Открыть PDF
Эра люмпенов
Мутации гражданской войны расползаются по странам, городам, улицам и квартирам. Уговаривая себя, что она не имеет к нам никакого отношения, что это трагедия, ограниченная рамками третьего мира, мы ищем её причины в слабом экономическом развитии, в недостаточной культурной зрелости, в фундаментализме. А истина в другом: мутации гражданской войны – это неотъемлемая особенность повседневной жизни в метрополиях – в Лиме и Йоханнесбурге, в Бомбее и Рио, в Париже и Берлине, в Милане и Гамбурге, в Москве и Киеве.
МИР – КОТЁЛ, КИПЯЩИЙ АГРЕССИВНОСТЬЮ
Воюют уже не только террористы и тайная полиция, мафиози и бритоголовые, торговцы наркотиками и эскадроны смерти, неонацисты и «гориллы». Самый обыкновенный человек вдруг превращается у нас в хулигана, поджигателя, киллера, причём, как и в войнах, заливающих кровью Африку, воюющие с каждым днём становятся всё моложе.
В промышленно развитых странах подавляющее большинство населения ещё предпочитает жить в мире, гражданская война пока не заразила широкие массы, она идёт, можно сказать, на молекулярном уровне, но, как показывают события, в любой момент может принять эпидемический характер.
«Молекулярная» гражданская война поначалу развивается незаметно, хотя её первые признаки уже очевидны каждому: это усеянные шприцами и битыми бутылками городские парки, горы мусора у обочин дорог, набившие оскомину настенные надписи, несущие в себе призыв к неподчинению и вандализму в школах, это изрезанные покрышки машин на стоянках, остовы сожжённых автомобилей.
Передовой отряд гражданской войны – молодёжь, а причина этого факта в том, что молодёжь получила в наследство тяжёлый груз – неразрешимую проблему благосостояния, которое не приносит людям никакой радости. Всё, что творит молодёжь, идёт, на первый взгляд, незаметно от родителей, от их пагубной маниакальной страсти к автомобилям, работе, деньгам, алкоголю, от их неуживчивости, расизма, насилия в стенах собственного дома. Трудно установить, кто в этом котле, кипящем агрессивностью, опаснее – дети или родители.
Несколько лет тому назад в берлинском квартале Крейцберг бесчинствовала банда, состоявшая из 200 подростков, именовавших себя «автономистами», что в данном контексте означало: «нынешнее общество для нас не существует». Эти ребята поставили перед собой цель – заткнуть рот остальному населению квартала, и им действительно удалось создать «свободную» зону», где не существовало никаких гражданских прав, где царили страх и шантаж. Властям пришлось отступить, а жители квартала постепенно переселились в другие места.
ВОЙНЫ, В КОТОРЫХ ПОБЕДИТЕЛЕЙ НЕ БУДЕТ
Как мы уже убедились на примере Соединённых Штатов, решающим фактором этого процесса является деиндустриализация. Нормальная ткань общественных отношений расползается, и на смену ей приходят либо жилые кварталы, охраняемые частной полицией, либо гетто. Похоже, что силы охраны порядка и само правосудие больше не управляют районами города, сдавшимися под натиском преступности и потому не поддающимися контролю.
В этой безутешной городской панораме у тех, кто чувствует грозящую им опасность, есть лишь два выхода: бегство или самозащита. Привилегированное меньшинство наслаждается весьма приятными убежищами – где-нибудь на солнечном побережье, в уютном пансионе, в деревенской местности или в какой-нибудь секте. А для миллионов бедняков бегство приобретает форму вынужденной эмиграции. Те же, кто не может бежать, живут забаррикадировавшись.
Во всём мире возводятся укреплённые границы, препятствующие вторжению варваров. То же самое происходит и внутри городов, где создаются островки надёжности, защищаемые любыми средствами, в том числе и новейшими порождениями технической мысли. Тут и электронная аппаратура, и свирепые собаки, и сторожевые вышки.
Целые кварталы охраняются так, что попасть в них можно только с помощью магнитной карточки. Но малочисленные привилегированные горожане, которые дорогой ценой расплачиваются за изоляцию от остального города, по существу, оказываются в плену у самих себя и своей безопасности. В этом порочном круге, ставшем элементом динамики гражданской войны, постоянно растёт число лиц, обзаводящихся огнестрельным оружием.
Даже Гоббс, считавший государственную власть почти безграничной, писал, что подданные послушны суверену лишь до тех пор, пока он в состоянии их защищать. Никто не может лишить человека права самозащиты, если кто-то другой не в состоянии защитить его.
Уклонение государства от функций защитника побуждает тех, кто может себе это позволить, обзаводиться наёмниками. Индустрия безопасности переживает сейчас настоящий бум, а личная охрана стала своего рода status symbol. В случае, когда граждане не в состоянии оплачивать частную полицию, появляются так называемые «добровольные дружины». Последний шаг – приобретение пистолета. В Соединённых Штатах ношение при себе оружия стало своего рода национальной приметой, этакой идеологией.
