«Авось» как движущая сила истории. К философии случая
За истекшее с 1985-го время изменился наш социум: то, что оставалось неизменным десятилетиями, нередко рушилось в течение дней.
Все мы – независимо от своего отношения к происходящему – пережили несколько сдвигов в жизни общества. На наших глазах неоднократно происходил выбор исторической альтернативы. Скорость протекания социальных процессов стала ощутимо превышать скорость их осмысления.
На политической сцене мелькает множество лиц, вспыхивают новые имена, чтобы скоро исчезнуть. Внезапность происходящего поражает самую буйную фантазию и превосходит её своей неожиданностью. Калейдоскоп фигур, событий, обстоятельств убеждает в одном: всё это не может быть описано с позиций строгой обусловленности, ибо постоянно обнаруживается ведущая роль случая. Именно он неоднократно предоставлял возможность для экономического, политического или нравственного выбора. И не только сегодня.
Обратимся же к истории.
Торжество открытия памятника Петру I
О, мощный властелин судьбы! Не так ли ты над самой бездной, На высоте, уздой железной Россию поднял на дыбы?
ВСЁ ИЛИ НИЧЕГО
Декабристы – историческая случайность, обросшая литературой», – заметил В. О. Ключевский. Советское же декабристоведение видело в его словах лишь «высокомерную трактовку» декабризма, признак кризиса дворянско-буржуазной историографии.
Однако в этой парадоксальной мысли есть рациональное зерно: если не подходить к 14 декабря с заранее подготовленной схемой, то следует признать, что и на протяжении всего периода междуцарствия, и в самый день восстания имелось множество случайностей, повлиявших на «индивидуальную физиономию событий» (Г. В. Плеханов). Это было очевидно для участников событий, понимавших, что восставшие имели шанс одержать победу.
Император Николай I в разговоре с принцем Евгением Вюртембергским выразился с исключительной прямотой: «Что непонятного во всём этом, Евгений, так это, что нас обоих тут не пристрелили». В своих воспоминаниях принц, говоря о причинах поражения восстания, признаётся: «И всё-таки мы должны сознаться, что возможность полного ниспровержения существующего порядка, при данных совершенно исключительных обстоятельствах, зависела от счастливой случайности».
Для большинства же последующих исследователей декабрьские события приобрели значение исторического факта, который они рассматривали как нечто единственно возможное и достойное изучения.
Весёлая царица была Елисавет: поёт и веселится, порядка только нет
Французские энциклопедисты XVIII века не только были провозвестниками революции социальной, но и произвели настоящую революцию в умах, утвердив в стиле мышления эпохи идею о коренном значении случайности в истории: несколько поколений «с томленьем упованья» станут ждать счастливой случайности для того, чтобы попробовать резко изменить свою судьбу; будут верить в то, что такая случайность обязательно объявится. Молниеносное превращение Наполеона Бонапарта из лейтенанта артиллерии в императора французов станет питать ценностные ориентации такого рода.
Подобные воззрения нашли сочувственный отклик в России. «Наполеон приучил людей к исполинским явлениям, к решительным и всеразрушающим последствиям. «Всё или ничего» – вот девиз настоящего. Умеренность – не нашего поля ягода» (1). Многие честолюбивые молодые люди в начале XIX века мечтали о своём Тулоне или Аркольском мосте. Подобно князю Андрею каждый из них грезил о счастливом случае, «который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе!»
Царь Александр I. В нём были слабы нервы, но был он джентльмен.
Когда на нас в азарте
Стотысячную рать
Надвинул Бонапарте,
Он начал отступать.
Каждый, кто стремился к максимальной самореализации, жил с постоянным предчувствием счастливой случайности: был готов к испытаниям, рассчитывал их преодолеть и получить вожделенную награду. Декабрист А. А. Бестужев-Марлинский вспоминал:
И случай, преклоняя темя,
Держал мне золотое стремя,
И, гордо бросив повода,
Я поскакал – туда, туда!
В могуществе случая убеждала не только судьба Наполеона, но и российская действительность: с одной стороны, сам ход истории от Петра Великого до Александра I, ознаменовавшийся многочисленными дворцовыми переворотами; с другой – судьбы фаворитов Елизаветы Петровны и Екатерины II, попавших, как тогда говорили, «в случай» и ставших богатыми вельможами.
Если последнее обстоятельство интересовало в основном «баб обоего пола» и давало пищу для сплетен, то о роли случайности в российской истории мучительно размышляли Карамзин, Пушкин, декабристы. Они обращали внимание на то, что важнейшие события последних ста лет часто бывали неожиданными и непредсказуемыми, «сбивая с панталыку всякую человеческую мудрость» (П. А. Вяземский).
