
В результате взрыва 19 солдат Финляндского полка были убиты, 48 – ранены. Свидетели событий вспоминали, как император, присутствовавший на похоронах солдат, погибших при охране его дворца, прошептал, глядя на выстроенные в ряд гробы: «Кажется, что мы ещё на войне, в окопах под Плевной...» Только на этот раз в положении осаждённого оказался он сам.
Далее события стали развиваться неожиданным образом. Император учредил Верховную распорядительную комиссию – орган с чрезвычайными репрессивными полномочиями, а главою его назначил Лорис-Меликова (с подачи влиятельного либерального сановника, военного министра Д. А. Милютина).
Отныне генерал Меликов имел право отдавать приказы каждому представителю государственной власти, он был личным представителем царя во всех делах, мог применять любые меры к охранению порядка и в столицах, и по всей империи. Страшно даже вообразить себе, что мог натворить на подобном посту «дракон» нравом покруче...
А что же Лорис-Меликов? Первым делом он публикует воззвание «К жителям столицы», в котором твёрдо обещает пресечь действия террористов самыми жестокими мерами (всё-таки должность-то «драконовская»!) и одновременно «оградить интересы благонамеренного общества».
На поддержку последнего он недвусмысленно выражал надежду. Искренность подобной «галантности» диктатора общественность оценила после двух его акций. Первой было смещение с поста министра народного просвещения и обер-прокурора Святейшего Синода графа Д. А. Толстого, получившего «за труды» прозвище министра «народного помрачения».
Следующее политическое действие особой важности диктатор осуществляет в несколько ходов. Сначала подчиняет себе III Отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии, а в августе 1880 года и вовсе упраздняет его, а с ним заодно и Верховную распорядительную комиссию, главой коей он сам состоял. Таким образом, Лорис-Меликову удалось покончить и с учреждением, олицетворявшим для общества административно-полицейский произвол, наследие николаевской эпохи, и с собственной комиссией как воплощением «чрезвычайщины».
Впрочем, и ситуация позволяла решиться на такой шаг: террористическая деятельность летом 1880 года почти прекратилась, и диктатору необходимо было перед лицом России и всего мира подчеркнуть переход к обычным законным формам правления.
А как же «драконовские» полномочия? В том-то и дело, что в новых условиях Лорис-Меликов не терял их. Скорее, наоборот. Отныне он возглавлял МВД, в компетенцию которого перешли функции политической полиции.
На своём новом посту граф Меликов продолжал приятно удивлять либеральное общество. В сентябре 1880 года он пригласил к себе для беседы редакторов ведущих петербургских газет и журналов. Даже самая умеренная отечественная печать той эпохи не была, мягко говоря, избалована таким вниманием. И то сказать, впервые высшая власть в лице своего наиболее полномочного представителя объясняла свои намерения представителям прессы!
В беседе с журналистами Лорис-Меликов (в обмен на журналистскую лояльность) обещал восстановить в правах земские учреждения и судебные органы – любимые детища эпохи Великих реформ, регламентировать действия полиции, выяснить нужды сельского населения, разрешить прессе обсуждать некоторые правительственные меры.
Серьёзное отношение к прессе и её роли в оздоровлении жизни общества Лорис-Меликов подтвердил ещё раз в октябре того же года, выступив с предложением прекратить административные преследования печати, а все разбирательства вести на законных основаниях, свободных от чиновного произвола.
Согласие на шанс
С самого начала нового 1881 года Лорис-Меликов в осторожных по форме и последовательных беседах с императором выдвигает целый комплекс новых предложений, наводя его на мысль о неизбежности постановки вопроса о народном представительстве.
Для выдвижения такого предложения Лорис-Меликов должен был быть абсолютно уверен не только в своей правоте, но и в расположении Александра II, в прочности своей позиции доверенного лица государя. Ведь за подобные конституционные намёки высшие сановники, как правило, расплачивались своими постами...
Были ли у Михаила Тариэловича основания для уверенности в прочности своего положения при дворе? Несомненно.
В то самое лето 1880 года, когда с помощью чрезвычайных мер и «замирения» с либеральной общественностью волна теppopизма спала, Лорис-Меликов награждается знаком отличия государственных деятелей России – орденом Андрея Первозванного. Но, пожалуй, ещё убедительнее доверие императора к нему проявилось в обстоятельствах весьма деликатных, болезненных и драматичных для самого Александра.
После тайного вступления во второй брак с княжной Екатериной Михайловной Долгорукой, долгой и горькой любовью императора, государь вызвал графа Меликова в Царское Село и сообщил ему – одному из первых! – о своём шаге.
