Аксиомы власти

Исторический опыт человечества показывает, что авторитет положительного права и создающей его власти покоится не только на общественном сговоре, не только на полномочии законодателя, не только на внушительном воздействии приказа и угрозы, но прежде всего и глубже всего на духовной правоте или, что то же, на содержательной верности издаваемых повелений и норм. Именно эта духовная верность творимого права является всегда лучшим залогом того, что авторитет права и власти будет действительно признан правосознанием народа и что их политическая прочность соединится с жизненной продуктивностью.

В отличие от всякой физической силы государственная власть есть волевая сила. Это означает, что способ её действия есть по самой природе своей внутренний, психический и притом духовный. Физическая сила, то есть способность к вещественно-телесному воздействию человека на человека, необходима государственной власти, но она отнюдь не составляет основного способа действовать, присущего государству.

Мало того, государственный строй тем совершеннее, чем менее он обращается к физической силе, и именно тот строй, который тяготеет к исключительному господству физической силы, подрывает себя и готовит себе разложение. Меч отнюдь не выражает сущность государственной власти – она есть лишь крайнее и болезненное средство – он составляет последнее слово и слабейшую из её опор. Бывают положения и периоды, когда власть без меча есть негодная и гибельная власть, но это периоды исключительные и ненормальные.

Подзор

Власть есть сила воли. Эта сила измеряется не только интенсивностью и активностью внутреннего волевого напряжения, осуществляемого властителем, но и авторитетною непреклонностью его внешних проявлений. Назначение власти в том, чтобы создавать в душах людей настроение определённости, завершённости, импульсивности и исполнительности. Властвующий должен не только хотеть и решать, но и других систематически приводить к согласному хотению и решению.

Властвовать – значит как бы налагать свою волю на волю других, однако с тем, чтобы это наложение добровольно принималось теми, кто подчиняется. Властвование есть тонкий художественно слагающийся процесс общения более могучей воли с более слабой волей.

Этот процесс создаёт незримую и невесомую атмосферу тяготения периферии к центру, многих разрозненных воль к единой, организованной, ведущей воле. Создание такой атмосферы есть дело особого искусства, требующего не только интенсивности волевого бытия, но и душевно-духовной прозорливости, подлинного восприятия бессознательной жизни других и умения её воспитывать.

К этому присоединяется правовой характер государственной власти. Он обозначает, что воля государства, как разновидность человеческой воли, не беспредметна и не развязана, но предметно связана этическим содержанием. Этим определяется духовное, а не просто социально-психическое бытие государства. Выделенная в процесс социальной дифференциации и политически организованная воля народа сохраняет свою духовную природу, свою объективную цель, свои принципы и свои мерила.

Государственная власть соблюдает свою истинную духовную природу только тогда, если она остаётся верна своей цели, своим путям и средствам. Она получает своё священное значение только из этой последней, духовной, нравственной и религиозной глубины. Политика имеет свои необходимые пути и формы, и людям никогда ещё не удавалось нарушать и попирать их безнаказанно.

Надзор

Первая аксиома власти гласит, что государственная власть не может принадлежать никому, помимо правового полномочия.

Это явствует из того, что законодатель естественной правоты должен обладать особою предметной и духовной компетентностью: только духовно зрячий человек имеет основание и право принять на себя властное руководство общественной жизнью. В порядке политической целесообразности этого требует принцип организации, покоящейся на разделении функций, на их распределении, на общественном соглашении и признании.

Мало того, правосознание требует, чтобы сама власть воспринималась не как сила, порождающая право, но как полномочие, имеющее жизненное влияние (силу) только в меру своей правоты. Право родится не от силы, но исключительно от права и в конечном счёте всегда естественного права.

Власть, совсем лишённая правовой санкции, есть юридически индифферентное явление: она не имеет правового измерения. Получить правовую санкцию она должна и от конституционного закона, и от признающего правосознания.

