Благородное сословие России

«Наши люди без принуждения не сделают»

Пётр Великий настойчиво стремился приохотить дворян к учёбе и государственной службе. Учёба и служба рассматривались им в качестве важнейших обязанностей дворянского сословия. Дворяне не платили налоги, но должны были нести повинности и споспешествовать «общему благу». Пётр действовал с неумолимой последовательностью и не упускал мелочей. Тем, кто не освоил азов грамотности и не знал «геометрии и цыфири», царь запретил жениться, соответствующее повеление не венчать ослушников было дано архиереям.

Периодически Пётр устраивал смотры «недорослям от 10 до 30 лет», не состоявшим на службе. По итогам смотра одних надлежало определить на службу в гвардию, армию, артиллерию, на флот или же в канцелярию, других – направить на учёбу, третьих – переписать и отпустить домой за малолетством до очередного смотра.

Действительная служба начиналась для дворянина в 15 лет и продолжалась до самой смерти, только тяжёлые раны или же неизлечимая болезнь могли освободить от службы, ни о какой отставке не было и речи. Нетчиков дворян, находившихся в нетях, не явившихся вовремя на смотр или не желавших служить, ожидали жестокие и позорные наказания, кнут, каторга, конфискация имущества и даже смерть.

Пётр был убеждён в том, что «наши люди без принуждения не сделают». Его указы против нетчиков относятся к той части державных повелений, о которых Пушкин очень точно сказал: «...жестоки, своенравны и, кажется, писаны кнутом».

За примером далеко ходить не надо. 23 августа 1720 года Пётр I именным указом приказывает недорослям прибыть в Петербург в Военную коллегию. «Преслушникам» грозило жестокое наказание: «Если же не явится, то и с ним поступлено будет как с беглыми солдатами: будут биты кнутом, вырезаны ноздри и сосланы на вечную каторжную работу. То же будет сделано и с укрывателями их, а кто донесёт на них, тому отдано будет движимое и недвижимое их имение».

Однако даже страх наказания не был способен заставить дворянина учиться и служить: многие продолжали уклоняться от исполнения своих сословных обязанностей, даже записывались в подушный оклад (то есть добровольно меняли свою сословную принадлежность), чтобы избежать службы.

За моё Отечество и люди живота своего не жалел и не жалею. Пётр I. Художник П. Деларош

Государь, не зная жалости и сострадания, один за другим издавал бесчеловечные указы, направленные против нетчиков и их укрывателей, но так и не достиг поставленной цели: само обилие однотипных указов говорит об их худом исполнении. Страх перед тяготами и лишениями государевой службы оказался сильнее страха неминуемой расплаты за ослушание воле Петра.

Прошло сто лет. Сменилось четыре-пять дворянских поколений. Смягчились нравы. Два-три поколения выросли непоротыми. Не осталась неизменной и система ценностей: со времени Екатерины II дворяне служили престолу и Отечеству, повинуясь не страху, а чувству чести. «Чему учится дворянство? Независимости, храбрости, благородству (чести вообще)», – писал А. С. Пушкин. Этот нравственный регулятор с некоторых пор действовал более эффективно, чем дубинка Петра. Уже его непосредственные преемники не были столь неумолимы в преследовании нетчиков: постоянно прощали и крайне редко наказывали.

Государство постепенно отказывалось от жестоких мер принуждения дворян к учёбе и службе: уклоняющимся не грозили ни казнь, ни конфискация имущества, а срок обязательной службы с 1736 года был ограничен двадцатью пятью годами. Манифест о вольности дворянства (1762) полностью освободил дворян от обязательной государственной службы. Жалованная грамота дворянству (1785) закрепила и упрочила за ним положение привилегированного сословия, освобождённого от обязанностей службы, уплаты налогов и телесных наказаний, наделённого целым рядом исключительных прав и преимуществ.

Появились дворяне, подобные адресату известной эпиграммы А. Е. Измайлова.

Я месяц в гвардии служил,
А сорок лет в отставке был;
В деревне я учил собак,
Ловил зверей, курил табак,
Наливки пил, секал крестьян,
Жил весело и умер пьян.

(1809)

Впрочем, не они задавали тон и формировали характерный для дворянского сословия стиль жизни и мышления. Не служить было стыдно. Это понимал как владелец нескольких тысяч крепостных крестьян, так и бедный мелкопоместный дворянин. И тот и другой не мыслили свою жизнь без службы: служба стала краеугольным камнем системы ценностей служилого дворянства.