В то время очень сильно расцвёл России цвет, Земля была обильна, порядка ж нет как нет
По справедливому замечанию Ю. М. Лотмана, «русская государственность XVIII века изначально была построена на ряде непримиримых противоречий, чреватых катастрофами... Сложившаяся тупиковая ситуация имела ещё одну характерную черту: каждое новое правительство после Петра и до Февральской революции не продолжало начинания предшествующего, а отвергало их... то же отсутствие преемственности типично и для истории революционного движения: каждый раз отталкивание сильнее, чем преемственность. Таким образом, политическая история строится как цепь взрывов» (2).
Понятно, что размышления о роли случая в истории страны и в человеческой судьбе стали характерной чертой не только стиля мышления, но и стиля жизни первой четверти XIX века: случая не только ждали, к нему готовились. Решая философские, политические, нравственные или житейские проблемы, наиболее проницательные люди постоянно помнили об «инкогнито Провидения» – так называл случай почитатель просветительской философии Д. Н. Блудов.
РУССКИЙ ПАРОЛЬ
То мироощущение было присуще не только людям высокообразованным. Оно проявлялось как в высших формах культуры и интеллектуальной деятельности, так и в обыденном сознании, для которого было в высшей степени характерно уповать на «авось», что нашло отражение в пословицах и поговорках: «Русак на авось и взрос», «Ждём, подождём, авось и мы своё найдём» (Даль). В 1798 году князь И. М. Долгоруков опубликовал большое стихотворение «Авось» – сатиру на русский национальный характер, – в котором есть такие строки:
Авось велико, право, дело!
Он всех затеев наших руль;
Лови успех, чтоб всё кипело,
Коль в мире быть не хочешь
нуль:
У всех такие ныне мысли.
Николай I (Палкин).
Он молвил: «Мне вас жалко, вы сгините вконец; Но у меня есть палка, и я вам всем отец!..»
А в 1811 году, накануне решающей схватки с Наполеоном, князь П. А. Вяземский написал стихотворение «Сравнение Петербурга с Москвой», заключительные строки которого метили в Александра I, обвиняя его в бездеятельности: «У вас «авось» России ось крути́т, верти́т, а кучер спит».
Надежды на «русский авось» – характерная черта самых драматических моментов борьбы с Наполеоном. Недаром Пушкин считал это слово русским национальным паролем и одновременно отличительным признаком времени, именно в этом контексте и упомянув его в дошедших до нас строках X главы «Евгения Онегина». Напомним, что работа над этой главой велась болдинской осенью (1830 года).
Волею обстоятельств вынужденный надолго задержаться в деревне, Пушкин размышлял и о роли случая, названного им «Богом изобретателем» (само выражение «русский авось» впервые употреблено им в «Сказке о попе и работнике его Балде», которую он написал тогда же). В критическом разборе II тома «Истории русского народа» Н. А. Полевого Пушкин скажет и о непреложимости к российской истории формул, выведенных на основе изучения истории Запада, ибо они не учитывают роль случая и проповедуют фатализм.
«Не говорите: Иначе нельзя было быть. Коли было бы это правда, то историк был бы астроном, и события жизни человечества были бы предсказаны в календарях, как и затмения солнечные. Но Провидение не алгебра. Ум человеческий, по простонародному выражению, не пророк, а угадчик, он видит общий ход вещей и может выводить из оного глубокие предположения, часто оправданные временем, но невозможно ему предвидеть случая – мощного, мгновенного орудия Провидения».
Тогда же, вспоминая недавнее прошлое, уже успевшее стать историей, Пушкин напишет заметку о том, как был создан «Граф Нулин»: «Эта поэма родилась из желания пародировать историю: если бы не пикантная случайность, то и мир, и история мира были бы не те». Пушкина поразило, что «Граф Нулин» был написан им 13 и 14 декабря 1825 года. «Бывают странные сближения», – так завершает он свои воспоминания.
Ходить бывает склизко
По камешкам иным.
Итак, о том, что близко,
Мы лучше умолчим.
Стихи А. К. Толстого
СЛУЧАЙ УДОБЕН...
А 12 декабря того же года его лицейский друг и член тайного общества И. И. Пущин с оказией отправил письмо, в котором были такие строки: «Когда вы получите сие письмо, все будет решено. Мы всякий день вместе у Трубецкого и много работаем. Нас здесь 60 членов. Мы уверены в 1000 солдатах... Случай удобен; ежели мы ничего не предпримем, то заслуживаем во всей силе имя подлецов».