Власть, лишённая законной санкции, возникает в катастрофических случаях дезорганизации или переворота. И тогда её задача и её спасение в том, чтобы опереться на санкцию правосознания (своего и народного), которое одно только и компетентно создать новую конституционную форму и тем восполнить недостающую формальную санкцию. Если же это ей не удастся и новая форма не будет создана, то неизбежное разложение, проистекающее из непризнания власти и углубления дезорганизации, увлечёт за собою и дефективную власть, и само государство.

Власть, лишённая признания и уважения, обнаруживается в тех случаях, когда исторически сложившийся режим изживается и переживает себя, так что правосознание властвующих кругов отстаёт от роста народных потребностей и общественного правосознания. Задача и спасение такой власти состоят в том, чтобы, опираясь на имеющуюся формальную санкцию закона, обновить своё политическое воленаправление и тем заслужить санкцию правосознания. Если же это ей не удаётся и правосознание народа не примет её, то её настигнет переворот со всеми опасностями первого исхода.

Вторая аксиома власти утверждает, что государственная власть в пределах каждого политического союза должна быть едина.

Это явствует из того, что естественное право выражает необходимую форму самого духа и что поэтому оно само едино, как едины Дух и едина его правота. В порядке политической целесообразности этого требует принцип государственного единения, связующего множество людей именно их отношением к общему и единому источнику положительного права.

Единство государственной власти следует понимать, конечно, не в смысле единства «органа» или нераспределимости функций и компетенций, но в смысле единого организованного воленаправления, выражающегося в единстве обретаемого и осуществляемого права. В пределах одного союза в один и тот же момент одно и то же не может быть сразу «правом» и «неправом». Положительное право, по самому смыслу своему, недвусмысленно и едино. Это единство его есть проявление присутствующей в нём и освящающей его естественной правоты.

Уряд

Правосознание по самому существу своему не может признать одинаково «правовыми» две исключающие друг друга нормы или два исключающие друг друга веления. И точно так же оно не может признать одинаково «государственными» две исключающие друг друга или стоящие в противоборстве власти. В каждом политическом союзе государственная власть, несмотря на все свои разветвления, по самому существу своему единственна. Наличность же двух государственных властей свидетельствует о наличности двух политических союзов.

Третья аксиома власти утверждает, что государственная власть всегда должна осуществляться лучшими людьми, удовлетворяющими этическому и политическому цензу.

Это определяется высотой, сложностью и ответственностью самого задания, разрешение которого предполагает в человеке художника естественной правоты. В порядке политической целесообразности этого требует принцип авторитета власти и принцип добровольного признания её со стороны правосознания подчинённых. Власть, лишённая авторитета, хуже, чем явное безвластие. Народ, принципиально отвергающий правление лучших или не умеющий его организовать и поддерживать, есть чернь, и демагоги суть его достойные вожди.

Люди становятся чернью тогда, когда они берутся за государственное дело, движимые не политическим правосознанием, но частною корыстью. Но именно поэтому они не ищут лучших людей и не хотят передавать им власть. К черни может принадлежать всякий: и богатый, и бедный, и тёмный человек, и интеллигент. Чернь отличается корыстной волей и убогим правосознанием, а в революционные эпохи сверх того и политической притязательностью. Государственная власть есть для неё лишь удобное средство, служащее для достижения личных или классовых целей.

Чернь не понимает ни назначения государства, ни его путей и средств, она не знает общего интереса и не чувствует солидарности, именно поэтому она не способна к организации и дисциплине и легко распыляется при первом же энергичном сопротивлении государственно-организованных сил. Она совершенно лишена сознания государственного единства и воли к политическому единению, и потому, предоставленная себе, она быстро распадается на враждебные станы и шайки и начинает бесконечную гражданскую войну. Право есть для неё вопрос силы, ловкости и удачи, и потому, видя силу на своей стороне, она обнаруживает дерзость и быстро становится наглою, а растерявшись, трепещет и пресмыкается.

