Это честное имя... Морозовы. Монолог «старого» русского
.jpg)
Русский купец Фёдор Морозов – зачинатель японской «шоколадной династии»
Снимок 30-х годов
Сейчас ему 83, из которых 77 он прожил без паспорта, ставя в анкетах национальность «русский», а в графе гражданство – прочерк. Происхождением из Симбирской губернии, но благодаря своему революционному земляку и делу, им затеянному, с Родины был согнан мальчишкой и посетил родное село Тереньгу заезжим туристом только в прошлом году, уже став стариком и потеряв на чужбине отца, завещавшего ему не ступать на российскую землю до той поры, пока там будут у власти Советы и коммунисты.
Несмотря на паспортную «беспризорность», он владеет колоссальным состоянием, и, что ещё более важно, безупречной репутацией крупного влиятельного предпринимателя, которого за глаза уважительно именуют «шоколадным королём и патриархом». На двери его кабинета значатся только три заглавные буквы – ВФМ, а он – это Валентин Фёдорович Морозов, русский купец в четвёртом колене, поставщик двора Его Императорского Величества. Не бывший, а нынешний. Вот только император за отсутствием российского – японский.
Главная контора, фабрика и основной магазин у Морозова в городе Кобэ, туда он меня, Сергея Агафонова, и пригласил для разговора.
При встрече Валентин Фёдорович поинтересовался первым делом, крещёный ли я и в каких годах, после чего накормил борщом с пирожками и выложил на стол диктофон. «Извините, но разговаривать о прошлом и настоящем будем с ним», – проокал он по-волжски и вместо пояснений протянул мне копию очерка из журнала «Огонёк» за декабрь 1957 года, в котором среди прочей ругани в его адрес было написано, в частности, что «спекулятивно использующий свою русскую фамилию человек без Отечества, эксплуатирующий трудящихся страны, которая приютила его, Валентин Морозов не без умысла дал название своей фирме «Морозов космополитен».
ДОЛГ ПЛАТЕЖОМ КРАСЕН
– Многие дивятся, как это я, покинувший Россию малолеткой и выросший в чужих странах на эмигрантских ухабах, могу что-то помнить из той прежней жизни и судить о ней. Да как же не помнить и не судить, коли уже на следующий день после октябрьского переворота по патриархальному тихому Симбирску, где мы тогда жили, прокатился первый погром, из острога выпустили шпану и уголовщину, суд сожгли, безобразничать начали. Папа рассказывал, что когда наше именье грабили, так деревня неделю гуляла, но нас, слава Богу, там уже не было – мы тронулись в бега раньше других и уже в ноябре осели в Харбине. А через Харбин вся эмиграция волнами прошла, так что и лампасы, вырезанные красными шашками на офицерских ногах, мне не забыть, и гвозди вместо погон, забитые в «белые» плечи в революционном порыве...
Уезжали из Харбина в 23-м, что удивительно, по совету старинного папиного дружка, заделавшегося большевиком, – Сашки Кузнецова. Они ещё в юности всякие книжки про Маркса вместе читали, но урядник заметил и пообещал выпороть – папа одумался, а вот Сашка спятил – ушёл на фронт в первую империалистическую, попал в плен к немцам, бежал из плена, но не домой, а в Швейцарию, к этому Ленину.
С ним ехал потом назад в Россию в пломбированном вагоне, комиссаром стал, а в начале 20-х приехал в Харбин в больших советских чинах торговать КВЖД. Дорогу-то он продал за три миллиона рублей, а отцу по-приятельски посоветовал искать места спокойней и не думать о возвращении назад – несмотря на начинавшийся тогда НЭП, он уже чувствовал, что всё идёт наперекосяк и предстоят новые мучения для отечества.
Из Харбина, который тоже лихорадить начало, уехали в Сиэтл. Тогда основная эмигрантская волна катилась в Америку, русских там было море. Пытались устроиться, начать дело, и я стал подрабатывать – разносить газеты. Папа там всё перепробовал – на лесопилке рабочим, грузчиком, вагоны мыл, лоточником ходил, но не клеилось, и в один прекрасный день мы оказались снова в пути, на этот раз из Америки в Японию.
Отъезд был таким внезапным, что я даже не сумел вернуть свой долг – тогда газеты давали в разноску в кредит с уплатой по субботам, а мы тронулись в путь раньше, и неотданные полтора доллара я помнил многие годы, пока в 86-м не оказался по делам в Сиэтле и не вернул должок. Забавно, быть может, но высчитал при этом набежавшие проценты за 60 лет, штрафные и прочие накидки, так что чек вышел не на полтора доллара, а на полторы тысячи – зато совесть теперь чиста.