Грустно размышляя о трагичности своего положения, остро переживая за судьбу своей жены и детей, Александр скажет в тот день Лорис-Меликову: «Лучше других ты знаешь, что жизнь моя подвергается постоянной опасности. Я могу быть завтра убит. Когда меня не будет, не покидай этих столь дорогих для меня лиц. Я надеюсь на тебя, Михаил Тариэлович».
Предотвратить трагедию, оправдать надежду, высказанную в столь доверительной форме, стало делом чести для генерала Меликова. А способ разомкнуть порочный круг насилия, убийств, ожесточения и страха был для Михаила Тариэловича ясен.
Примеры политического выхода из внутреннего кризиса давал богатейший опыт Западной Европы, раньше России поступившей в школу парламентской грамотности и гражданской зрелости.
Не раз граф возвращался к обсуждению с императором вопроса о введении представительных начал в управление государством. Не раз в ответ на это Александр II отмалчивался или откладывал серьёзное обсуждение этого кардинального вопроса. Ведь, строго говоря, речь зашла бы об изъятии краеугольного камня из здания самодержавия, без которого эта форма монархического правления превращалась в терминологический нонсенс.
В январском докладе императору Лорис-Меликов формулирует в самом общем виде задачу завершения «великого дела государственных реформ» с учётом всех сфер жизни страны – губернского управления, крестьянского вопроса, земского и городского самоуправления.
Далее начиналось самое интересное, ибо речь шла о способах и формах выработки и обсуждения законопроектов на этот счёт. Дело в том, что эти-то предлагаемые в докладе способы и формы оказывались по сути едва ли не более важными для дальнейшего развития российской государственности, чем сами вопросы, призванные быть разрешёнными.
.jpg)
Порковник (из пока ещё неувядающих типажей его Пр-ва Салтыкова-Щедрина). Иллюстрация А. Самохвалова
Однако по порядку. Вот что конкретно предлагал министр внутренних дел:
– во-первых, поручить разработку соответствующего законодательства временным подготовительным комиссиям с привлечением в них представителей земств и крупных городов;
– во-вторых, для обсуждения этих законопроектов создать «Общую комиссию», в состав которой привлечь выборных от земского и городского самоуправления;
– в-третьих, пригласить 10-15 выборных из числа работавших в «Общей комиссии» в Государственный совет для участия в рассмотрении поступивших в него законопроектов.
Скромно? Несомненно. Банально? Возможно. Но предложение ввести представительные начала в государственные учреждения, при всей его скромности и банальности, не становилось хуже от того, что не раз было заявлено и не раз же было отклонено.
Ведь в тогдашней ситуации был важен сам принцип выборности, воплощавший идею народного представительства. Даже если бы подобная «Общая комиссия» просуществовала лишь на этапе выработки и обсуждения реформ, ценным стал бы прецедент применения этого принципа для формирования будущей «команды реформаторов».
Ну а предполагавшееся присутствие выборных от «Общей комиссии» в Государственном совете могло бы стать немаловажным этапом на пути к конституционным началам.
5 февраля на совещании высшего чиновничества под председательством самого Александра II этот проект был одобрен. Созданное для его дальнейшей разработки Особое совещание после двух заседаний приняло по сути тот же текст, убрав лишь встретивший возражения императора пункт о приглашении выборных в Государственный совет. Наконец, 17 февраля журнал Особого совещания был утверждён императором. Слухи о готовящихся преобразованиях проникали в общество.
В столкновение двух типов идеологизированного сознания – революционного и авторитарно-бюрократического – Лорис-Меликов внёс каплю здравомыслия военного человека, увидевшего в «благомыслящей» штатской публике своего естественного союзника в борьбе с реальным и опасным противником – политическим терроризмом.
Меж тем за привычной рутиной правительственных обсуждений и столь же привычным драматизмом либеральных надежд приближалась и кульминация драмы эпохи. Драмы, связавшей в единый узел будущее страны и личные судьбы её действующих лиц.
Воскресным утром 1 марта император отдаёт распоряжение назначить на 4 марта заседание Совета Министров для окончательного утверждения лорис-меликовского проекта; процедура обсуждения (с учётом значимости проблемы) заняла рекордно короткое время – всего месяц!
...Но вечером того же 1 марта министерства иностранных дел всех европейских столиц получили экстренные телеграммы от своих полномочных представителей в Петербурге.
Вот текст одной из них, отправленной послом Франции генералом Шанзи: «Страшное несчастье постигло Россию. Император скончался в три часа пополудни, пав жертвой гнусного покушения. Его величество после парада и посещения Великой княгини Екатерины возвращался домой, как вдруг брошенной бомбой была взорвана его карета. Император, оставшись невредимым, хотел выйти из кареты, чтобы узнать, в чём дело. В это мгновение вторым взрывом ему раздробило ноги. Императора в санях довезли до дворца, где он скончался час спустя».
