А в душе – ну такой союз!
Любезный читатель!
Сегодня в заключительной рубрике этого номера журнала мы решили отрекомендовать Вашему благосклонному вниманию ранее не публиковавшиеся (в большинстве своём) стихи поэта Дмитрия Филатова.
Не стремясь, в отличие от многих других журналов, к редакционному предвосхищению Ваших оценок поэта, советуем Вам, по погружении в Филатова, обозначить своё собственное отношение к нему. Для этого нужно прежде всего заполнить пропуски в предлагаемой ниже авторской преамбуле. А затем – прислушаться к своей душе, ибо стихи, в конечном счёте, для неё и пишутся.
Дмитрия Филатова можно смело назвать продолжателем поэзии_________________ ов. Филатову, как и_________________ им, присуща_________________ ая,_________________ ая манера мышления. Блестяще владея _________________ ными ходами, поэт создаёт _________________ ый, _________________ нный мир среднего обывателя, чьё сознание отравлено штампами массовой культуры. Вместе с тем стихи Филатова это не просто_________________ не стихи. Сквозь_________________и____________________ проступает боль за человека, чувствуется, что автора ранит пошлость обыденного существования. И поэтому о нём можно сказать словами великого: ”_______!”
* * *
Из глубины веков
иду по дням получки
в текучке и толкучке
Парада Дураков,
несу белиберду
над головами ближних,
за пазухой булыжник,
а в животе – еду.
Иду. Во мне идут
сраженья и собратья,
дожди, мероприятья,
товарищеский суд,
трава на корм скоту,
проценты, дни недели –
идём к великой цели
заполнить пустоту.
* * *
Нет ни водки, ни закуски.
ни свободы, ни тоски –
как-то это не по-русски,
ни хрена не по-людски.
А ведь было не по штуке
в руки лет тому назад:
налимонился – и Кукин,
рыбку съел – и «самиздат»,
выступления смели
по вопросу «чья вина?»...
Хоть чего-то да имели,
хоть чего-то да умели –
то-то были времена!
Ну, так что оставим детям,
кроме собственной вины?
Веры нет ни тем, ни этим.
Лишь бы не было войны.
* * *
Я еврей, потому что казах,
эскимос, потому что татарин.
За республику Коми в глазах
я латвийской ноге благодарен.
На родной на украинский вкус
я, конечно, грузинский тунгус,
потому что во мне говорят
по-узбекски цыган и бурят.
Мой мордвармянанайский ум
полон чукчеркестонских дум.
А в душе – ну такой союз!..
И назвал бы – боюсь, собьюсь.
Человек – и душой и телом –
плюс советский – умом и словом –
называю себя совчелом,
а хочу – так зову челсовом.
Сын Зухры Ивановой
Я, Шота Аксельрод,
исторически новый
из народов народ.
Новая кровь и плоть
в пятом колене я
требую права «...вплоть
до отделения».
Я за него бороться
встал посреди Москвы.
Граждане инородцы,
вот я – иду на вы!
* * *
Я люблю тебя, Начальник,
больше матери и денег.
За одну твою улыбку
целой Родины не жаль.
Я – твой самый полный чайник,
Я – твой самый крепкий веник.
Обдери меня, как липку,
и возьми себе медаль.
У меня твои приметы:
уши, лысина и брови.
Я ношу их, как идею,
приучаю к ним детей.
И в душе – ты, и в уме – ты,
и во всякой капле крови.
Признаю в одном тебе я
Указателя Путей.
Я твой сад вечнозелёный,
лишь тобою опылённый.
Без тебя не будет рая
ни во сне, ни наяву.
Я – Великий Подчинённый,
Величайший Подчинённый.
Ты живи, не умирая,
Я тебя переживу.
* * *
Рвём коммунию в лоскуты.
И друг дружке, ловясь на слове,
раны штопаем, закусив рты
до пока ещё общей крови.
Кровь, как смерть на миру, красна,
как суббота, прекрасна. Спёртой
речью моя страна
не рванёт, разве что – аортой.
***
С ним и дня прожить не могли мы
без, как оказалось, вранья,
что едины и неделимы.