Но это так, отступление. А тогда был 1925 год, бедная после Америки страна Япония, порт Кобэ. И кто ведал тогда, что здесь вся жизнь пройдёт? Папа японского не знал, оборотных средств не было, снова полный ноль в графе «доходы». Но имя было, репутация Морозова, связи, а значит, доверие, ценный совет опытных людей, кредит. Какой же дорогой была заработанная японская копейка, и всё как вчера, – я вот, например, свои первые пять иен добыл на продаже материи вразнос, помню где, когда и даже кто купил! Уже в 1926 году мы встали на ноги настолько, что смогли открыть первый морозовский магазин в Японии, тогда же и решено было заниматься шоколадом и сладостями.
.jpg)
Фигура Тэнтоки (1215 год). Национальное сокровище
«МОРОЗОВ КОСМОПОЛИТЕН»
– Самое тяжёлое было, когда у нас пытались отнять имя. В первый раз – это до войны, когда японцы-партнёры выставили за дверь, прибрав всё к рукам и пригрозив выслать вовсе из страны за строптивость. Пробовали судиться, но были тогда слабые – нам отказали в иске, но мы не сдались – так вместо просто «Морозов» появилась компания «Морозов космополитен». За стойкость нас стали уважать ещё больше, да и качество у нас – не в пример конкурентам, в императорский дворец ведь мы ходим, а не они. Второй раз было уже после войны – тогда в Японии нашлись такие шустрые ребята, которые стали водку «MOROZOFF» делать.
Судились 10 лет, они юлили, настаивали на том, что не на имя покушаются, а на образ – пытались доказать, что просто использовали сочетание «moroz» и «off», а вместе, значит, вроде как «согревающее» по смыслу. Но мы уже на ногах были и при мощной репутации, и хотя мне предлагали внесудебную мировую, пост вице-президента в их компании и 100 миллионов отступного, я на сделку не пошёл, этих шустрых разорил без жалости, а имя своё отстоял.
А что может быть важнее, чем имя? Вот, скажем, когда новую фабрику надо было строить, искали землю. Тогда японцы заканчивали свой первый искусственный остров в бухте Кобэ – Порт-Айлэнд. Благодатное место, но была негласная инструкция – иностранцам там землю не давать. Я решил всё же попробовать, пробиться и выиграл в итоге – Морозову не отказали, потому что имя честное и дело крепкое. Тогда, помню, меня папа первый раз похвалил.
Он никогда не хвалил, в строгости держал, а тут оценил за размах. А второй раз – за знание технологии, когда я новые машины из Америки привёз и на фабрике поставил. А саму фабрику вместе с конторой решил как картинку сделать – мы ведь русские купцы. Попросил князя Голицына, своего доброго друга, с которым мы ещё мальчишками голубей гоняли, сочинить проект. Он ведь архитектор, художник, у него несколько Оскаров от Голливуда, вот он и придумал этот комплекс в испанском стиле. За оригинальность проекта мне администрация префектуры приз, грамоту выдала и сто тысяч наградных. Приз с грамотой-то я Голицыну отослал в коллекцию почестей, а сто тысяч в дело пустил, к чему они князю?
.jpg)
Хлеб-соль по-японски. Якуси Нёрай
Скульптура (XVII век)
Как-то начал считать, сколько же раз приходилось начинать всё с нуля, и поразился, как это так удавалось. Бог, наверное, помог. В войну после трёх американских бомбардировок от Кобэ ничего не осталось – всё сгорело дотла, и наше хозяйство тоже. Опять всё заново, а американцы, когда пришли, Морозовых в запретные списки поначалу занесли – с Москвой ведь Америка тогда союзничала, а мы «белые» и непримиримые. Ни лицензий не давали, ни места под аренду, ни земли.
Но выкрутились, с мелочи опять поднялись, в центре города магазин поставили – он и нынче там. Курьёзно, конечно, но у нас в магазине тогда один туалет на весь торговый квартал был. А рядом самый мощный теперь в Японии торговый дом «Дайэй» разворачивался, в то время только о двух этажах лавка. Так мы с «Дайэйем» чуть не судились – его клиенты в наш туалет повадились, работать мешали. Теперь, правда, друзья, мы им весь наш билдинг в центре, кроме магазина, в аренду сдаём.
Тяжёлая была жизнь, а в прошлое с удовольствием смотрю. И самого себя не стыдно вспомнить, да и людей Бог замечательных послал, и русских, и японцев. Папа всегда общительный был, но очень разборчивый в связях, сомнительных у нас в доме не бывало. Дружили с младшей дочкой Льва Толстого. Она старой девой была, скуповата немного (из пригорода в Кобэ только на велосипеде ездила – экономила на билетах), но добра и душевна.