Чернь ненавидит государственную власть, пока эта власть не в её руках, и, ненавистничая, покоряется из страха, и, покоряясь, ждёт и требует от неё подачек. Но, посадив свою власть, она не умеет дать ей ни уважения, ни доверия, ни поддержки, она начинает подозревать и её, проникается ненавистью и к ней и тем расшатывает и губит своё собственное противополитическое порождение. А если ей всё-таки удаётся создать некоторое подобие режима, то этот режим осуществляет под видом демократии, торжество жадности над общим благом, равенства над духом, лжи над доказательством и насилия над правом. Этот режим зиждется на лести и подкупе и осуществляет власть демагогов.

В ряду корыстных честолюбцев, стремящихся к власти во что бы то ни стало, демагог занимает низшее место, ибо он выбирает путь наиболее пагубный для народного правосознания. Он обращается к черни, ищет у неё успеха и получает власть из её рук. Для того чтобы добиться этой «инвеституры», он пользуется всеми путями, не останавливаясь и перед такими, которые разрушают самое государство; он взывает к слепой, противогосударственной корысти, столь легко поглощающей тёмную душу, и, разжигая её до состояния страсти, говорит ей слова лести и подкупа. Он обращается к худшему, что есть в человеке, и это худшее полагает в основу политики и власти, он низводит государственное дело на уровень черни и её понимания и на этом строит свой успех. Поэтому он есть худший враг народного правосознания и государственности.

Улёт

Демагог затемняет сознание массы, бросая ей в виде готовых популярных лозунгов соблазнительные для неё противогосударственные идеи; он развращает её чувство, питая в ней аффекты ненависти и жадности; он совращает её волю, наводя её на противополитические и порочные цели. Демагог осуществляет систему угождения тёмной массе, он мобилизует чернь там, где она уже имелась, и создаёт её там, где её ещё не было.

И в этом угождении он, естественно, восхваляет чернь, изображая её суверенным народом, и славит её низкие вожделения и деяния, изображая их мнимую высоту и доблесть. Этим он воспитывает в душах политическую продажность: он внушает черни, будто государственная власть есть её товар, который она может выгодно продать, и затем назначает цену этому товару в виде политических обещаний и посулов. Демагог ищет купить государственную власть так, как если бы эта власть действительно принадлежала тёмной толпе.

И, подкупая её противогосударственными, неосуществимыми и нелепыми посулами, он осуществляет худший, ибо наиболее утончённый и развращающий, вид политической коррупции. И в то же время он творит политический обман, ибо нелепое обещание заведомо безнадёжно, а осуществление противогосударственного посула, если бы оно было предпринято, погубило бы и посулившего демагога, и полуразрушенный уже политический союз. И так, нагромождая обмен на подкуп, демагоги осуществляют распродажу с молотка государственной власти.

Четвёртая аксиома власти утверждает, что политическая программа может включать в себя только такие меры, которые преследуют общий интерес.

Это явствует из того, что государственная власть имеет призвание утверждать естественное право, а естественное право совпадает именно с общим духовным интересом народа и гражданина. В порядке политической целесообразности это определяется тем, что только служение общему интересу превращает государственную власть в действительный, авторитетный центр политического единения.

Догляд

Поставление себя лицом к лицу с этой глубиной правосознания и с общим государственным интересом составляет основную задачу всякой честной политической партии.

Партия есть не шайка, не банда, не клика и не котерия именно постольку, поскольку она стремится создать государственную власть, а не просто захватить власть в государстве. Но воля к государственной власти есть тем самым воля к государственной цели, которая не включает в себя никакого частного, личного или классового интереса как такового. Поэтому политическая партия не может быть классовой по своей программе: она должна быть непременно всеклассовой и притом сверхклассовой.

Ибо государственная власть есть нечто единое для всех и общее всем. И поэтому программа, намечающая её желанную и грядущую линию поведения, может содержать указания только на общие интересы. Партия, лишённая государственной программы, поддерживающая один классовый интерес, есть противогосударственная партия, она политически недееспособна. Если она захватит власть, то она поведёт нелепую и гибельную политику и погубит государство раньше, чем сила вещей заставит её наскоро придумать политические добавления к её противополитической программе.