(Храбрый кавалерийский генерал Я. П. Кульнев вошёл в историю со своей знаменитой фразой: «Матушка Россия тем хороша, что всё-таки в каком-нибудь углу её да дерутся». Слова не расходились у генерала с делом: он отказался от брака, когда невеста потребовала от него выйти в отставку, служба для него была дороже любви и семейного счастья. «Повторяю вам, ещё ничто на свете, даже самая любовь, которую к вам питаю, не возможет никогда отвратить меня от сердечных ощущений беспредельной любви к Отечеству... Прощайте, любезная и жестокая очаровательница, будьте здоровы и вспоминайте иногда о верном вашем друге», – писал он в прощальном письме.)

Освободившись от обязательной службы, дворянство обрело корпоративное устройство – уездные и губернские дворянские собрания: дворяне, живущие в своих поместьях, стали осознавать себя в качестве единого сообщества, ревниво следившего за повелением своих членов и их продвижением по Табели о рангах (1722) . «Чины сделались страстью русского народа...» (А. С. Пушкин).

Никто не принуждал дворян к службе, однако никогда не служивший и не имевший никакого чина дворянин не имел права участвовать в выборах дворянством должностных лиц в уездах и губерниях и должен был испытывать постоянное чувство стыда: никто из порядочных людей не стал бы с ним общаться; никто бы не породнился, считая это унизительным для своего достоинства. Во время Пугачёвского бунта многие дворянские семьи бежали из своих охваченных восстанием имений в города, которые они не спешили покинуть даже после казни Пугачёва. Так было положено начало городской дворянской жизни.

Дворяне ещё не очень охотно учились, ибо образование вплоть до начала XIX века не давало существенных преимуществ по службе (регламент Российской академии наук 1747 года предусматривал для профессоров ранг армейских капитанов), но ментальность российских дворян уже изменилась: службой они оправдывали свои многочисленные сословные привилегии. Дворянство осознало само себя в качестве служилого сословия, причём видело свой долг в том, чтобы служить шпагой, а не пером.

Бедный воронежский дворянин Матвей Петров ещё в малолетстве наслушался от «самоочевидцев» рассказов о Петре Великом, свято чтил его память и часто посещал опустевший домик, в котором жил царь во время строительства флота в Воронеже.

Всех своих четырёх сыновей Матвей Петров предназначал для военной службы, заявив жене: «...в заплату за почёт по неоспоримой справедливости и дети наши обязаны будут наряду с другими заплатить за своё почётное звание трудами военными, потоками крови на поле чести и, может быть, утратою которого-нибудь из них жизни: иначе же они были бы чистые тунеядцы, могущие размножением себе подобных на беспрекословной от совести льготе задушить своё Отечество, а не защищать». Четыре брата прослужили в общей сложности почти полтора столетия, повинуясь не страху наказания, а чувству чести; «восприняв 24 боевые кампании, запечатлённые потоками и нашей крови, и истощением всех сил жизни молодой».

Самоотверженная и ревностная служба принесла братьям чины и знаки отличия, но не дала никаких ощутимых материальных выгод: они служили «без приращения карманных богатств» (1812 год: Воспоминания воинов русской армии: Из собр. Отд. письм. источников Гос. Ист. музея. – М.: Мысль, 1991. С. 115, 126). В этом не было ничего из ряда вон выходящего, так как офицерское жалованье было невелико. «Россия никогда не славилась богатством – у нас служили по должности, из чести, из куска хлеба, не более!.. Честь, честь должна быть главною наградою!» (Карамзин Н. М. Записка о древней и новой России... М.: Наука, 1991. – С. 104).

Нетчики эпохи Петра Великого – даже под страхом лишения чести, жизни и имущества – упорно не хотели расставаться с привольной жизнью в своих поместьях и вотчинах и менять её на полную опасностей жизнь воина. Они резонно полагали, что хозяйство придёт в запустение за время их многолетнего отсутствия, и не видели в том для себя никакой пользы. Сменится несколько дворянских поколений, и уже в конце XVIII – начале XIX веков принципиально изменится сам стиль рассуждений.

Яков Петрович Кульнев (1763–1812). Мастерская Джорджа Доу

«Где вы, воронцовские консервы?»

