А что речь-то говорит...

– Всегда ли Вы можете с первого взгляда безошибочно определить в толпе, кто перед Вами: мужчина или женщина?
– И даже со второго и третьего – не всегда, – признаётся моя собеседница, филолог Ирина Тарасова.
– Вряд ли подобной «слепотой» страдали наши предки. Мужское и женское начала были ярко выражены не только в манере одеваться, но и в поведении, речи. Теперь же – увы...
– Может, конечно, и увы, но тенденция «выравнивания» полов – вполне объективная закономерность. И нельзя однозначно утверждать, что это регресс. Ведь пещерный человек (мужчина), каким он видится с позиций нынешнего дня, и не помышлял о братстве с женщиной. Женщина же, в свою очередь, удовлетворялась участью собирательницы кореньев и стряпухи, отнюдь не претендуя на карьеру передовика-мамонтобойца. Если рассматриваемая тенденция не может быть охарактеризована как регресс, значит, она прогрессивна (ибо tertium non datur – третьего не дано).
Состояние современного нам общества таково, что этот прогресс ещё не достиг своего апогея. И в речи, и в поведении в целом мужчины и женщины всё же продолжают сохранять более или менее существенные различия, которые пока достаточно очевидны.
«... Мужчины и женщины всё же продолжают сохранять более или менее существенные различия, которые пока достаточно очевидны» (см. начало данной статьи). Автор фото: С. Пожарский
– Пока? Так Вы хотите сказать...
– Да, тенденция исследуемого феномена такова, что можно прогнозировать полный взаимопереход противоположностей, при котором женщина будет не только мыслить мужскими категориями, изъясняться вполне по-мужски, но и говорить баритоном. А впоследствии и басом...
– Какой ужас! И что, никак нельзя уйти от подобной перспективы? И вообще, как мы дошли до жизни такой?
– Ну, это не ко мне. Я лишь исследую саму сферу речевого поведения мужчин и женщин, изменения, происходящие здесь на различных этапах истории, то есть изучаю следствие. А не причину, по которой социальные роли, ещё вчера во многом специфичные для обоих полов, сегодня унифицируются.
Хотя общество и не мешает искреннему, так сказать «от души», исполнению мужской или женской партии, но, с другой стороны, зорко следит, чтобы соблюдались утверждённые правила игры, например этикет. И в прошедшие века поведенческие нормы были закреплены за мужчиной и женщиной в гораздо большей степени, чем сейчас.
Ведь даже с самим словом «этикет» у нас ассоциируется лишь светский раут, но никак не бытовая ситуация. Так вот, поменяться ролями (уйти от общепринятой нормы) люди могли скорее в шутку, чем всерьёз. И шутка была тем удачнее, чем больше удавалось оттенить особенности каждого пола – прелесть и слабость женщины, силу и мужество мужчины.
– Но ведь Надежда Дурова, например, играла мужчину всерьёз, точнее, даже не играла, а вела воистину мужской образ жизни...
– Это особый случай. Избрать имидж «гусара- девицы» её заставили жизненные обстоятельства. Мать, мечтавшая о первенце-сыне, возненавидела Надежду уже в момент её рождения. И, не скрывая этого, была с ней настолько жестока, что дед, опасаясь за здоровье и жизнь девочки, поручил её воспитание слуге-гусару. И стоит ли удивляться, что с такой «нянькой» Надежда полностью вошла в роль мальчика и воинственного юноши, что росла она сорви-головой.
– А с другой стороны, не попытка ли это доказать матери, что она может быть «как мальчик», «как сын»?
– Видимо, что-то подобное и было, но мать так и не сменила гнев на милость. И её раздражало, что Надежда не соответствует роли благовоспитанной барышни. Хотя, по признанию самой «несостоявшейся барышни», она всё же могла бы забыть свои гусарские замашки...
– Если бы?
– Если бы сама мать (о, противоречивость женской натуры!) не представляла в самом безотрадном виде участь женщины – вечное рабство, униженность, зависимость – словом, не твердила бы постоянно о женщине как о существе несчастном, ничтожном и презренном. И Надежда Дурова уже в 10 лет приняла твёрдое решение сбросить тягостное иго своего пола, чтобы стать впоследствии Александром Александровым, человеком, испытавшим все тяготы походной жизни, кровавые бои и ранения, боевую славу, признание и... забвение.
Играя мужчину всерьёз, Надежда Дурова выпадала из привычного хода вещей – традиционных взглядов на женщину, норм этикета и стояла в обществе особняком. Но надо отдать должное её современникам: в общении с ней они были всегда тактичны, принимая правила игры. Пожалуй, одним из немногих, кто допускал «бестактность» по отношению к Дуровой, был Пушкин.
Для него, как для человека светского, нормы общения с представительницей прекрасного пола его круга были неизменны ни при каких обстоятельствах. И, встречаясь с автором «Записок кавалериста-девицы» (которые поэт публиковал у себя в «Современнике»), неизменно целовал Дуровой ручку.
– Выходит, всё равно для Пушкина как для мужчины (значит, сильного и мужественного) Дурова оставалась женщиной (а значит, слабой и женственной). Прочно «работал» стереотип. А какие ещё стереотипы относительно мужского и женского начал были характерны для того времени?
