Был ли Маркс социалистом?
.jpg)
Автор материала: Александр Ципко
Один из признаков сегодняшнего духовного кризиса в СССР заключён уже в самом факте дискуссионных (не ритуальных, как ранее, а сущностных) споров о социализме. Так, предваряя свой ответ на вопрос, обозначеннный в названии статьи, считает доктор философских наук А. С. ЦИПКО.
О социализме сегодня рассуждают все. Но до сих пор никто не подошёл к выяснению главного – что есть социализм, не позаботился о самом необходимом – выверенности понятий, без чего всякие словопрения теряют смысл. Мало кто из пугающих советского обывателя геенной капитализма партийных чиновников и функционеров от науки отдаёт себе отчёт в том, что есть социализм.
Те, на кого вещают эти оракулы, как и сами оракулы, не знают элементарного, а именно, что марксизм – это всего лишь ступень в развитии учений о социализме, что нет и не было никаких социалистических ценностей и идеалов, отличных от ценностей гуманизма. Они не подозревают о том, что марксизм связан с социализмом только с одной стороны, что в своих важнейших основах социализм – учение о возможных средствах и условиях достижения счастья людей. (Да, да!)
Прежде всего, по этой причине нынешний кризис марксистского учения нельзя рассматривать как кризис самой идеи социализма и тем более его идеалов. Если один путь заводит в тупик, то люди возвращаются назад и ищут другой путь. Так было всегда...
ПОСЫЛКИ
Начнём с ответа на вопрос, что же искали и ищут люди в социализме? При этом прежде всего будем учитывать, что идея социализма в своей основе – это интеллектуальная и моральная реакция на автомизацию общественной жизни, вызванная первыми победами капитала. Пророки, основатели социализма Оуэн, Фурье, Сен-Симон ставили задачу в новых условиях возродить социальную защищённость каждой личности, характерную для докапиталистических обществ; создать так называемый строй социальных гарантий.
При этом они с самого начала понимали, что проповедуемая ими ассоциация, в отличие от феодализма, должна соединить социальную защищённость каждой личности с теми свободами и правами, которые личность получила в новом гражданском обществе, что социальные гарантии не должны быть куплены ценой свободы. Социализм начала XIX в. в лице его выдающихся представителей (в равной мере это относится и к их ученикам – сенсимонистам и фурьеристам) оппонировал коммунистическим теориям Мора, Кампанеллы, Дуами, Декарвина Бабефа, ставящих во главу угла целое, общее, равенство, коллектив, выступал против плебейских начал коммунизма.
До Фурье, Оуэна и Сен-Симона общественная мысль приходила в основном к двум крайностям: или апология индивидуализма, доведённая до оправдания аморализма, или апология коллективизма, ведущая в конечном счёте к признанию целесообразности деспотизма как средства борьбы с индивидуализмом.
«Патриархи» социализма (особенно Фурье и Оуэн) стремились создать такое коллективистское общество, которое диалектически сочетало бы интересы отдельной личности и коллектива, которое не знало бы деспотизма и подавления личности и смогло бы сохранить индивидуальность.
По этой причине все без исключения социалисты были против насилия как средства принуждения к социальной защищённости. «Отделив в нашем сознании свободу от революции, – писал Сен-Симон, – оставим революции все её безумства и воздадим свободе все её почести, облечём её доверием и силой, вернём ей её принципы» (1).
Для всех социалистов якобинский террор Великой Французской революции 1789 г. был катастрофой. Рухнули мечты о том, чтобы социальная защищённость каждой личности была достигнута при сохранении за всяким членом общества свободы выбора, чтобы движение к социальной защищённости, к строю социальных гарантий, к такого рода ассоциации осуществлялось при строгом соблюдении морали и законов христианского мира.
Набожный Фурье, самый талантливый из всех социалистов той эпохи, говорит языком Евангелия. Он предупреждает, что не пришёл нарушить закон или заповеди пророков, а пришёл исполнить эти установления, что он жаждет примирения, согласия между удачливыми и неудачливыми в этой жизни. Фурье всё время повторяет: «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам; ибо всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят» (Евангелие от Матфея 7:7).
В этом особенности социализма Фурье, Оуэна, ибо они делают ставку на совесть удачливых, на то, что нет такого человека, который в ответ на просьбу кого бы то ни было о хлебе даст камень.