На Бородинском поле храбро сражались начальник сводно-гренаде́рской дивизии граф М. С. Воронцов и командир батальона 1-го егерского полка М. М. Петров. Они олицетворяли собой два различных полюса дворянского сословия (один был сказочно богат, другой – беден), но и тот и другой служили с юных лет и приняли участие в многочисленных войнах, которые вела империя.

Графскому роду Воронцовых принадлежало несколько обширных имений. В одном из них (село Андреевское, Владимирская губерния) был выстроен не только большой трёхэтажный каменный дом с флигелями и многочисленными службами, но и множество теплиц и оранжерей, в них выращивали даже ананасы – крупные и вкусные. В имении была богатая библиотека и крепостной театр: 65 актёров, 13 танцоров да «пляшущие бабы», вероятно, кордебалет. Граф Михаил Семёнович Воронцов – сын посла в Англии, племянник государственного канцлера и знаменитой княгини Екатерины Романовны Да́шковой – был «...всевышней волею Зевеса наследник всех своих родных».

Однако меньше всего граф хотел наслаждаться жизнью в богатом поместье или же десятилетиями жить за границей. И хотя он отличался незаурядной предприимчивостью, которую впоследствии блестяще реализовал во время своего управления Новороссией и Кавказом, – полностью был лишён жажды наживы. (Вспомним пушкинское «полукупец»!)

Молодого графа влекло иное: «Желанием честей размучен, Зовёт, я слышу, славы шум» (Г. Р. Державин). Графу Воронцову не приходила в голову мысль создать компанию по выращиванию и продаже ананасов. (Заметим, что один из его знакомых, небезызвестный В. Н. Каразин, изобретёт и успешно применит на практике оригинальный способ консервации продуктов, на десятилетия опередивший своё время. Воронцовско-каразинский консервированный компот из ананасов завоевал бы европейский рынок и потеснил бы на столе гурманов знаменитый страсбургский пирог. А что... если освоить производство консервов из рябчиков в собственном соку, ведь леса вокруг Андреевского богаты дичью?!)

М. С. Воронцов не помышлял и об организации гастролей крепостного театра в Англии, хотя с заграничными паспортами, мы уверены, не было бы проблем. Немного фантазии, и так легко представить, как воронцовские «пляшущие бабы» потрясают Европу (на столетие раньше дягилевских «Русских сезонов» в Париже). Но ничего этого не будет.

«Мечты поэта – Историк строгий гонит вас!» В действительности всё будет иначе: молодой граф, получивший прекрасное образование в Англии, поступит служить в гвардию, на год с небольшим окунётся в суету столичной жизни, добровольно поедет воевать на далёкий Кавказ и почти полтора десятилетия проведёт в боях и походах, что заметно расстроит его состояние.

Впрочем, уже после окончания наполеоновских войн, в 1820 году, граф Воронцов и князь Меншиков создадут компанию «поспешных дилижансов», ходивших по расписанию между Петербургом и Москвой: время в пути сократится, комфорт возрастёт, но ассортимент редких придорожных трактиров по-прежнему останется весьма скудным.

Трактиров нет. В избе холодной
Высокопарный, но голодный
Для виду прейскурант висит
И тщетный дразнит аппетит.

А. С. Пушкин

Михаил Михайлович Нарышкин (1798–1863). Неизвестный художник начала XIX века

«Звонкий чин»

По указу Петра от 26 февраля 1714 года дворянские недоросли начинали службу и знакомились с ней «с фундамента». Лишь прослужив несколько лет солдатом в одном из гвардейских полков, дворянин мог получить офицерский чин. Разумеется, богатое и знатное дворянство стремилось избежать тяжкой солдатской службы. Так появился обычай записывать дворян ещё в младенческом возрасте в полковые списки: недоросли официально числились в домовом отпуске для обучения наукам, им шли чины, и к моменту начала действительной службы они были уже офицерами.

«Меня производили в чины и выпрашивали мне паспорты до совершенного возраста. Наконец, когда мне минуло 19 лет, я вступил в службу сержантом; и через два месяца, в которые один только раз был в карауле, мне исходатайствовали отпуск на год» (Записки Д. Б. Мертваго. М., 1867. Стб. 38).

Бедные провинциальные дворяне не могли себе это позволить, ибо у них не было ни влиятельных «милостливцев», ни средств для соответствующей мзды за продление домового отпуска. Г. Р. Державин стал Преображенским прапорщиком лишь в двадцать восемь с половиной лет, предварительно прослужив на действительной военной службе десять лет солдатом, капралом и сержантом. Он, по его собственным словам, не имел «протекторов». В царствование Александра I лишь неграмотных дворян (были ещё и такие!) принимали на службу рядовыми.