Частый гость и искренний друг – Дмитрий Абрикосов, редкостной образованности человек, российский дипломат и востоковед. Вот, кстати, каприз судьбы – сам Дмитрий эмигрировал, от революции ушёл и скончался в Калифорнии, а вот брат его, профессор, медик, остался в России, то бишь в трисирии (СССР), и на тебе – бальзамировал вождя мирового пролетариата, да так, что он до сих пор ещё как огурчик и на Красной площади лежит.
С князьями Голицыными и Ухтомскими ещё с Харбина многое связывает. А вот у Великого князя Василия Александровича Романова, был случай, особого разрешения спрашивал – напечатать на подарочной конфетной коробке императорского двуглавого орла. Он, помню, сказал мне тогда: «Валентин, Господь с тобой, орла нынче затаскали, на всякое г... ставят. Но если уж ты серьёзно просишь, то считай, что дарую тебе благословение от Дома Романовых».
.jpg)
В магазине Морозовых. Валентин Фёдорович Морозов, жена его Ольга Сергеевна и сын Валентин Валентинович
В РОССИИ СЕЙЧАС ПОТЕТЬ НЕ ЛЮБЯТ
– Вообще-то, должен подметить, русская эмиграция никогда своих корней не теряла, что бы ни говорили о нас коммунисты. Как бы это сказать, мы были всю жизнь отчаянными советофобами, но столь же ревностными русофилами. Это и философия, и образ жизни одновременно. И дети наши, хоть и выросли на чужбине, остаются русскими, и внуки такими же станут. А страну жаль, как же её корёжит! Вот жена моя – она хохлушка, Тарасенко Ольга, – никак сейчас взять в толк не может, что это такое, самостийная Украина? Её отец, офицер, герой Порт-Артура, ещё в Харбине из своего дома жёлто-блакитных болтунов взашей выставлял, а тут на старости лет сюрприз-то какой! Всё образуется, конечно, но сколько времени и сил надобно.
Побывал я в России в прошлом году впервые после революции и огорчился: запущено всё, дороги плохие, народ бедный – корейские товары хорошими считает... Папа мне наказал перед кончиной: сделай добро для России. Да я и сам очень хочу – есть у меня оборудование, есть деньги, опыт, но кому довериться, с кем работать надёжно? Как вижу я, вместо дела деньги в России на офисы, лимузины и прочую дурь уходят, гонора много, а слова держать не умеют, потеть не любят. Уж на что водка, а даже пробок толком делать не научились, а ещё экспортировать хотят. Помню, встречался я в Токио с Горбачёвым, он всё перестройку и мой шоколад хвалил, а его помощник – Шахназаров – на полном серьёзе совет мне дал: привозите, говорит, Валентин Фёдорович, свой шоколад в Москву и в Санкт-Петербург, продавайте там – богатым человеком станете. Ну что на это скажешь?
А мечта у меня, старика, одна. Чтоб сесть на самолёт в Кобэ и без всяких виз и формальностей прилететь в Хабаровск или во Владивосток. Ведь рядом Россия с Японией, никуда не деться. Про политику и слушать не хочу – знаю лучше других, что были у нас шансы подружиться, да и нынче есть. Острова, вокруг которых сыр-бор, решительно надо отдавать – тут и дискутировать смешно. Чужие они, не жили там русские и не осваивали, и кровь не лили – ни прежде, ни в минувшую войну.
Большевики нагадили, так это ещё не причина, чтоб об неё столько лет занозиться. О будущем надо думать, о России. Я знаю, разное сейчас говорят, но одно важно – разговоры о том, что острова можно японцам продать с выгодой, надо отбросить и забыть, Иначе снова испачкаемся, и на несколько поколений вперёд.
* * *
Когда заканчивали чаёвничать после ужина уже дома у Морозовых, Ольга Сергеевна, жена, по телефону вызывала такси для гостя. Заказывала машину удивительно кратко: «Это Морозовы, таксомотор подайте к дому». Ни адреса, ни других пояснений далее не последовало – Морозовы в Японии одни.
Разговорил ВФМ
корреспондент «Известий» в Токио
Сергей Агафонов
Ещё в главе «Просвещение - личность - общество»:
В поисках блистательного прошлого
Это честное имя... Морозовы. Монолог «старого» русского
Поучительные истории, собранные близ метро «Тульская». Из Пятой русской книги для чтения
Крик в защиту человечности. Вечная тема Александра Ситникова