Во время следствия Пущин ответил кратко: «Я был такого мнения, что до́лжно действовать». Так в свободном нравственном выборе члена тайного общества сплелись воедино стремление предельно сократить степень риска, упование на случай, желание его максимально использовать – и чувство личной моральной ответственности за свой выбор перед Историей.
Предшествовавшие события убеждали членов тайного общества и их современников во всемогуществе случая. 1 сентября 1825 года, сопровождаемый мрачными предчувствиями и зловещими предзнаменованиями, столицу покинул Александр I. Его путь лежал в Таганрог, где менее чем через три месяца царь был настигнут смертью. После отъезда государя почти вся власть над империей сосредоточилась в руках Аракчеева.
Казалось, что влияние временщика на царя неодолимо, а власть над страной незыблема. Никто не мог предвидеть случая. 10 сентября 1825 года любовница и домоправительница Аракчеева Настасья Минкина была убита в имении Грузино Новгородской губернии: дворо́вые не выдержали её чудовищных издевательств. Граф бросил всё и уехал из столицы исполненный мести. Первое должностное лицо в государстве неожиданно для всех самоустранилось от власти, приведя современников в состояние замешательства.
Как сам уход Аракчеева от дел государственного управления, так и причина, породившая ослабление власти, произвели на всех чрезвычайно сильное впечатление. «Решительный поступок одной молодой девки производит такую важную перемену в судьбе 50 миллионов», – сказал в эти дни Александр Бестужев Г. С. Батенькову. Искушение последовать этому примеру и одним махом изменить весь государственный быт России было очень сильным. Выступление членов тайного общества и должно было, по его мнению, переломить ход истории: «Есть человек 20 удалых голов, которые на все готовы. Они нанесут удар – увлекут солдат – и Россия преобразится по-русски».
В тот же самый день произошло ещё одно событие, породившее «особенную ажитацию в умах». Подпоручик Семёновского полка, член Северного общества К. П. Чернов вызвал на поединок флигель-адъютанта В. Д. Новосильцева, уклонившегося от женитьбы на его сестре (мать Новосильцева противилась браку, посчитав его явным мезальянсом). Оба участника дуэли получили смертельные ранения, агония Чернова продолжалась две недели. Его похороны на Смоленском кладбище были организованы руководителями тайного общества и стали публичной демонстрацией общественного протеста.
Чтобы в полной мере оценить значение этого события, надо вспомнить, что последние годы царствования Александра I были, по словам историка Н. К. Шильдера, «продолжительным затмением». «Нет ничего скучнее теперешнего Петербурга. Вообрази, даже простых шалунов нет! – Квартальных некому бить! Мертво и холодно...» – писал А. А. Дельвиг 28 сентября 1824 года. Пройдёт год – похороны Чернова потрясут современников необычностью и многолюдством.
«Они были в каком-то новом, небывалом духе общественности. Более 200 карет провожало: по этому суди о числе провожающих пешком...» (В. И. Штейнгейль – М. Н. Загоскину, 10 октября 1825 года). Казалось, столица проснулась после дремоты: мелькнул луч надежды и вызвал прилив душевных сил. Всех, кто «жил и мыслил», он заставил задуматься об общечеловеческих нравственных ценностях и их преобладающем значении над сословными предрассудками. Так, за несколько недель до восстания на Сенатской площади, гласно заявило о себе общественное мнение.
«Стечение людей было многочисленное. А. Бестужев, указывая на сие... вообще представлял в виде демократического торжества», – вспоминал Г. С. Батеньков. Заметим, что ни секунданты (Рылеев – один из них), ни участники похорон Чернова не были подвергнуты никаким репрессиям.
В наэлектризованной атмосфере Петербурга мысль об изменении векового уклада с помощью революционного порыва имела много шансов сплотить вокруг себя людей энергичных. Соблазн решить сложный комплекс разноплановых проблем силой оружия усилился. Осуществление этой возможности воспринималось как нечто реальное.
Казалось, революционный энтузиазм способен компенсировать недостаток сил и организации тайного общества, непрояснённость программных вопросов. Воодушевление сменило напряжённые искания и скепсис предшествующих лет. Победа виделась довольно близкой. Обсуждался даже состав будущего правительства. Ждали только случая. И он представился.
Семён Экштут
Авторский дайджес
***
1 – «Остафьвский архив князей Вяземских». Т. 2. СПб., 1899, С 50.
2 – Ю. М. Лотман. Механизм Смуты (к типологии русской истории культуры). – «Проблемы русской литературы и культуры». Helsinki, 1992, С. 18-19 («Slavica Helsingiensia», (вып.) 11 studia Russica Helsingiensia et Fartuensia III.
Ещё в главе «Просвещение - личность - общество»:
Мы свободные граждане нашей мечты
«Авось» как движущая сила истории. К философии случая