В массе же своей дворяне начинали служить кадетами, унтер-офицерами или юнкерами и через несколько лет производились в офицеры. Ещё несколько лет им предстояло служить младшими офицерами, практически лишёнными всякой самостоятельности и обязанными беспрекословно выполнять распоряжения вышестоящих начальников. Таков был обыкновенный порядок вещей. Однако время было необыкновенное. Многочисленные войны, которые вела Российская империя в первые полтора десятилетия XIX века, способствовали проявлению активности и инициативы, предоставляли возможности отличиться и вели к быстрому росту в чинах. В эти годы очень многие жили, служили и воевали по русской пословице: «либо в покойники, либо в полковники».

Закончились наполеоновские войны, но ещё целое десятилетие по инерции офицеры относительно быстро продвигались в чинах и нередко в гвардии достигали чина полковника ранее тридцатилетнего возраста. В эти годы, по меткому замечанию генерала Ермолова, гвардия «печатала полковников, как ассигнации». Это был «звонкий чин» – так охарактеризовал его П. Я. Чаадаев, до конца жизни не смирившийся с тем, что не смог его получить.

В стремлении молодых офицеров достичь полковничьего чина и тем самым обрести самостоятельность и простор для реализации своих способностей заключается весьма выразительная примета времени. «В русской службе до́лжно непременно быть 26 лет полковником, если хочешь быть чем-нибудь когда-нибудь», – писал 21 июля 1822 года из Кишинёва Пушкин брату Льву. Декабристы А. Ф. фон дер Бригген, П. И. Пестель и П. А. Катенин стали полковниками в 28 лет, А. 3. Муравьёв и И. Г. Бурцов – в неполные 25 лет, М. М. Нарышкин – в неполные 26 лет, А Н. Муравьёв – в 23 с половиной года.

Армия в мирное время не подвергалась сокращению, в то же время выходили в отставку израненные в боях ветераны, освобождая вакансии. Всё это способствовало тому, что «надежды честолюбия (Д. В. Давыдов) не исчезали и не ослабевали даже после окончания боевых действий. Служба в армии в первой четверти XIX века представляла собой важнейший канал социальной мобильности (статская служба даже отдалённо не могла с ней соперничать); беспрестанно представлялись благоприятные случаи, дающие возможность выдвинуться, поэтому у молодых честолюбцев было широчайшее поле деятельности. Они нетерпеливо жаждали успеха и добивались его.

Дворянин мог получить богатое наследство, выгодно жениться, выиграть в карты большую сумму денег, но в рамках дворянской культуры XVIII столетия успех в жизни ассоциировался, прежде всего, с близостью к государю и с продвижением по службе – с головокружительно быстрым подъёмом по лестнице воинских чинов. Одно было связано с другим: высокий чин открывал доступ к государю, а близость к монарху позволяла быстро сделать карьеру. В это время сам характер близости с царствующей особой не играл роли: молодой офицер, попавший «в случай», награждался щедрее, чем прославленный военачальник. «Вельможа в случае» не только «не как другой, и пил, и ел иначе» за счёт доходов с пожалованных ему огромных имений, но и получал в награду от императрицы высокие воинские чины.

Александр Иванович Кутайсов (1784–1812). Мастерская Дж. Доу

Денис Васильевич Давыдов (1784–1839). Художник Дж. Доу

Сергей Григорьевич Волконский (1788–1865). Художник Дж. Доу

Александр Алексеевич Гучков (1778–1812). Художник Дж. Доу

Михаил Фёдорович Орлов (1788–1842). Художник Г. Ризенер

Александр Николаевич Муравьёв (1792–1863). Неизвестный художник начала XIX века

Александр Фёдорович Бригген (1792–1859). Литография начала XIX века

Артамон Захарович Муравьёв (1794–1846). Неизвестный художник начала XIX века

Никогда не служивший в армии и не принимавший участия в боевых действиях Алексей Разумовский, фаворит императрицы Елизаветы Петровны и её тайный муж, стал генерал-фельдмаршалом. Этот же чин был пожалован Екатериной II его младшему брату Кириллу, который никогда не нюхал пороха, но деятельно помог Екатерине взойти на престол. Звание генерал-адъютанта императрицы щедро жаловалось Екатериной II своим фаворитам – молодым и красивым офицерам Зоричу, Дмитриеву-Мамонову, Ланскому и другим. А прославленный Суворов после успешного штурма Измаила настойчиво домогался этого звания, открывавшего прямой доступ к царице, но так и не вышел в генерал-адъютанты.