«Либерализм в Глупове прекратился вовсе...»
Первоначальный шок, вызванный петербургской трагедией в стране и мире, скоро сменился острыми дебатами, остаться ли России самодержавной или продолжить намеченное движение к представительным формам правления. Лорис-Меликов настойчиво обращается к наследнику с вопросом о судьбе своего проекта. Александр Александрович колеблется.
В марте 1881 года многие современники происшедшей трагедии ощутили рубежность, пограничность момента. Момента исторического выбора. В траурном комментарии к первомартовским событиям московский «Юридический вестник» ставил недвусмысленный диагноз недуга, охватившего Россию: «Извращённая в своих приёмах политическая борьба приводит к чудовищным последствиям. Насилие выступает на первое место, и происходят события, потрясающие болезненно всю государственную и общественную жизнь народа».
Лондонская «Таймс» в завуалированной форме давала совет преемнику царя-освободителя: «Если убийство императора покажет обществу, что свободу надо добывать постепенно, постоянным продвижением по пути самоуправления, то тогда жизнь августейшего монарха не прошла напрасно».
Однако время показало, что новый император прислушивался к другим советам.
Консерваторы во главе с идеологом грядущей реакции обер-прокурором Священного Синода К. П. Победоносцевым усердно запугивают «неповоротливого гиганта» (так за глаза называли наследника) «гибельными последствиями» любых уступок. Этим предостережениям консерваторов новый император – увы! – скоро внял.
Однако временная победа самодержавия над эволюцией в сторону представительной монархии в перспективе обернулась разрушением всей общественно-политической структуры России.
Неуступчивость самодержавия последних Романовых «раскрутила» очередной виток роковой спирали: на смену народовольцам-«ланселотам» пришёл большевизм, свободный и от романтизма честного поединка, и от рыцарских правил его ведения. Отныне на арене бой вели два дракона... Однако это действие драмы увидеть предстояло XX веку. А в нашем рассказе наступил последний месяц из пятнадцати, отмеренных историей генералу Меликову.
В конце апреля 1881 года неизменность самодержавного курса Александр III подтверждает Манифестом, при чтении которого, по свидетельству современников, даже вполне умеренные граждане «не смогли сдержать нервного вздрагивания». Лорис-Меликов подаёт в отставку. За ним – все либерально настроенные министры. «Команда реформаторов» покинула историческую сцену.
В 80-е годы черты «полицейского государства» всё отчётливей проступали в строении государственного здания. Вот лишь некоторые «приметы» того десятилетия. Возникают новые жандармские учреждения – «Отделения по охранению порядка и общественной безопасности», а проще – пресловутые «охранки».
Ряд актов предоставляет неограниченные полномочия репрессивным органам. С 1882 по 1887 год запрещается и прекращается издание 15 печатных органов. С 1884 года чистки библиотек от литературы, «недопустимой к обращению», становятся систематическими (до сего дня? – Ред.) явлением российской «культурной» жизни. Агрессивный дух «правой» журналистики, активно обрабатывавшей общественное мнение в шовинистическом духе, дополнял общую картину.
В новую эпоху, наступление которой Меликов пытался предотвратить своим несбывшимся проектом, мы видим его среди членов Государственного совета. Этот пост его был, безусловно, несопоставим с прежним положением первого после императора лица в империи. Однако нравственный смысл его пребывания на этом скромном посту был весьма символичным.
Именно в тот период в Государственном совете сложилась сильная «либеральная партия». Её составили «бывшие». Бывший министр народного просвещения А. В. Головин, бывший министр финансов А. А. Абаза, бывший министр внутренних дел М. Т. Лорис-Меликов и многие другие либеральные чиновники, которых бдительная реакция тщательно «выметала» из царского окружения.
Александр III недолюбливал Государственный совет, что не удивительно. Каждое очередное наступление реакции на порядок, установленный эпохой Великих реформ прежнего царствования, «либеральная партия» встречала дружным противодействием, в меру сил пытаясь не допустить выхолащивания законности...
Например, закон о земских начальниках (1889 год), санкционировавший вмешательство администрации в дела местного самоуправления, был отвергнут большинством (!) членов Государственного совета.
Конечно же, позиция этого правительственного учреждения, равно как и личная позиция бывшего министра внутренних дел, не могли уже существенно повлиять на избранный властью курс: «либеральная партия» вела арьергардные бои. Однако участие в них генерала Меликова не было случайным. Прикрывать отступление – горький удел мужественных людей.
Татьяна Филиппова
Ещё в главе «Гражданин - государство - мир»:
Феномен либеральной диктатуры (или 15 месяцев из жизни графа Михаила Тариэловича Лорис-Меликова)