– Среди других распространённых стереотипов, или «ходячих мнений», можно назвать следующие. Мужчина пьёт крепкие напитки и может этим гордиться; женщина не должна этого делать. Мужчина поддерживает мужской разговор: о лошадях, охоте, рыбалке, сигарах; женщина – женский разговор: о детях, о кухне, нарядах, косметике, других пустяках, а также о морали и нравственности. Мужчина сохраняет присутствие духа в любой ситуации, ведёт себя как джентльмен, руководит слабыми и глупыми, помогает им избежать опасности.
Мужчины способны на более сильную дружбу, чем женщины. Достойное поведение женщины – сохранение высоких нравственных качеств – и её речь должны соответствовать этим нормам. В случае нарушения норм морали мужчина, в отличие от женщины, заслуживает прощения в большей мере.
– Но предлагаемые формулировки имеют всё же, согласитесь, несколько утрированный и нарочитый характер...
– Разумеется, они не абсолютны в своём значении и могут быть ошибочными в целом или же не подтверждаться в отдельных случаях. А в условиях современной культуры индустриального и постиндустриального общества практически сглаживаются. В результате построение речи, исходящее из априорного взгляда, что женщина – слабое существо, может оскорбить собеседницу, вызвать её протест и даже негодование, особенно если в разговоре участвует феминистка.
Наши же предшественницы вовсе не обижались, когда их относили к слабому полу, ведь слабость была оружием женщины, как сила – для мужчины. Я вам продемонстрирую это на одном лишь литературном примере. Речь и поведение героев чеховского «Медведя» весьма характерны для прошедшей эпохи.
Так вот. Помещик Григорий Степанович Смирнов приходит требовать у помещицы Елены Ивановны Поповой долг её покойного мужа. Та просит отсрочку, он настаивает. Он обладает чертами, которые никоим образом не могли бы характеризовать его как «поэтическое создание».
Помещик силён и не стесняется этого, он «страшен в гневе», и, когда в его руках с треском ломается уже второй по счёту стул, не оправдывается, а напротив, восклицает: «Чёрт знает, какая у вас ломкая мебель!» Он совершенно раскованно говорит о своих любовных похождениях, украшающих мужчину: «Три раза я стрелялся на дуэли из-за женщин, двенадцать женщин я бросил, девять бросили меня! Да-с!»
Пытка ожидания – ад для влюблённых. Буасси
Смирнов сердится на Попову, а вместе с ней и на весь прекрасный пол, пересыпая свою речь эпитетами-стереотипами: «Настоящая женская, турнюрная логика! Потому-то вот я никогда не любил говорить с женщинами. Для меня легче сидеть на бочке с порохом, чем говорить с женщиной. Брр!» Он не жалеет красок, обличая женский пол: «...все женщины, от мала до велика, ломаки, кривляки, сплетницы, ненавистницы, лгунишки до мозга костей, суетливы, мелочны, безжалостны, логика возмутительная, а что касается вот этой штуки (хлопает себя по лбу), то, извините за откровенность, воробей любому философу в юбке может дать десять очков вперёд».
А что Попова? Будучи истинной женщиной, она непоследовательна: «... уходите... Впрочем, постойте... Нет, уходите, уходите! Я вас ненавижу! Или нет... Не уходите!» Эта непоследовательность придаёт ей в глазах Смирнова неотразимое очарование, и между ними наступает полное согласие. Частично это отражается даже в употребляемых ими синтаксических конструкциях.
Так, если сначала один Григорий Степанович повторяет время от времени: «Ах, как я зол! Как я зол!», то позже и Елена Ивановна вторит ему: «Ах, если бы вы знали, как я зла, как я зла!» Это ли не свидетельство полной гармонии?! Но помимо всего прочего оба они с азартом принимаются играть в психологическую игру, когда цель угрозы уйти – добиться, чтобы тебя молили остаться и когда слова «пойдите же прочь!» означают на деле желание удержать человека.
Эти не изменят... Даже после реставрации. Автор фото: Н. Науменков
Таким образом, на примере этого небольшого диалога мы видим, что разговор – вовсе не хаотичное, а упорядоченное явление. Степень упорядоченности зависит от стратегии речевого общения (условно – кто? когда? зачем?) и от тактики (приёмы беседы и линия поведения). А на характер беседы между мужчиной и женщиной (да и в целом на их взаимоотношения) оказывают влияние и имидж обоих, и та социальная роль, какую они играют в обществе, и определённые нормы морали, исторически сложившиеся. Словом, совершенно объективные факторы.
– Значит, абсолютно нормально, что женщины сегодня говорят, к примеру, о бизнесе и сортах сигарет, а мужчины – о кухне и нарядах...
– Конечно. И вряд ли стоит сокрушаться по этому поводу: о времена, о нравы! Какие времена – такие и нравы.
Беседу вела корреспондент
журнала Татьяна Савинова
Ещё в главе «Семья — нация — страна»:
А что речь-то говорит...
Сергей Гай. Праздник на всю жизнь
Художник эпохи Водолея (из творческого гороскопа Александра Рекуненко)