И ещё одна фундаментальная особенность социализма начала XIX века. Он стремился соединить социальную защищённость не только со свободой, с правовым строем, но и с той эффективностью производства, которая свойственна нарождающейся у них на глазах промышленности.
Если коммунисты во имя равенства были готовы пожертвовать не только эффективностью, но и талантом, то социалисты ставили во главу угла эффективность общественного труда. Они видели (это было особенно характерно для Фурье, Консидерана, Базара, Андактена), что противоречие между эффективностью и равенством в принципе непреодолимо, что ни в коем случае нельзя повторять ошибку коммунистов, призывавших пожертвовать интересами производства во имя равенства.
Речь шла здесь об известном принципе сторонников Бабёфа, бабувистов: «Если бы даже нашёлся человек, могущий доказать, что с помощью одной своей природной силы он способен производить в четыре раза больше, чем взятые в отдельности другие члены общества... но тем не менее оказался бы врагом общества, так как этим самым он нарушил бы социальное равновесие и уничтожил бы драгоценное равенство... Благоразумие властно требут от всех членов общества устранения такого человека, преследования его в качестве общественной язвы...» (2)
В отличие от бабувистов основатели современного социализма шли за экономическим реализмом христианства. С одной стороны, их отличали призывы бороться с меркантилизмом, его язвами, пророками, с другой – ясное понимание, что без частной собственности, частной инициативы никакого производства не будет, что человек, зарывший дарованный ему богом талант в землю, ленив и лукав.
Фурье не сжигает мосты в прошлое, ибо человек, с которым он имеет дело, несёт в себе это прошлое. К примеру, говорит Фурье, на протяжении двух тысячелетий моралисты и философы разглагольствовали о том, что бриллиант – отвратительный камень, а золото – гнусный металл, что хижина, грубая и простая, предпочтительнее дворца. А кто внял их словам? Кто последовал их советам?
Таким образом, идея социализма как реакция на атомизацию общественной жизни ставила во главу угла прежде всего социальную защищённость свободной личности. Всё, с чем связывали и во многом ещё продолжают связывать идею социализма в СССР (то есть полное обобществление средств производства, плановая организация труда, бесклассовое общество), – это нечто вторичное, отражающее определённые положения марксизма о средствах достижения социальной защищённости каждой личности. Мы, к сожалению, до сих пор и в пропаганде, и в большой политике не отделяем марксистское учение о средствах достижения социализма от самой идеи социализма.
В том-то и дело, что с самого начала социалистами было предложено несколько вариантов решения исходной задачи соединения социальной защищённости каждой личности со свободой и (выражаясь современным языком) с научно- техническим прогрессом. Одни социалисты, к их числу можно отнести Сен-Симона и Оуэна, предлагали подчинить саму организацию производства задаче обеспечения коллективной защиты общества, перестроить промышленность на коллективистских началах, построить всё общество по принципу монастыря, где труд, пропитание и спасение души слиты воедино.
Индустриальная система Сен-Симона, обеспечивающая всем членам общества и труд и пропитание, больше напоминает церковь просвящённых, чем общество свободных людей. Идея организации, всеобщей коллективной связности труда в данном случае вытесняет идею свободы. Вопрос об экономических гарантиях свободы сам собой отпадает, ставка делается на сознание, разум, чувство коллективности.
Более сложную модель разрешения конфликта между интересами социальной защиты каждой личности и интересами развития производства конструирует Фурье. Он, в отличие от Оуэна и Сен-Симона, понимает, что полностью подчинить производство коллективному началу невозможно, что нужно отделить проблему производства богатства от проблемы производства как такового, от проблемы коллективности, защищающей каждую личность. Поэтому Фурье в своих фаланстерах, своеобразных кооперативах, и предпринимает попытку подобного отделения.
Производство фаланстеров подчиняется законам рынка, конкуренции, законам предпринимательства. Оплата осуществляется не только по труду, но и в зависимости от вложенного капитала, в зависимости от уровня изобретательности, таланта. Тут законы дифференциации действуют в полную силу; сохраняется священное право собственности, выбора своего образа жизни. И только в сфере быта, благодаря его коллективной организации, полагает Фурье, начинают действовать силы, защищающие человека от одиночества, бедности, убогости.