Зрелое правосознание есть единственная сила, которая может обеспечить государственность партийных программ. При наличности такого правосознания партия от партии отличается не по тому, чей интерес отстаивает каждая из них (ибо все отстаивают один и тот же интерес государственный), но по тому, как они понимают этот единый и общий всем интерес. Тогда борьба партий уже не конкурс классовых претензий, но спор политических пониманий.

В результате этого партия может и должна быть своего рода политическим чистилищем: она очищает волю своих членов от противогосударственного своекорыстия, отрывая их близорукий взгляд от непосредственных эгоистических задач и заставляя их отыскивать духовные задания родины и государства. Взаимное признание партий и классов совершается не в порядке взаимного давления, угроз или насилия, но в порядке взаимного государственного оправдания или приятия. Политика теряет характер скрытой гражданской войны и приобретает свою истинную высоту.

Тогда единство государственной цели не возникает в результате борьбы за власть в виде компромисса или равнодействующей, но созревает в преддверии этой борьбы. Борьба за власть предполагает уже единство воленаправления у граждан и у партий. Только при этом условии политическая борьба не разъединяет народ, а объединяет его. Спор различных пониманий при наличии общей цели обеспечивает и достоинство предмета, и творческое сотрудничество разномыслящих. И политика становится уже не крикливым торжищем, но исканием солидарности и школою естественной правоты.

Однако нормальное восхождение к власти предполагает не только государственность программы, но и её осуществимость. Поэтому пятая аксиома власти утверждает, что программа власти может включать в себя только осуществимые меры и реформы.

Наряд

В порядке политической целесообразности это определяется тем, что химерические и утопические затеи не только подрывают в народе доверие к власти, веру в политическую организацию вообще и волю к государственному строительству, но просто разлагают и губят государство.

Каковы бы ни были последние причины неосуществимости реформы, будь то естественные причины, технические или хозяйственные, в глазах государственного деятеля они получают политический характер... Нарушение этой аксиомы порождает болезненное явление «политического максимализма» и ведёт государство к разложению.

Именно принцип осуществимости заставляет партии иметь две программы: масимальную и минимальную, причём программа-максимум, строго говоря, не есть программа, она описывает некую идеальную цель.

В общественном и политическом развитии есть своя необходимая последовательность, которой нельзя пренебрегать безнаказанно. И если партии начинают пренебрегать ею, то они вступают на путь злосчастных нелепостей и губят государство.

Политический индифферентизм и упадок правосознания – зрелый плод этой тактики. Политическое движение превращается в состязание сильных и ловких правонарушителей друг с другом, в своего рода торжество «кулачного права», в гражданскую войну. Люди ищут улучшения жизни на пути краж, поджогов, погромов, вооружённых нападений, взаимных убийств и классового террора. Слепота усиливает беспомощность и ненависть, а ненависть и жадность не позволяют душе одуматься и прозреть. И только утомление и общее расстройство жизни может остановить этот процесс слепого самоистребления.

Наконец, шестая аксиома власти утверждает, что государственная власть принципиально связана с распределяющей справедливостью, но что она имеет право и обязанность отступать от неё тогда и только тогда, когда этого требует поддержание национально-духовного государственного бытия народа.

Водворение справедливости в общественной жизни людей есть несомненно одна из основных задач государственной власти, это вытекает уже из самой природы права и государства. Однако реальные условия государственного существования бывают таковы, что поставление этой задачи выше всех остальных может привести государство к гибели и разложению. Это означает, что в составе духовно верных и справедливых реформ могут оказаться такие, которые придётся признать политически неосуществимыми.

Однако на самом деле социальная справедливость совсем не сводится к формальному уравнению граждан. Она состоит в беспристрастном, предметном учёте, признании и ограждении каждого индивидуального духовного субъекта во всех его существенных свойствах и основательных притязаниях. Это значит, что сущность её не в слепоте к человеческим различиям, но в признании их и в приспособлении к ним.