Государство – это не я.
А ведь было дело под речи
об одной единой судьбе...
И не прячемся, и при встрече
нам взаимно не по себе,
говорим словами чужими
в непривычном третьем лице
о тоталитарном режиме
или о терновом венце,
о конце народного бога –
только, как себя ни готовь,
тут такая, брат, безнадёга,
будто платим мы за любовь.
Тут и правильно, и неловко,
и вообще – какого рожна!
У него – другая тусовка,
у меня – пацан, да жена,
да рубли, да зубы, да муза...
вот ещё об этом – да тьфу!..
Свёрнутая карта Союза
в детской, от греха, на шкафу.
***
Широка страна родная
или вдруг –
не широка?
Я другой страны
не знаю,
чтоб сказать наверняка.
Я страны
не знаю
в мире буржуазной ширины.
Я не знаю
даже шире –
даже дружеской страны.
Право слово,
мать честная! –
как тягаться шириной?
Ни одной
страны не знаю,
кроме, разве что,
родной,
где дорога Окружная,
стерегущий старшина...
Так скажи,
страна родная,
что такое
ширина?
***
Гражданское мужество
это
на самой высокой трибуне,
на той деревяшке,
куда возлагается речь,
рушник раскатать вышиваный,
стакан и кулёчек извлечь,
чуть передохнуть
и сглотнуть налетевшие слюни,
из тайной полы пиджака,
потянув за шнурок,
достать
светлой памяти этой земли златоустов
графинчик
по шустрой коньячной фамилии Шустов
и пальцем промять
с астраханской вязигой пирог,
проворнее чёрта,
какой надоумил залезть,
и Господа Бога моля
не смахнуть, не раскокать,
налить над гербом
выше края,
поставить на локоть
и брякнуть:
– Сударыня, Ваши здоровье и честь!
***
Я пою баррикаду, где покой и уют,
где герою и гаду – и привет, и приют,
где ни плана по валу, ни супружеских тайн –
простота ритуала и доступный дизайн.
Что досуг, что работа – под короткое «пли!»
сделать важное что-то для кого-то вдали
и на стреляных дисках (по традиции – ниц)
отдыхать среди близких за кормлением птиц.
А проказы! причуды! – например, в перекур
взгромоздиться на груды леопардовых шкур
между бочками с чёрной (или красной) икрой
отпевать обречённый существующий строй.
О, лохмотья завесы дымовой на дожде!
О, прочтение прессы разве что по нужде!
О, поездка с докладом Рим – Чикаго – Багдад
по загранбаррикадам от родных баррикад!
Пусть – отчасти разруха, в чём-то строгий режим...
Суть – для нового духа не остаться чужим.
А затем – с аппетитом обустраивать быт.
Ведь ничто не убито. И никто не убит.
***
Не пора ли помолчать?
Разобраться не пора ли
с тем, что мы насобирали
ради выхода в печать,
ради выхода в тираж,
где посредством размноженья
средства самовыраженья
вырождаемся в типаж –
в очерствевшие черты
непримкнувшего к Советам,
у кого при всём при этом,
ей-же, помыслы чисты,
в ком особый сорт стыда
(душу – ест, глаза – не выест)
и, для святости, невыезд
из отсюда хоть куда.
за границу нищеты
(той, какая – плоть от плоти,
чем богаты в пересчёте
на печатные листы) –
и читается с листа
злоязычный и лиричный
опыт, выданный за личный,
наши общие места:
перенос в интимный пласт
тяжести гражданской темы...
Ясно, кто мы. Ясно, где мы.
Дальше что – Господь подаст?
Всё труднее отличать «не пиши» от «не укради».
Кончим, что ли – Бога ради,
ради выхода в печать?
***
До свидания, эпоха
гарантированных благ,
даже если было плохо,
даже если было так:
ты мне, сволочь, фигу в рыло,
я тебе – в кармане шиш.
Ведь ещё чего-то было –
без тебя не объяснишь:
кухонька, в кармане трёха,
состояние души.
До свидания, эпоха!
А не свидимся – пиши.