ПОЯСНЕНИЯ
Историю вопроса важно знать для понимания специфики марксизма как социалистического учения, его отношения к первоучителям. При сравнении социальной и политической доктрины Маркса с учениями основателей социализма становится ясно, что по целому ряду позиций он делает шаг от социалистов к коммунистам.
Это тем более поразительно, что ещё в 1844 году в своих «Экономическо-философских рукописях 1844 года» Маркс обращает внимание на преимущество, развитость социалистических учений по сравнению с коммунистическими уравнительными доктринами Дезами, Кабе, Бабёфа. Но уже в «Манифесте коммунистической партии» 1848 года под влиянием надвигающихся революционных событий он порывает во многом с социалистическим мировоззрением.
Если для социалистов строй социальных гарантий – результат свободы выбора людей, то для Маркса он железная необходимость, исключающая какие-либо альтернативы. Идея диктатуры пролетариата – насильственного ниспровержения существующего строя, апологетика плебейского террора якобинцев – придаёт учению Маркса политическую практичность, но в то же время ведёт к полному и окончательному разрыву с гуманизмом основателей социализма, с христианским гуманизмом.
Вместо свободного духовного выбора, тактики примирения, консенсуса (как мы сказали бы сегодня) Маркс выбирает политическое насилие в качестве основного средства достижения социальной защищённости каждой личности в полном соответствии с мироощущением своей эпохи революционных бурь. Он не верит в совесть. Ей нет места в его учении, его социологии.
Мировоззренческое, политическое кредо Маркса наиболее выпукло выражено в его «Нищете философии». Там он ставит вопрос ребром: или кровавая борьба или небытие. Тем самым отбрасывается многовековая культура социализации человека, идея обуздания в нём злости, зависти, жадности.
Маркса приближает к коммунистам мысль о возможности полного преодоления политических, экономических и бытовых структур гражданского общества. Он призывает «унести в могилу» буржуазную цивилизацию как устаревшую форму жизни (3). Он, как и Энгельс, согласен с бабувистами, что «у пролетариев нет ничего своего, что надо было бы им охранять», что «они должны разрушить всё, что до сих пор охраняло и обеспечивало частную собственность» (4).
Маркс, в отличие от грубых коммунистов, защищает свободу, но... ничего не говорит о конкретных экономических и политических механизмах защиты свободы и достоинства личности в будущем обществе. Он, в отличие от Фурье, не видит, что не может быть более прочной гарантии личных свобод, чем частная собственность.
В конце концов, в общественном идеале Маркса идея свободы уходит на второй план, уступая место так называемому полному, фактическому равенству, коммунистической идее бесклассового общества.
Характерно, что его трактовка коммунизма как полного рая на земле, где все богатства польются полным потоком, содержит в себе намного больше утопизма, чем учение о фаланстерах Фурье.
Маркса сближает с социалистами, особенно с Сен-Симоном, Оуэном, понимание революционизирующей роли индустрии, он делает ставку на промышленный прогресс. Но и здесь выбирает самый простой способ соединения стремления к социальной защищённости каждой личности (у него речь идёт о широчайших трудящихся массах) с желанием и впредь обеспечивать неуклонный технический, промышленный прогресс.
Маркс берёт за основу индустриальную систему Сен-Симона, надеясь, что удастся в конце концов подчинить промышленное производство коллективистскому образу жизни, идеям гуманизма, заменить прежние индивидуалистические и экономические принципы развития производства мировоззренческими, идеей коллективного блага, наиболее полного удовлетворения потребностей всего общества.
Под влиянием гегелевской идеи тотальности (универсальная всеохватывающая абсолютная идея) Маркс делает шаг назад в понимании природы общественной жизни. Шаг назад даже по сравнению с текстами Евангелия. Он отвлекается от качественной специфики разных сфер общественного бытия, не различает того, к чему сам зовёт, то есть не понимает невозможности свести экономические отношения к политическим, моральным.
Призыв Маркса подчинить непосредственный процесс производства идее коллективной защиты личности по сути означает призыв подчинить логику экономики логике морали, добиться максимального единообразия структур и отношений в обществе. Он не оставляет места свободе выбора, принуждая силой неумолимых законов истории к коммунистическому единообразию и коммунистическому равенству.
Рассмотрев предысторию вопроса, можно, на мой взгляд, пролить свет на глубинные, сущностные проблемы нынешней дискуссии о социализме.