Нельзя вводить во имя справедливости такой государственный строй, который погубит само государство или разложит и погасит духовную жизнь народа, ибо справедливость служит духу, а не дух справедливости.

Чувство собственного достоинства есть необходимое и подлинное проявление духовной жизни, оно есть знак того духовного самоутверждения, без которого немыслимы ни борьба за право, ни политическое самоуправление, ни национальная независимость. Гражданин, лишённый этого чувства, политически недееспособен, не движимый им, обречён на тяжкие исторические унижения.

Чувство собственного духовного достоинства и проистекающее из него уважение к себе необходимо и отдельному гражданину, и народу в целом, и государственной власти, и армии. Оно необходимо и в частной, и в политической, и в международной жизни. Чувство собственного духовного достоинства, необходимое индивидуальному гражданину, определяет собой и духовный уровень народа в целом. Духовная культура каждого народа в своём развитии и в своём содержании зависит от того, свойственна его согражданам черта уважения к себе или не свойственна.

Ещё существеннее, ещё глубже необходимо чувство собственного достоинства для всякой государственной власти. В самой идее «государства» и в самой идее «власти» заложено начало духовного достоинства, ибо достоинство государства определяется его целью, а достоинство власти устанавливается её призванием и её общественным рангом.

Из книги «О сущности правосознания». Мюнхен, 1956 г. Автор фото: А. Карзанов

Самоутверждение государственной власти не совпадает с духовным самоутверждением отдельных представителей её, ибо индивидуумы сменяют друг друга и уходят в могилу, а государственная власть соблюдает своё единство и непрерывность. Поэтому её самоутверждение должно принять форму зрелой и прочной традиции, укоренившейся в правосознании множества индивидуумов.

Понятно, что и армия, как сосредоточенное воплощение государственной силы, должна положить чувство собственного достоинства в самую основу своей жизни. Армия, как элемент государственного бытия, есть организованное множество людей, систематически воспитывающих себя к победе и ради неё к смерти и к убиению во имя государственной цели. Именно этим определяется её достоинство и её трагическая природа. Армия может существовать только в ту меру, в какую её одушевляет государственно-патриотическое правосознание.

Поэтому служение в армии должно быть проникнуто живым вдохновением государственности. Воин есть гражданин, принявший на себя сосредоточенное бремя гражданского звания и бытия, ибо он является живым воплощением государственной силы, живым орудием государственной воли, органом, связавшим своё дело с вопросом о личной жизни и смерти. Но живое орудие не оторвано от своей цели, напротив, цель его незримо присутствует в нём и движет его. Отсюда то высокое достоинство и та высокая ответственность, которые необходимо сопряжены с воинским званием.

Армия невозможна вне идеи достоинства и чувства чести. Достоинство и его живое восприятие в себе составляют самую сущность солдата. Гражданин, утверждая в себе воина, утверждает духовную правоту своего государства и священное значение своей родины, и обратно: только приемля родину любовью, а государственность волею, он может воспринять своё истинное достоинство и утвердить его в жизни.

Воин, оторвавшийся от государственной цели, становится авантюристом, солдат, лишённый патриотизма, уподобляется безвольному орудию казни или профессиональному убийце. Достоинство армии определяется достоинством духа и духовной культуры. Воинское звание есть духовное звание, и дело воина есть подвиг в духе и во имя духа. Армия, движимая чувством чести, есть реальная опора родины и гарантия её государственного бытия. Армия, утратившая чувство чести, есть сброд насильников, мародёров и убийц.

Итак, духовное достоинство есть корень всякой истинной силы и политического здоровья.

Иван Ильин. Статья иллюстрирована рисунками Кукрыниксов

• Журнал «Социум»
• 1993 год
• №26-27

Ещё в главе «Просвещение — право — власть»:

Карамзин и начало русского просвещения

Аксиомы власти