Гражданские войны – как «молекулярные», так и самые настоящие – заразительны. Сегодня всё труднее отличать их друг от друга и по форме, и по нравственному содержанию. В горячих районах городов силы охраны порядка ведут себя как вооружённые банды. Бригады по борьбе с терроризмом практикуют превентивное убийство, и токсикоманам и мелким правонарушителям приходится иметь дело с эскадронами смерти – зеркальным отражением банд, против которых, по их словам, они борются.
«Люмпен-пролетариат» способствует появлению этакой «люмпен-буржуазии»: в выборе средств борьбы она может посостязаться со своими противниками. Те же черты характерны и для эпидемии войн там, где становится всё труднее отличить агрессора от жертвы агрессии.
«Мы не понимаем, что с нами происходит» – вот слова, которые часто слышишь от участников войны в Сараево.
КОГДА ТЕРЯЕТСЯ «БУДУЩЕЕ»...
Автор книги «Среди преступников» американский писатель Билл Буфорд попытался внедриться в группу «ультра». «И хотя нет оснований утверждать, – пишет он, – что у меня установилась с ними прочная связь, я заметил, что мне начинает нравиться так называемый футбол... Это как привычка к алкоголю или табаку: сначала отвращение, потом удовольствие, потом, со временем, зависимость и под конец, вероятно, смутная тяга к саморазрушению».
В одной из описываемых им сцен заметно, как пассивная привычка к насилию превращается в реальную: «Их было шестеро, и они били ногами парня, распростёртого на земле и старавшегося прикрыть лицо руками. Меня удивила моя способность отмечать, когда удар не попадал в цель, а когда приходился в руку, а не в лоб или в нос!
Я не попытался остановить их: у меня и мысли такой не возникло. Это было всё равно что пересечь границу, за которой утрачивалось представление о вещах, которых делать нельзя... Воздух был насыщен огромным количеством высвобожденной энергии. Кто-то рядом со мной сказал, что он счастлив, что он никогда ещё не был так счастлив».
Региональные и «молекулярные» гражданские войны объединяет нечто большее, нежели просто жажда воюющих к самоутверждению. У тех, кто в них участвует, должно быть повышенное безразличие к собственному «я»... В отличие от того, что происходило, например, в 30-х годах, главные действующие лица нынешних событий не нуждаются в каких-то ритуалах, в маршировке строем и особой форме, в скреплённых кровью договорах и клятвах. Им не нужен фюрер, с них более чем достаточно просто ненависти.
В прежние времена монополией на террор обладали тоталитарные режимы, сегодня он проявляется в денационализированной форме. Гестапо и политические полиции уже ни к чему, если новые поколения прекрасно сами справляются с исполнением их функций. Каждый поезд в метро может стать Боснией в миниатюре, а для того, чтобы учинить погром, не нужны евреи. Достаточно, если кто-то болеет за другую команду, как-то не так одевается, говорит на другом языке, носит на голове платок или прикован к инвалидной коляске. «Не соответствовать» – значит рисковать жизнью. Но важным компонентом всей этой агрессивности становится тяга к саморазрушению. Даже сербский президент прекрасно понимает, что гражданская война вконец разрушит экономику его страны.
Такое коллективное саморазрушение позволяет сделать вывод, что речь идёт не о побочном явлении, сопутствующем конфликту, а о самой цели конфликта. Воюющие стороны осознают, что никто в этом конфликте победить не сможет, следовательно, целью конфликта становится уничтожение не только врага, но и самих себя... В этом коллективном безумии «будущее» теряется, остаётся только «настоящее».
Последствий больше не существует, и даже инстинкт самосохранения, требующий каких-то ограничений и тормозов, сметается напрочь. Законы в нынешней войне диктуют те, кто уже утратил всё, чем можно было бы пожертвовать. Нынешним гражданским войнам новый и самый страшный смысл придаёт то обстоятельство, что они бессмысленны, бесцельны...
Мы всегда считали политику борьбой противоположных интересов, борьбой не только за власть и природные ресурсы, но и за утверждение определённых идей, потребностей и ценностей. Но когда утрачивает ценность сама жизнь, то вся политическая мысль – от Аристотеля до Макиавелли, от Маркса до Вебера – переворачивается вверх дном, а нам остаётся лишь изначальный гоббсовский миф о войне всех против всех.
Ганс Магнус Энценсбергер
По публикации в «Литературной газете»
Перевод Э. ДВИН
.jpg)
– Так, говорите, у сильного всегда бессильный виноват? Автор рисунка: С. Тюнин
Ещё в главе «Земля - человек - небо»:
Эра люмпенов
Здесь «не устаканится»! Россия, Сибирь – далее везде...
Последний шанс. Можно ли ликвидировать «экологическую помойку»?