ВЫВОДЫ
Во-первых, надо принимать во внимание, что Маркс был всё же больше коммунист, чем социалист, и что, следовательно, в СССР и в других, как их ранее называли, социалистических странах осуществлялся не идеал социализма, а идеал коммунистического равенства. Он насаждался во всех без исключения странах при помощи революционного насилия, по сути был направлен против христианской культуры, завоеваний буржуазной цивилизации.
Не случайно коммунизация общественной жизни в России обернулась левым тоталитаризмом, разрушением всех естественно сложившихся структур жизни. Поэтому политические процессы, происходящие сегодня в Польше, Венгрии, Румынии, Чехословакии, Болгарии, отчасти и в СССР, следует оценивать как кризис коммунистической идеологии, коммунистической тактики достижения счастья, но не как кризис идеалов и целей социализма. Поэтому не случайно отказ от доктрины Маркса сопровождается во многих случаях провозглашением социал-демократической направленности происходящих перемен.
Не подтвердилась сама идея преодоления различия между логикой развития производства и логикой утверждения коллективизма.
Обнаружилось, что задача сглаживания различий в достатке людей, соцстраховские цели должны быть вынесены за границы производства, решаться на уровне государства, муниципалитетов путём перераспределительных механизмов. По этой причине именно нынешние социал- демократические модели организации общественной жизни дают более высокое качество социальной защищённости, чем коммунистические.
Нет и не может быть альтернативы рыночной экономике. Нет и не может быть альтернативы правовому государству. Нет и не может быть альтернативы простым нормам морали, золотым заповедям Библии. Производство должно подчиняться идеологическим или нравственным критериям, оно имеет свои собственные законы и критерии, сориентированные на эффективность, рациональность, прибыль.
.jpg)
Вы знаете Маркса. Вы знаете Маркса? Автор рисунка: В. Лосев
Противоречие между экономической эффективностью и равенством вообще не может быть преодолено полностью. А тем более его нельзя разрешать в рамках производства.
Во-вторых, становится ясно, что социализм как стремление преодолеть антагонизм и противоречия рынка, как духовное противостояние меркантилизму рыночной современной цивилизации жизненен, достоверен, приносит реальные блага только тогда, когда он сосуществует с породившей его общественной противоположностью, сглаживает его негативное влияние на жизнь.
Но в тех случаях, когда предпринимаются попытки придать социалистической интенции (намерению) самостоятельное существование, превратить идею в мир вещей, это намерение, эта идея из источника жизни и свободы превращаются в источник голода и деспотизма.
Идея социализма, помогающая людям жить, преодолевать негативные последствия рыночных механизмов гражданского общества, оторвавшись от своих материальных, экономических корней, плодит нежить. Нельзя требовать от компенсаторных идей, чтобы они завладели всем социальным бытием человека.
Конечно, было бы наивно полагать, что наше нынешнее отрезвление, связанное с сознанием принципиальной невозможности невозможного (с осознанием того, что альтернативой современному гражданскому обществу может быть только тупик, унижение человеческого достоинства, стагнация и распад естественных человеческих связей) само по себе приведёт к отмиранию коммунизма, левого экстремизма: непреодолимы противоречия самого традиционного гражданского общества, отделяющие удачников от неудачников, сильных от слабых, богатых от бедняков.
Непреодолимо также чувство трансцендентности (запредельности, потусторонности), постоянно толкающее человека за границы возможного. В конце концов, непреодолимы мессианистские настроения честолюбивой интеллигенции, избравшей своим поприщем политику, стремящейся использовать в своих эгоистических целях недовольство обиженных судьбой.
Но сейчас, в конце двадцатого века, благодаря нашему опыту, урокам социалистического преобразования общественной жизни в России, здравый смысл значительно укрепил свои позиции в борьбе с утопическими настроениями. Наш опыт убеждает в том, что коммунистическое чудо весьма проблематично.
Из материалов научного
симпозиума «Феномен социализма»
Института глобальных исследований, г. Москва
***
1 – Сен-Симон. Избранные произведения в двух томах, т. 1, М. Л.. 1948, с. 348
2 – Цит. по: «Хрестоматия по научному коммунизму», ч. 1, М., 1966. с. 181
3 – Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 418
4 – Маркс К., Энгельс Ф., Соч., т. 4, с. 434
Ещё в главе «Наука - политика - практика»:
Был ли Маркс социалистом?