Последний фаворит Екатерины II Платон Зубов в 26 лет стал генерал-фельдцейхмейстером (начальником всей армейской и крепостной артиллерии и главнокомандующим Черноморским флотом. Подобных примеров можно привести великое множество В высшей степени характерно, что гоголевский Городничий, начавший, по словам автора, «тяжёлую службу с низших чинов», хотел, благодаря мнимому родству с Хлестаковым, со временем стать именно генералом, а не тайным советником.

Успех в жизни не мыслился им без обретения высокого военного, а не гражданского чина. Статская служба знала карьеры успешные и постепенный подъём «по градусам до высших чинов), но не знала карьер блистательных и не оставляла надежд передать своё имя потомках, оставить след в истории.

Павел I заявил однажды: «У меня лишь тот велик, с кем я разговариваю, и лишь до тех пор, пока я с ним разговариваю». «Я знал, – вспоминал очевидец его царствования, – что всё зависит от каприза, и, следовательно, нет ничего верного. Но сия самая ненадёжность, подвергающая людей ежеминутной перемене, даёт возможность каждому войти на стезю знатности...» (Записки Д. Б. Мертваго. Стб. 102). Образцовая карьера, которая предпочиталась обществом в качестве средства достижения успеха, не могла быть сделана без благоволения государя.

Отечественная война 1812 года привела к существенным изменениям в системе ценностей дворянского общества. «Конечно, мы счастливы, существуя под кротким правлением Государя милосердного, но нынешние обстоятельства, состояние России, выходящее из порядка обыкновенного дел, поставляют и нас в обязанности и в соотношения необыкновенные; не одному уже Государю давать надобно будет людям... отчёт в делах своих, но самому Отечеству» (А. П. Ермолов – П. И. Багратиону. 30 июля 1812 года).

Отныне служба государю уже не отождествлялась со службой Отечеству, хотя и не противопоставлялась одна другой. Подлинный успех – это не только благоволение монарха, но и права на славу как среди современников, так и в отдалённом потомстве. Подлинное величие, истинные заслуги перед Отечеством могли существовать вне зависимости от их официального признания и награждения.

Война выдвинула множество героев, обязанных своей славой личным заслугам, а не влиятельным покровителям и милости царя. Высшая власть оказалась в нелёгком положении: «надобно было, рассматривая достоинство оказанных отличий, соразмерять вознаграждения» (А. П. Ермолов). Соизмерять приходилось не только с достоинством отличий, но и со служебным положением лиц, совершивших подвиг. Исключительный подвиг далеко не всегда увенчивался адекватной его значимости наградой.

Высшие степени орденов могли быть даны лишь тем из отличившихся, кто находился на вершине служебной иерархии и уже имел предыдущие награды, которые жаловались в строгой последовательности от низших к высшим. Устная молва могла существенно скорректировать официальную оценку заслуг, дополняя и компенсируя относительно невысокую награду всероссийской и даже европейской известностью.

Слава Дениса Давыдова, Сеславина, Фигнера значительно превосходила как те сравнительно скромные знаки отличия, которыми они были отмечены, так и их невысокое положение в служебной иерархии. Ф. Н. Глинка чутко уловил эти изменения в системе ценностей и в «Письмах русского офицера» противопоставил героя «Ведомостей» герою Истории и потомства.

Отныне возросшая состязательность была направлена не только на получение чинов и орденов, но и на приобретение популярности у соотечественников. Эта популярность рассматривалась как залог посмертной славы и признательности потомков. Пожалование чина или ордена осталось прерогативой верховной власти, но даже самодержец не мог вместе со знаком отличия даровать известность у современников и дать «патент на бессмертие».

Дворянская культура была обогащена и дополнена сформировавшимся механизмом социального контроля. Общественное мнение стало обращать внимание не только на то, как и кто именно взыскан царской милостью, но и на то, что он сделал для этого, какими путями шёл и какие средства использовал для достижения успеха. Самодержавная власть императора не распространялась на общественное мнение и на грядущую оценку Истории.

Семён Экшут

• Журнал «Социум»
• 1995 год
• №1(44)

Ещё в главе «Семья - дом - отечество»:

Земля и дети

Непустеющий дом

Благородное сословие России